Он часто приходил в театр с маленьким сыном Арсением. И все — от артистов до костюмеров — замечали пронзительную трогательность его отношения к сыну: как Сандро кормил Арсения, заботливо вытирая его перепачканный мороженым рот, как рассказывал какие-то истории, сидя с ним в полутемной гримерке, как шел по театру, крепко держа маленькую ручку сына...
А потом началось. Он срывал одну репетицию за другой, оправдывая свое отсутствие очередным приступом гипертонии. Давление у него действительно зашкаливало, но не само по себе, а от чрезмерных возлияний. Выйдя из запоя, Сандро появлялся в театре мрачным, раздражительным. Всюду ему мерещились заговоры. Если кто-то из актеров задерживался на репетиции в театре, где состоял в штате, Сандро едва не плакал: «Его нарочно не пускают.
Это все устраивается против меня».
В конце концов занятые в «Гамлете» актеры начали разбегаться, удержать их было не в моих силах. Да и к чему, если сам не уверен, что работа будет продолжена? Изредка кто-то из артистов встречал его на улице, задавал вопрос по поводу спектакля. Сандро неопределенно пожимал плечами. А я, втайне надеясь, что он одумается, возьмет себя в руки, еще несколько месяцев расписывал репетиции.
Наверное, ему было неудобно передо мной: за начало репетиций, которых практически и не было, Сандро получил неплохой аванс и поэтому от неловкости он не пришел даже за трудовой книжкой, которая понадобилась ему при оформлении на работу в Санкт-Петербургскую академию театрального искусства.
Прислал одного из друзей.
Умер Сандро от инсульта девятнадцатого декабря 2002 года. На Додо было больно смотреть. Она словно окаменела. Такое же, будто высеченное из белого мрамора лицо я увидел и когда пришел поддержать Нателу после гибели Егора. В Москву на похороны внука она не поехала. Знаю, сейчас Додо мучает чувство вины, потому что едва ли не при каждой встрече слышу: «Наверное, Рудик, мы неправильно поступили. Наверное, нам нужно было простить Егора...»
Наверное, надо. Не сделали этого при жизни, то хотя бы сейчас, когда его уже нет. Но Розовского никто из тех, кто любил Гогу и Егора, не простит никогда. Он и Товстоногову-младшему счел нужным бросить вслед камень, заявив в недавнем интервью: «Егор ушел из жизни сам — это суицид.
Наверное, на это были личные причины. Видимо, сыграл свою роль какой-то невероятный стресс. Егор был ранимым, чувствительным парнем, мог вспылить, но у нас в театре все к нему относились по-доброму... Мне безумно жалко его маму, блестящую актрису Театра Ермоловой Светлану Головину. Я хорошо знал и его деда, и отца Сандро — мы вместе работали над «Тремя мушкетерами».
Если знать, что в день похорон Егора Марк Григорьевич, будучи в курсе случившейся трагедии, продолжал пышно праздновать свой юбилей, а из театра не только никто не пришел проститься с Егором, но даже не прислали венка, эти слова сочувствия выглядят просто кощунственными. Поистине лицемерию этого человека нет предела!
