Что у него таких, как я, много. Было, есть и будет.
Самооценка упала ниже плинтуса. Он постоянно раскручивал меня по винтикам — как одеваюсь, как выгляжу, все во мне его не устраивало. Все во мне было не так. Когда постоянно думаешь о том, что ты ничтожество, что ничего собой не представляешь ни как женщина, ни как человек, работать невозможно. Сегодня кажется: лучше бы совсем не выходило большинство картин, в которых тогда играла.
Я все-таки смогла порвать с Тимуром. Первое время чувствовала себя не просто измученной, а сломленной. Думала — из этого состояния уже не выбраться, и тут меня позвали на кинопробы в картину «Бомбер».
Приезжаю на студию, захожу в павильон — там стоит улыбающийся Бардуков.
А у меня за плечами год ужаса. Лешка показался мне светлым ангелом, такая позитивная энергия шла от него.
— Привет, — говорю, — ты, наверное, меня не узнаешь?
— Почему же, узнаю, мы с тобой шесть лет назад в троллейбусе ехали. Только ты тогда была брюнеткой.
Нам дали текст. Герою требовалось говорить примерно следующее: «Я с тобой буду вечно до конца жизни, хочу от тебя детей, выходи за меня замуж», а героиня отвечает: «Ты — моя единственная любовь». Мы ведем этот пафосный диалог и вдруг понимаем: что-то не то, нам совсем не до проб. Еще мгновение, и, не сговариваясь, запели одну и ту же песню: «Ничто не может быть чудесней волшебной песни этой, что звучит тогда, когда два сердца бьются вместе, вместе и навсегда».
«Стоп!
— скомандовал режиссер. — Ребята, что между вами происходит?»
А мы смотрим друг другу в глаза и смеемся. В общем, пробы мы провалили, не взяли в картину ни Лешу, ни меня. А на прощание режиссер сказал: «Придется, Бардуков, тебе на ней жениться».
Расставаться не хотелось. Леша предложил посидеть в кафе. Разговорились и не заметили, как пролетело несколько часов. Потом он заторопился:
— Мне на спектакль.
Леша уже стал уходить, и тут я неожиданно для себя окликнула его, подбежала и обняла. Он сначала опешил, а потом обнял меня в ответ.
Простояли так целую минуту. Стало так хорошо и спокойно. Я совершенно ясно почувствовала: мне больше не будет больно.
— Может, ты придешь ко мне в театр? — спросил Леша.
— Конечно, с радостью.
Леша записал номер моего мобильного и в тот же вечер пригласил на «Сиротливый Запад». Спектакль этот смотрела потом раз пять. Лешка творит на сцене что-то нереальное. Полтора часа не могла оторвать от него глаз, впервые не вспоминала о Тимуре, забыла. «Не может быть, — думала я. — С таким талантом этот человек остается добрым, светлым, чистым. Удивительное исключение — не гей, не псих, чудо какое-то!» Я ждала его у служебного входа.
Леша вышел, предложил: «Давай подброшу до дома».
Я с трудом находила слова, чтобы выразить восторг по поводу его игры, смущалась, зажималась. А он: «Ой, так все ужасно. Лучше бы ты пришла в другой день. У меня сегодня ничего не получалось».
Господи, он еще и скромный! А вдруг он сочтет меня развязной? Зачем только полезла к нему обниматься!
Мы незаметно доехали до моего дома, долго сидели в машине и не могли расстаться. У обоих слезы на глазах от счастья, что нашли друг друга. Потом я говорю:
— Все, пора. Мне надо кормить ребенка.
