К ужину нужно было выходить непременно в длинных платьях. А у нас их отродясь не водилось. Даже для мамы это предписание этикета стало неожиданностью. Мы с Ленкой рыдали: «Опять мы хуже всех! Не пойдем замарашками, лучше голодными останемся!» Мама выдала нам свои платья, что настроения не улучшило. В этих нарядах мы выглядели довольно нелепо, но что было делать?
В один из первых круизных вечеров родители познакомили нас с Нуриевым.
«Сжальтесь, отпустите девочек на дискотеку под мою ответственность», — стал упрашивать Руди отца, и тот нехотя согласился, наказав быть в каюте в половине первого ночи.
Удивительно, но гениальному Нуриеву, который на классической сцене мог все, никак не удавалось двигаться под музыку на дискотеке.
Знаменитая танцовщица Кэрол Кейн взялась научить Руди, а заодно и нас с Ленкой танцевать. Мы увлеклись и не заметили, как пролетело время. Опоздали к «комендантскому» часу совсем не намного, но на следующий день папа запер нас в каюте. Благодаря заступничеству Руди мы просидели под замком лишь два дня...
Эмигрировать из СССР родители не собирались, рассчитывая через какое-то время вернуться в Москву. Поэтому не покупали за рубежом недвижимость. Вскоре стало очевидно, что далее мотаться по отелям с двумя дочерями невозможно. Папа с мамой кинули клич, прося друзей найти для нас пансион, а лучше монастырь — это была папина идея.
Мы объездили несколько «объектов», в итоге отец остановил выбор на женском монастыре недалеко от Лозанны. Там был самый высокий каменный забор с острыми пиками по периметру. Только в таком месте он мог со спокойной душой нас оставить. В горах, в окружении коров.
Папа продолжал мотаться по миру, мама, гастролировавшая меньше, занялась обустройством купленной в Париже неподалеку от площади Трокадеро квартиры.
Первое время мы с Леной пребывали в шоке. Кельи, монашки в черном, настоятельница в остроугольном головном уборе. Странно и смешно, словно ожившие картинки к романам Александра Дюма! В монастыре обучались девочки из состоятельных семей Европы. Представительниц Советского Союза тут видели впервые.
Всем было интересно, что это за птицы такие, про родителей которых постоянно пишут в газетах. Мы же не в состоянии были удовлетворить любопытство «сестер», поскольку никакого языка, кроме русского, не знали. Самое ужасное, что нас с Ленкой поселили на разных этажах и запретили говорить по-русски. Мы сидели за разными партами на уроках и за разными столами во время обеда. Лишь по выходным, если прилежно учились, разрешалось вместе погулять. Через шесть месяцев мы заговорили на французском...
В семь часов вечера воспитанницы монастыря ложились спать. В маленькое окошечко на двери кельи в любой момент могли заглянуть с проверкой. Перед трапезой (кормили ужасно, до сих пор с содроганием вспоминаю разваренную зеленую фасоль) читалась непременная молитва.
В пять часов утра всех будили к заутрене. Но я объяснила, что нам, православным, католические молитвы ни к чему, и добилась поблажки. Правда, сначала нас пригрозили выгнать.
«Прекрасно, — сказала я. — Этого и добиваемся».
Мы с Ленкой вообще много себе позволяли. Упросили отца снять для нас комнату за пределами монастыря — и возобновили занятия музыкой. Ходили туда под конвоем — монашки сопровождали нас от двери до двери.
Когда в Лозанну приехал всемирно известный пианист Раду Лупу, он позвонил в монастырь и попросил, чтобы дочкам Ростроповича позволили присутствовать на его концерте и провести день с ним и его женой, папиной ученицей Лизой Уилсон.
