Представлять Люсю такой, какой она выйдет в моем платье на сцену или перед телекамерами. Я всегда помнила, как в самом начале нашего сотворчества Гурченко сказала: «Ведь ты не идешь в этом платье по красной дорожке в Каннах, а я иду!» Со временем я научилась видеть Люсю на той самой красной дорожке...
До сих пор слышу от знакомых:
— Почему ты терпела, когда Гурченко присваивала себе твои заслуги? Ведь она ни разу не назвала твоего имени, когда журналисты заводили речь об «изумительных, оригинальных» нарядах! Говорила, что шьет сама!
В ответ улыбаюсь:
— Я человек не тщеславный, — или привожу слова Леонардо да Винчи, которые услышала от Люси в самом начале нашего сотворчества: — «Проект дороже построенного собора»...
Платье, которое я приносила Люсе тринадцатого февраля, пришлось дошивать без примерки.
Дверь открыл Сенин. «Передайте Людмиле Марковне», — с этими словами я сунула ему в руки пакет.
Замешкалась на пороге: надеялась, что Люся, услышав дверной звонок, выйдет из комнаты, увидит меня и скажет что-то вроде: «Ты платье принесла? Сейчас примерим!»
Люся не вышла.
Несколько дней я ждала ее звонка. Тем более что повод для него — не отданные за обновку деньги — у Гурченко имелся. Не дождалась.
Снова, как и во времена наших прежних разлук, стала писать Люсе письма.
Послания оставались без ответа. А посылка, куда я вложила две сшитые ночами блузки, вернулась обратно. Судя по тому, что пакеты, в которые были упакованы подарки, оказались порваны, Люся посылку открывала. Посмотрела, что в ней, — и велела отправить обратно. Вторая посылка — с красивым платьем из шелка и кружев — вернулась нераспакованной.
На работу теперь я ездила как на каторгу, а из костюмерной боялась шагу ступить. Вдруг пойду по коридору, а мне навстречу — Люся? Прошествует мимо, сделав вид, что мы не знакомы — как тогда дальше жить? Однажды я была свидетельницей ее встречи с Кобзоном в коридоре телецентра. Иосиф Давыдович поздоровался, а Людмила Марковна даже головы в его сторону не повернула. А Евгений Гинзбург, с которым Люся поругалась на съемках фильма «Рецепт ее молодости» и семь лет не разговаривала?
И мимо него Люся проходила, делая вид, что не слышит приветствия. Петр Тодоровский, рассорившийся с Люсей на съемочной площадке фильма «Любимая женщина механика Гаврилова», ждал, когда королева смилостивится и снизойдет до общения, целых десять лет. Одна деталь: ни Кобзон, ни Гинзбург, ни Тодоровский не зависели от Гурченко в той степени, в какой зависела я.
Несмотря на все предосторожности, однажды я с Гурченко едва не столкнулась. Вышла из телецентра и увидела у входа ее машину. Меня как кипятком обварило: «Люся здесь!» Побежала прочь с такой скоростью, что аж дыхание перехватило. А на другой день написала заявление об увольнении. Устроилась работать в ателье. Промучившись несколько месяцев, подумала: «Я что, частным шитьем не проживу?»
— и тоже ушла. Заказчицы нашлись сразу — милые, интеллигентные женщины. Но я по-прежнему тосковала по Люсе. Сердцем чувствовала, когда ей было плохо. Однажды, от непонятной тревоги не сомкнув за всю ночь глаз, наутро позвонила Маше. И узнала, что Людмилу Марковну положили в больницу:
— У мамы что-то с кровью. Очень серьезное.
Сердце зашлось: «А вдруг это смертельно?!»
Задыхаясь от ужаса, с трудом выговариваю:
— Ты... ее... навещаешь?
— Завтра собиралась.
— Спроси: могу ли я прийти?
Звоню вечером следующего дня:
— Ты была в больнице?
— Лучше бы не ходила. Она так на меня орала! Почему-то решила, что я явилась узнать про завещание. Кто-то ее явно накрутил.
— А мою просьбу выполнила?
— Да. Она еще громче крик подняла. Мол, пусть даже близко не подходит!
Но и после этого я продолжала Люсю любить. Она снилась мне почти каждую ночь — в необычных, красивых нарядах. Наутро я помнила платья и блузки до последней рюшечки. Мне очень хотелось сшить нечто подобное для Люси. От мысли, что мои мечты так и останутся мечтами, сжималось сердце.
И все-таки еще одно платье я для Люси сшила.
В октябре 1997 года мне позвонила художник по костюмам Мила Златопольская, с которой мы когда-то вместе работали на «Бенефисе»:
— Ира, выручай. У нас на НТВ готовятся к съемкам семидесятилетнего юбилея Рязанова, и Гурченко нужно сшить платье — такое, в каком она снималась в «Карнавальной ночи». Черное, помнишь? Оно простое...
— Какое же простое?! Это же Голливуд! В этом платье Гурченко звездой стала.
— Пожалуйста, не отказывайся. У нас просто нет других вариантов. Обратились к Юдашкину, он говорит: «За десять дней не успеем». А ты, я знаю, и посложнее вещи за неделю шила. К тому же мерки Гурченко у тебя есть.
— Хорошо, давай попробуем.