А ведь я была живая, эмоциональная, смешная. Мама, шутя, называла меня «мое чудо в перьях». Но все замечали только модельную внешность. Сама того не желая, я искушала мужчин, внушала любовь.
За мной усиленно ухаживал известный в Питере ювелир Андрей Ананов, знакомый дяди. Я не обращала на него внимания — он был гораздо старше и такой скучный. Дядя расстроился: «Детка, ты дура!» Он всерьез рассчитывал, что я выйду за Ананова! Ну уж нет, я мечтала о настоящей, искренней, бескорыстной любви!
И такая любовь нашла меня. Во всяком случае, я в это верила. Он был очень красивым, приехал из Ростова-на-Дону поступать в консерваторию. Я не смогла устоять перед южным темпераментом и невероятным обаянием, а главное — этот парень не пытался меня купить по причине собственной бедности.
Привела избранника домой, нам только-только дали квартиру в Ленинграде, и объявила родителям: «Мы будем жить вместе и поженимся!»
Мама с папой категорически выступили против: «Лена, мы видим его насквозь! Он хитрован и авантюрист! Ему нужна прописка. Тебе девятнадцать, и влюбленность мешает это понять». Я ничего не хотела слушать, и несмотря на протесты родителей, мы подали заявление.
И вот за две недели до свадьбы, вернувшись с работы домой, я застаю его совершенно невменяемым. Подскочил ко мне весь красный от ярости: «Ах вот ты, оказывается, какая! Думал, ты моя судьба, а ты, ты... проститутка! — размахнулся и ударил меня по лицу. — Никакой свадьбы не будет! Я не могу жениться на шлюхе!
Тебя надо убить, гадюку, развратную тварь!»
Он залез в мои вещи и нашел дневник. Я писала там с кем встречаюсь, кто мне симпатичен. Был один биатлонист, с которым мы несколько раз ходили на танцы. Сережа даже делал мне предложение. Но мама не одобрила это знакомство: она мечтала, чтобы дочка вышла замуж за военного… Словом, обычные девичьи откровения вперемежку с мечтами и грезами. Тем более все это было до встречи с женихом. Я пыталась объясниться, но он не давал и слова вставить, орал как сумасшедший. В порыве ярости изорвал в мелкие кусочки фотографию моих родителей, бросил на пол, топтал ногами.
Я стояла словно парализованная. Увидев, как помертвело мое лицо, он испугался. Видимо, рассчитывал, что буду униженно молить о прощении, а теперь сам упал на колени, плача, просил не прогонять.
Я сказала, что должна побыть одна...
Он проводил меня до троллейбуса. Я села у окна, мы смотрели друг на друга не отрываясь. Я очень любила его, но после того, что произошло, во мне что-то сломалось.
Уехала к бабушке, у которой он никогда не был. Там меня стало лихорадить, температура подскочила до тридцати девяти. В полубессознательном состоянии пролежала три дня. Я теряла любовь, а для меня это равносильно смерти.
Через две недели после несостоявшейся свадьбы я вернулась в Ленинград, он тут же упросил встретиться, целовал руки: «Давай начнем с нуля, прости!» Рассказал, что все это время искал меня.
Полетел в Москву, решив, что я скрываюсь у тети. Ему не открыли дверь, и он вернулся в Питер, не отменил свадебных торжеств, гости пришли в назначенный день и вместе с ним ждали меня несколько часов.
Я молча слушала, и вдруг он признался, что у него через две недели свадьба с пианисткой из консерватории, но если я прощу, ничего не будет. «А что оставалось делать?! — кричал он. — Ты бросила меня, опозорила. Если сейчас откажешься, если скажешь «нет», я убью тебя!»
Но мне было совсем не страшно, а противно. Быстро же он нашел мне замену! Простой подсчет показал, что они с пианисткой подали заявление на следующий день после нашей ссоры. Родители оказались правы — я ему нравилась, но главным все же была прописка.
