— Милая, а как вы думаете?! Колоть позвоночник огромной иголкой!
Его слова привели меня в полное обморожение, но отступать было некуда. Я закрыла глаза и стала молиться. Кстати, пугал он зря: укол оказался не таким уж болезненным. Перед лицом повесили белую простыню, руки покрыли датчиками, капельницами. Я рожала не в корчах и муках, а в полном блаженстве, детей своих встретила с ясной головой.
Роза Николаевна вошла в операционную, склонилась над моим животом. Через минуту услышала плеск воды и тихий писк — так пищит маленький котенок. Занервничала, и анестезиолог, стоявший сзади, стал гладить меня своей ручищей по голове, успокаивать: «Главное — не плачь, сейчас ты станешь мамой, будешь пяточку целовать».
Через полминуты снова послышались плеск воды и сдавленный писк. Но в этот момент мне принесли первого ребенка — сморщенного маленького красного человечка с еще висящей серой пуповиной. И конечно же, слезы брызнули из глаз, я плакала, целовала пяточку, как велел анестезиолог. У второго малыша на голове была мокрая копна темных волос, третий появился на свет лысеньким, как и первый. Я поразилась: какие же они разные! Их тут же куда-то унесли. Я потеряла не много крови, потому что рядом была Роза Николаевна. Девушке, которая рожала тройню через две недели, повезло меньше: она на три дня впала в кому.
В палате экстренной терапии, куда меня перевели, не могла успокоиться: живота, с которым так сроднилась, больше нет и малышей не показывают. Анестезиолог не обманул: два дня не в состоянии была ни встать, ни сесть, ноги не слушались.
Разрешили по капельке пить воду через трубочку, приказали лежать, спать, восстанавливаться. На второй день не выдержала, попросила медсестру: «Умоляю, сходите сфотографируйте детей на мобильный. Я личики их не запомнила».
Она оказалась доброй женщиной, сходила на другой этаж, сделала все, как я просила. Только увидела крошечные спеленутые тельца с молоком на губах — испытала непередаваемые чувства. Через два дня собрала волю в кулак и спустила ноги с кровати. Но они совсем не слушались.
— Отвезите меня немедленно к моим детям хотя бы на инвалидной коляске, — требовала у медсестры.
— Потерпи, еще насмотришься на них, впереди целая жизнь.
Но я соскользнула на пол, расставив руки в стороны:
— Смотрите, стою!
Медсестры едва успели подскочить и поймать, а то грохнулась бы на пол.
Ходить начала лишь через три дня, меня перевели в отдельную палату, куда приносили детей на кормление. Гоша постоянно был на связи, пытался контролировать ситуацию. Он сам пребывал в таком стрессе, что мог позвонить и накричать на меня, кормящую маму, по пустячному поводу.
— Я сейчас к вам приеду, — говорит.
— Тебя не пустят.
— Меня?! Они вообще представляют, кто я такой?!
— И кто?
Вот и повод для нового бессмысленного спора и бросания трубок. Конечно, он пришел нас выписывать. Стоял с букетом хризантем рядом с моей мамой. Пожаловался: «Прихожу, все обсуждают: Болтнева тройню родила. Вот для нее цветы, вот подарки, вот передачи. А мне — отцу — ни одной открытки, ни одного цветочка!»
Гоша чувствовал свою важность, значимость и гордость. Домой нас доставил лимузин, который мы заказали. Я ехала со спокойным сердцем: за две недели, что мы пролежали в больнице, насмотрелась, как обращаться с малышами, к тому же была еще и теоретически подкована. Распеленав их, никакого шока не испытала.
Режим был налажен с первого дня. А наш молодой отец сходил в магазин и принес мне — кормящей маме — пять килограммов апельсинов, пять килограммов мандаринов, красных яблок, помидоров, с десяток пакетов коровьего молока. В общем, все то, что вызывает у младенцев аллергию и вздутие живота. Дети были на грудном вскармливании, и до пяти месяцев я этих продуктов себе позволить не могла.
Через неделю Гоша пришел не один, привел своего девяностолетнего деда посмотреть на правнуков. Накрыли стол, сели, дедушка поднял тост:
— Хочу выпить за твою жену, Женщину с большой буквы, которая подарила славному роду Лежава трех замечательных богатырей, и каждому вручить денежную премию — Роману Лежава, Платону Лежава и Тимофею Лежава.
