Мы время от времени виделись, ходили в театр, но потом разъезжались по разным домам, так и не придя к согласию в наших не прекращавшихся спорах. Гоша часто повторял свою коронную фразу: «Ты с моими детьми теперь от меня никуда не денешься». А я, натура строптивая, тут же «девалась» ему назло.
С точностью до наоборот следуя указаниям врачей, отправилась в Крым на море, греть свой уже округлившийся животик, объедалась фруктами, набиралась сил. Потом полетела на съемки в Прагу. Режиссер Егор Грамматиков увидел меня и переписал сценарий. В его фильме «Вместе» я играла вдову офицера времен Второй мировой войны, к которой приходит любовница покойного мужа. Мое «интересное положение» придало образу героини большую объемность: ее страдания воспринимались теперь с особой остротой.
Группа относилась ко мне как к хрустальной вазе.
Звучала команда: «Стоп! Снято!», и ассистент по актерам тут же бросался в мою сторону со стульчиком, чтобы я отдохнула, пока переставляют камеру. С меня смахивали пылинки. Каково же было всеобщее изумление, когда я объявила: «Завтра наша работа заканчивается, но мне не хочется возвращаться в Москву. Поменяйте билет, остаюсь здесь еще на неделю».
Я заказала по Интернету гостиницу в центре Праги и попросила доставить меня туда.
— Если что, помочь будет некому, — предупредил Егор.
— Поезжайте и не беспокойтесь.
Так хотелось хлебнуть последний глоток свободы, насладиться уходящим летом. Меня несло по полной программе. После Праги я на месяц поехала к маме в Новосибирск, где тоже отлично провела время.
Когда вернулась в Москву, мы, конечно же, стали встречаться с Гошей, гулять, разговаривать. Меня к нему тянуло, какой-то частью себя понимала, что люблю его. Начинала:
— Вот у нас будет трое детей...
А он чуть не плакал:
— Зачем ты говоришь о них, когда сама так ко мне относишься?! Я же должен быть все время с ними, а ты уезжаешь. Мы даже не живем вместе!
Уговаривала: — Ты будешь отцом своим детям, как бы там между нами ни повернулось.
Просто у меня сейчас деятельность головного мозга, ну... неуправляемая. Это нужно перетерпеть.
Но мужчине, разумеется, трудно было понять такое поведение.
К осени живот уже лез на лоб, был в три раза больше, чем положено на этом сроке. Я обратилась в Центр планирования семьи, где мне объявили:
— На тридцатой неделе мы вас положим, а на тридцать второй разрешим.
— Нет, тридцать две недели — это только показание к госпитализации, — возражала я, подкованная информацией. — Срок удачного родоразрешения тридцать пять — тридцать шесть недель.
— В тридцать две недели вы уже дышать не сможете, не то что ходить и говорить, — смеялись врачи.
Чувствуя, что от позитивного настроя не остается и следа, я отказалась от их услуг.
Передо мной тогда, как перед спортсменом, маячил пьедестал — тридцать шесть недель, до этого победного срока я должна была доносить своих детей.
