Я в тот момент работала на съемках сериала и отправиться с ней не смогла. Сенин тоже оставался в Москве.
Вечером третьего октября едем со съемок в служебном автобусе. У водителя включено радио. Диктор говорит о том, что с минуту на минуту должен начаться штурм «Останкино». Въезжаем на улицу Королева и видим: прямо перед нами катят несколько грузовиков, набитых людьми, машущими красными флагами и поющими революционные песни. Центральные входы в телецентр закрыты. По длинным коридорам бежим к складам — чтобы сдать костюмы и оборудование. Когда возвращаемся обратно, холлы и студии уже полны омоновцев. От страха у меня подгибаются колени: если начнется обстрел, стеклянные стены здания от пуль никого не защитят.
«Господи, только бы живой выбраться!»
Выскакиваю на улицу — и тут же где-то совсем рядом бабахает гранатомет, небо над головой пронизывают красные и зеленые пунктиры — следы трассирующих пуль. Огромная, объятая ужасом толпа перекатывается от одного здания к другому. В перерывах между выстрелами гранатометов слышны рев, проклятья, стоны. Кого-то, окровавленного, выносят на руках. Я смотрю на весь этот кошмар, а в голове — единственная мысль: «Люся далеко и, наверное, даже не знает, что творится в Москве. А если отменят все поезда и авиарейсы — как она попадет домой?»
Кое-как добираюсь до квартиры и тут же хватаюсь за телефон: — Сергей, это Ира!
Люся сегодня не звонила? В Казани все спокойно? Я только что из «Останкино» — ты не представляешь, что там творится!
— Да, мы с ней сегодня разговаривали. Через пару дней вернется.
Следующие два дня я отвечала на звонки знакомых: «Ира, как ты? Жива? Не ранена?» Позвонила даже бывшая коллега из Америки. А вернувшаяся из Казани Люся задала один-единственный вопрос: «Ты зачем Сенину звонила?»
В ее голосе звучали сарказм и недовольство.
Мне сразу вспомнился день, когда Гурченко представила нас с Сергеем друг другу, и ее данное отнюдь не шутливым тоном наставление: «Ты смотри — не влюбись в Сенина!» Нужен был мне этот Сенин!
Я волновалась за Люсю. А она, наблюдая в гостиничном номере Казани за происходящим вокруг «Останкино» кошмаром по телевизору, наверняка даже не подумала о том, что среди мечущейся под пулями толпы могу быть я...
Теперь я старалась приходить в квартиру в Трехпрудном как можно реже. Исключительно по делу — с примеркой или готовым платьем. Ежедневные звонки-отчеты перед Люсей тоже канули в Лету. Но однажды — один-единственный раз — Сенин позвонил мне сам:
— Ир, у нас беда. Люся встала из-за стола, сделала несколько шагов — и упала. Лежит без сознания. Я вызвал «скорую». Как ты думаешь, что с ней?
У меня от тревоги и страха внутри все зашлось.
Стараясь держать себя в руках, я спросила:
— Это случилось внезапно? Она ни на что не жаловалась?
— Нет.
— Или инсульт, или отравление.
— Какое отравление?! Такого не может быть!
— Я сию минуту выезжаю.
— Давай быстрее!
Приезжаю, а в дверях записка: «Мы в токсикологии «Склифа». Время — час ночи. На метро уже не успеваю — иду в НИИ Склифосовского пешком. Сенин сидит в приемном отделении, на коленях — Люсина одежда. Бросаюсь к нему: — Как она?
— Пока ничего не известно.
Так мы и просидели рядом до утра, мучаясь страхом: выживет — не выживет?
Сенин — человек не словоохотливый, но тут разговорился.
Рассказал, что они с Люсей поссорились и она была очень взвинчена. Сергей попросил ее успокоиться и услышал в ответ: «Сейчас успокоюсь». Делая шаг к примирению, сам приготовил чай. Только сели за стол, как Люся вдруг поднялась, прошла пару метров — и упала.
Около семи утра к нам вышел врач: «Опасность миновала. Доза принятого снотворного была большая, но все обошлось».
