А поскольку училась средне, то взяла после школы тайм-аут на подготовку. Но как-то зимой встретила свою одноклассницу, которая поступила в театральный, она предложила: «Слушай, у нас на курсе будет добор. Приходи». Попытка — не пытка, что ж отказываться не попробовав, подумала: пойду, пусть скажут, что не гожусь.
Когда, не предупредив родителей, я без всякой подготовки попала на конкурсный отбор в Щепкинское училище и с идиотической непосредственностью стала читать отрывок, руководитель курса вдруг остановил меня жестом: «Пройдитесь по аудитории». Прошлась. А сама думаю: интересно, что это меня, словно лошадь на ярмарке, по кругу водят и смотрят, как подкована, не хромаю ли. «Теперь поднимите голову, посмотрите на потолок». Все оказалось проще: меня таким образом пытались вывести из состояния крайней зажатости.
Вопреки ожиданиям я прошла на второй тур и радостно сообщила об этом дома. Мама новость восприняла довольно спокойно, но с долей обычной тревоги — она все же опасалась «богемы». Папа с энтузиазмом, узнав, что мне посоветовали сменить репертуар, кинулся к мхатовцу, профессору ГИТИСа Раевскому: «Слушай, лопата моя, оказывается, поступает, посоветуй, бога ради, что ей читать». «Лопата» — шутка юмора такая. Иосиф Моисеевич попросил меня почитать, а я — вот ужас! — не смогла, совсем засмущалась при папе. В общем, абитуриентский запас мой подкорректировали — и это было единственным вмешательством отца в процесс поступления. Опуская подробности, скажу, что претендентов было пятьдесят человек, а мест всего три и, к моему удивлению, меня взяли.
После института я отправилась на первую в жизни кинопробу в Ленинград. Ассистентка режиссера принесла билет на поезд. Собирая вещи, мы о чем-то разговаривали с мамой. Ясно, что я очень волновалась, решила еще раз посмотреть на билет и вдруг поняла, что «Стрела» отправляется раньше, чем нам казалось. Вытаращив глаза, хватаю сумку и опрометью бросаюсь вон из дома. Мама — пулей за мной: «Леля, погоди!» Причем бегала я довольно быстро, ноги-то длинные. Останавливаю такси, мама падает рядом на сиденье. Когда мы примчались на вокзал, поезд уже ушел. Идем по перрону, видим человека с окровавленной повязкой на разбитой голове. Мама с ужасом смотрит на него, потом на меня: «Леля, обещай немедленно, дай самую страшную клятву, что как бы ты ни опаздывала, никогда больше не будешь так бегать».
Вот спрашивается: чего она-то понеслась за мной? Ведь понимала, что не успеть, но полетела вслед как ветер. Мама всегда была рядом, на подхвате.
Что касается того «влияния», которого она опасалась, то удивительно, как я не осталась навсегда старой девой с ее благословением-проклятием, что меня, страхолюду, замуж никто не возьмет! А если кто и сподобится, то через пару недель вернет со словами: «Будь прокляты родители, которые такую сволочь воспитали!»
Мне бы очень хотелось, чтобы Ролан Быков был моим единственным мужем, как у мамы — папа. В определенном смысле так и есть. Но фактически не получилось. До главной встречи моей жизни я ненадолго окунулась в два замужества — других мужчин больше не было. Не упоминала бы и о них, но, как писал Ролан в своем дневнике: «...
высокие мысли бродят рядышком с самыми низкими». Думаю, то же можно сказать и об отношениях, которые были необходимы как некий пунктир на пути к конечной точке. И хотя Ролан сетовал на то, что мы не встретились раньше, «Раньше мы друг друга просто не узнали бы», — отвечала я.
Так, увы, случается, что совершаешь какие-то несвойственные тебе поступки, то, чего сам не ожидал. Вот Пушкин написал: Татьяна Ларина взяла да и вышла замуж — неожиданно для автора. Так и в жизни. Я взяла да и вышла замуж за Володю Конузина. Никакого отношения он не имел ни к кино, ни к театру, окончил авиационно-технологический институт. Ни я не была его большой любовью, ни он моей. Мы встречались. И он сказал как-то: «Старуха, выходи за меня замуж». А я, видимо, хотела отделиться от родителей, да и то, что он стал моим первым мужчиной, сыграло немалую роль — воспитание получила такое.
Потом все было довольно банально.
