Я честно пытался оставить «хвост» дома: уговаривал, обещал сладости — безуспешно. Видимо, нас заметили с пришвартованного у берега катера. Позвонили отцу. Ох, как же тогда досталось моей попе! Отец отполировал ее ремнем до глянца.
Несмотря на эту и другие «подставы», Лену я очень любил. Помню, как обрадовался, когда родители сказали, что у меня будет сестренка. Просил, чтобы назвали Настенькой. Они пообещали подумать, но нарекли Еленой — в честь бабушки. Рожала мама в Питере, поскольку на Кильдине не было роддома. Да и зачем рисковать, если есть возможность сделать это на материке? Когда подошел срок, отец отправил меня вместе с ней к бабушке, которая жила в историческом районе Ленинграда Купчино. Вообще, в детстве я много путешествовал: каждое лето мы летали в Сочи или в Ташкент, где жили родственники.
Помню, как был поражен, впервые увидев валяющиеся на земле абрикосы и персики, — мне это показалось немыслимым, непозволительным расточительством.
Однажды в Ташкенте я сильно простыл: температура под сорок, трясет всего как в лихорадке. А надо возвращаться на Кильдин — у отца заканчивается отпуск и задержка даже на сутки грозит трибуналом. Перед вылетом отец по спецсвязи выходил на врачей из Мурманского госпиталя и те давали рекомендации: какие таблетки принимать, какие уколы делать. От «заработанного» в Ташкенте воспаления мочевого пузыря — уже на Кильдине — меня лечили несколько недель. Но вообще болел я редко. Поскольку детей на острове жило мало, переносить детские инфекции было некому.
Пару раз подхватывал ангину, которую мама лечила старым проверенным способом: насыпанной в шерстяные носки горчицей и молоком с медом и содой.
Еще из кильдинского детства остался в памяти визит прабабушки Анисии, которая жила на Урале и хотела посмотреть, в какие такие «очень суровые края» забросило семью внучки. Приехала она зимой и в первые же выходные, когда все отправились покататься на лыжах и санках, поразила нас своим бесстрашием. Дом, в котором мы жили, находился едва ли не на самой высокой точке острова, и детям категорически запрещалось съезжать с этой «горки» вниз. Не затормозишь вовремя — полетишь с огромной высоты в океан. И поминай как звали. Прабабушка Анисия, окинув деловитым взглядом смертельно опасный маршрут, сказала: «А чего тут бояться-то?!»
Села на санки и понеслась с огромной скоростью к краю обрыва. Успела затормозить в десятке метров от него и вернулась к нам наверх очень довольная — и скоростным спуском, и собой.
В 2001 году Театр имени Ленсовета, в котором я тогда служил, отправился на гастроли в Мурманск. Очень ждал этой поездки, ждал детских воспоминаний, которые обязательно нахлынут. Прикидывал: выдастся пара свободных дней — махну на Кильдин, посмотрю на дом, в котором жил, пройду по запретному серпантину. Но прибыв в Мурманск, понял, что продолжать путешествие мне совсем не хочется. Я и так уже на краю земли — так зачем же рваться «за край»? Кажется, именно тогда мне стало ясно: мои дорогие, бесконечно любимые родители, по сути, совершили подвиг, отдав десять самых лучших лет служению государству Российскому в нечеловеческих условиях.
Когда окончил на Кильдине третий класс, меня отправили к бабушке в Питер.
Родители должны были приехать следом. Отцу предстояло пройти то, что на гражданском языке называется «повышением квалификации», а потом получить назначение на новое место службы. Они вернулись в Питер со всем скарбом, и вдруг: «Капитан третьего ранга Зибров, ваше новое место службы — Кильдин, воинская часть «Карбазол». Будете ею руководить. Эта должность для капитана первого ранга, поэтому получение вами внеочередного звания, можно сказать, гарантировано». Мы с отцом как-то ездили в самую отдаленную точку острова, где находилась эта вэче: казарма, взвод срочников — и больше ничего.
— А как же дети? — растерялся папа. — Сыну идти в четвертый класс, дочке через год — в первый.
— Ну и что?