Персонал говорил: «Побольше бы нам таких позитивно настроенных женщин». Я верила, что если буду сильной и спокойной, то все обойдется.
Имена мальчишкам мы с Гошей заранее выбрали. Он знал, где я, рвался в больницу, но в роддомах строжайший карантин, особенно поздней осенью, когда по Москве гуляет грипп. Так вот, одного сына мы договорились назвать Платоном, поскольку так зовут Гошиного отца, это вообще их родовое имя: Георгий Платонович чередуется с Платоном Георгиевичем. Второго решили назвать Тимофеем — имя нравилось мне. Третьего сына Лежава обещал дедушке назвать Романом. Это имя мне никогда не нравилось, но раз Гоша хочет... Нам советовали назвать одного из сыновей Андреем, но я боялась: не хотела, чтобы он повторил непростую судьбу моего отца.
Представляла каждого ребенка, с каждым разговаривала.
Знала: справа у меня лежит Роман, посередине под грудью — Тимоша, а в самом низу слева — Платон. Розу Николаевну предупредила: «Умоляю, пожалуйста, не перепутайте, когда будете делать кесарево сечение. У меня с каждым из них свои особенные отношения».
Настроилась рожать в начале декабря. Но судьба распорядилась по-своему. Неожиданно подскочило давление, отекли ноги и руки. Стала похожа уже не на шарик, а на слоненка. Двадцать первого ноября в палату с обходом пришли врачи: «Будем разрешать вас числа двадцать четвертого. Мы опасаемся уже не за детей, они весят каждый больше двух килограммов, а за вас. Давление может быть нехорошим признаком».
Выслушала их и провалилась в сон. Тогда почему-то у меня поменялись день с ночью: сидела без сна, когда все спят, зато с девяти утра до шести вечера дрыхла как убитая. Медсестры не будили, говорили: «Пусть отоспится, потом такой возможности не представится».
Двадцать второго ноября, как всегда, позавтракала и задремала. Сквозь сон услышала, что в палате появились врачи. Подумала: наверное, отправят сдавать кровь. Но они огорошили:
— Готовьтесь, сегодня будем вас разрешать.
— Как сегодня?!
— Мы приняли такое решение, детки уже жизнеспособны, вам не имеет смысла больше мучиться. Операция назначена на три часа дня.
— Подождите, я не хочу Скорпионов, я хочу Стрельцов! Давайте перенесем операцию хотя бы на завтра.
— Павел Глоба не оперирует в нашей больнице, — улыбнулись они. — Готовьтесь, в два за вами придут.
Тело забило мелкой дрожью, я включила караоке и спела «Я ни о чем не жалею», в конце всплакнула. Обзвонила всех — Гошу, маму, подруг: «Сегодня в три».
Ровно в два к палате подвезли каталку.
— Обалдели?! — возмутилась я. — Дойду до операционной сама. Хочу идти под «Прощание славянки», и чтобы это кто-нибудь снял на мой мобильный.
Конечно, понимала, что моя чудаковатость должна иметь границы, но крыша от предстоящего события уже поплыла.
— Как вы себе это представляете?
В операционной все стерильно. Ложитесь на каталку, наша задача — вас туда доставить.
Когда уже лежала на столе голая и беззащитная, рядом возник анестезиолог — коротко стриженный седой дядька с огромными лапищами.
— Сейчас оглашу условия операции и анестезии, а вы выберете подходящий вариант и подпишете бумагу. Первое: мы делаем вам общий наркоз, вы не чувствуете ничего и придете в себя через несколько часов. Если во время извлечения детей возникнут проблемы и наркоз дойдет до них, это представляет опасность для их дальнейшей жизни. Второе: мы делаем эпидуральную анестезию, вы останетесь в полном сознании, но нижняя часть тела будет полностью отключена.
В течение нескольких дней у вас возможны сильное головокружение, тошнота, боль в пояснице, потеря координации и даже временный паралич нижних конечностей. Но при этой анестезии детям не грозит никакой опасности. Что выбираете?
«Зачем мне в такой момент все это говорить и заставлять меня напрягаться?» — подумала я и ответила:
— Выбираю то, что не нанесет вреда детям.
Подписала бумаги.
— А это не больно?
— Что именно?
— Укол в спинной мозг.