Радиостанция «Юность» помогла мне «нарастить мускулы» в журналистской профессии, что пригодилось потом во время работы в литературно-драматической редакции.
Я часто бывала в театрах, смотрела все столичные премьеры. Дома делилась с Веней впечатлениями. Он потом повторял мои высказывания в компаниях, выдавая их за свои, чем снискал репутацию образованного, эрудированного человека. Пусть, мне не жалко. Я его никогда не выдавала. Хотела, чтобы окружающие были о Смехове высокого мнения.
К тому времени мы съехались с моей тетей и жили в центре, на улице Станкевича, сейчас это Вознесенский переулок. Нас окружало множество друзей, и дом был для них всегда открыт.
Смехов мог позвонить и сказать:
— К нам сегодня придут Миша Козаков с Региной.
— Ой, я же освобожусь только после семи. Что делать?
— Не волнуйся, я все купил, даже поставил гуляш на плиту тушиться.
Посуду я мыла нечасто, Веня меня опережал: надевал фартук и становился к раковине.
Отцом он был фантастическим, много занимался девчонками: рассказывал сказки, возился с ними, разыгрывал сценки, бегал, прыгал. С Леной у Вени установились особые отношения, может потому, что досталась она нам так тяжело. По вечерам он подходил к кроватке, клал голову к ней на подушку и что-то тихонько рассказывал — у них были свои секреты.
Самым большим счастьем было садиться вчетвером за стол и ужинать всей семьей.
Я смотрела на мужа и дочек и светилась от радости: вот они, мои самые дорогие люди на свете.
Когда купили машину, «копейку», стали выезжать за город. Ехали и хором пели любимые бардовские песни — Окуджавы, Визбора, Никитина и Берковского, Новеллы Матвеевой...
Эти зеленые «Жигули» и болгарская дубленка, которую мы купили мужу на гонорар от «Трех мушкетеров», как я потом горько шутила, разрушили мой брак. Обновку хотели купить мне, но я подумала, что моя старая еще сгодится, а вот Веню можно и приодеть.
Смехов всегда был видным, фактурным. Правда, девушек почему-то не привлекал, в отличие от Высоцкого и Филатова ему не хватало сексапильности. Однако машина и красивая дубленка этот недостаток скомпенсировали. А тут он еще и Атоса сыграл, поклонницы стали дежурить у служебного входа.
Звоночки, что называется, звенели. Но я была слишком уверена в себе, в том, что муж предан семье, и искренне ничего не замечала. А надо было сойти с пьедестала на грешную землю и обратить внимание на некоторые «мелочи».
Лена вдруг начала прогуливать уроки. Четырнадцатилетней девчонке стало неинтересно учиться, хотелось свободы: на занятиях она довольно правдоподобно «падала в обморок» и педагоги сразу же отпускали ее домой.
Когда я об этом узнала, страшно забеспокоилась и едва встретив мужа, прилетевшего с гастролей, сказала:
— Лену надо переводить в другую школу, она прогуливает занятия.
— Как ты узнала?
— Допросила ее подружку.
Мы вошли в дом, Лена бросилась отцу на шею. Снимая пальто, услышала, как Веня шепчет ей на ухо: «Правильно делаешь, молодец, прогуливай и дальше».
Это было предательством. За мой счет муж стремился набрать очки у дочери, а ведь знал, что у нас с Леной непростые отношения. Но я ничего не сказала: мир в семье дороже...
Смехов стал раздражительным, заводился из-за каждой мелочи.
Я тоже не молчала, в доме начались скандалы. Но мне и в голову не приходило, что в его жизни появилась другая женщина. Каждый день в десять вечера он возвращался с цветами, нигде не задерживался, всегда ночевал дома. Как я потом догадалась, встречался он со своей пассией по утрам. Смехов самолично отвозил меня на работу и ждал, пока я не исчезну в проходной. Страховался.
Не насторожил меня и самый главный признак измены: мужа вдруг перестала устраивать моя внешность, он отправил меня худеть в Институт питания, где я сбросила шестнадцать килограммов. Правда, чувствовала себя при этом отвратительно, организм к таким встряскам готов не был и отвечал стрессом.
Его избраннице, Аксеновой, тогда было девятнадцать лет, она училась в ЛГИТМиКе на театроведческом, в Москву приехала на практику.
