Про автомат она знала — сразу кивать начала. Потом спрашивает:
— Вы чего-то ищете?
— Духи хотим дочкам, снохам и внучкам купить.
— Так провожу вас, — говорит.
Пока до магазина шли, женщина эта рассказала, что ее родители давно из России уехали и сама она во Франции родилась.
Кто-то из «бабушек» спросил:
— А как ты поняла, что мы из России? Меж собой-то не по-русски, а по-удмуртски разговаривали.
— Не знаю, — отвечает. — Как толкнуло к вам что-то.
Понятно, скучает девка по настоящей Родине, в крови у нее тоска эта.
Потому и язык так хорошо знает, чисто говорит...
А духов мы в магазине разных-разных набрали. Продавщицы там вежливые, услужливые — сто бутылочек показали, понюхать с бумажных листочков разрешили. Я несколько взяла — дочкам, внучкам. А деду коньяк французский купила — пусть хоть раз попробует. Сколько стоит, не спрашивай — деньги-то не наши были, нам другие во Францию, чтоб подарки купили, дали... Ни дети мои, ни восемь внуков, ни семеро правнуков — никто во Франции не был, а я, старуха, туда попала. Что, скажешь, не чудеса? За три года сколько разных городов посмотрела, сколько новых людей узнала! Для меня чем дальше место, где выступаем, тем лучше.

В самолете я очень даже хорошо себя чувствую, а вот в поезде никак уснуть не могу: все ворочаюсь, ворочаюсь... А чего ты меня про главное-то не спрашиваешь — про церковь, которую строим?
— Как раз хотела напоследок об этом поговорить.
— Сейчас расскажу. Я, конечно, старую не помню — мне четыре года было, когда ее закрыли, а потом порушили. Но мама рассказывала, какая она была красивая и как меня в ней крестили. В селе говорят: кто храм разбирал, а потом из его кирпичей нефтяную контору строил — все скоро умерли. Хорошо, иконы и книги святые люди спасти успели, по домам попрятали. Когда церковь построим, вернуть обещали. Где она раньше была, сейчас памятник солдатам, в войну погибшим. Тоже, получается, святое место, потому решили возле детсада храм ставить.
Прошлой осенью, двадцать восьмого октября, как раз в мой день рождения, камень заложили, на нем табличку приделали: «Милостью Божией, трудами и усердием художественного коллектива «Бурановские бабушки» на этом месте будет воздвигнут храм в честь Святой Троицы». Пока в Баку ездили, землю от старой травы расчистили, кочки убрали. А на второй день как мы вернулись два батюшки из Ижевска приехали, чтоб молебен провести. Я к одному подошла.
— Очень переживаю, — говорю, — что ездим везде, выступаем. Грех ведь, наверно, — старухи уже.
А он мне:
— Не грех. Вы же культуру нашу удмуртскую миру показываете, и в песнях ваших никакого зла нет.
Деньги не по карманам суете, а на благое дело отдаете. Отец Николай (митрополит Ижевский и Удмуртский. — И. М.) вас поддерживает, здоровья желает, — говорит, а сам улыбается светло так, по-доброму. Я ему в ответ тоже улыбнулась:
— Спасибо, батюшка. Успокоил душу.
Мы с Натальей-апай допивали третий чайник чаю, когда вернулся Афанасий Афанасьевич. Подал супруге пачку писем и бандероль. Стали вместе разбирать надписи на конвертах: Люберцы, Воронеж, Екатеринбург, Саха (Якутия)...
— Ой, а из Якутии-то от кого? — удивилась Наталья Яковлевна и, обращаясь к мужу, уточнила: — У нас там знакомые, что ли, есть?
— У тебя сейчас весь мир знакомые, — беззлобно и будто бы даже с гордостью проворчал Афанасий Афанасьевич.
Баба Наташа всплеснула руками и весело, заразительно рассмеялась:
— Конечно!