Кроме нас туда уже подъехали Вадим Туманов, Сева Абдулов, пришел Володин сосед, фотограф Валера Нисанов. Марина старалась держаться, время от времени отхлебывала из бокала красное вино.
Володя лежал в спальне, весь в черном. Вынос гроба должен был состояться в десять утра. Славина защитная реакция от стресса — сон, он проспал дня три, когда похоронил мать. Я видела, что его шатает, что если Слава хотя бы пару часов не вздремнет, он не выдержит похорон. Предложила: «Иди к Валере, поспи немного, я тебя позже разбужу».
Слава послушался. Но мне было так за него страшно, что разбудила только когда гроб уже спустили в холл подъезда. Говорухин по сей день не может мне этого простить.
Все уехали на панихиду в Театр на Таганке, потом на кладбище. Марина попросила меня остаться, накрыть поминальный стол. Помню, с похорон один за другим стали возвращаться Володины друзья, взрослые мужики рыдали. Одному я капала валокордин, другому наливала рюмочку, каждого успокаивала, находила слова. Никита Михалков, который пришел на поминки с Таней, поинтересовался даже:
— Вы врач?
— Нет, просто Володя был нашим другом...
Он ушел от нас так рано, не успев ни доиграть, ни допеть. Но Жеглова считаю одной из лучших его ролей.
Сама я на «Месте встречи...» помогала Говорухину монтировать звук, подбирала шумы, чтобы и шорохи, и визг автомобильных тормозов звучали идеально.
Эта картина стала классикой детективного жанра, многие ленты, появляющиеся сегодня, жалкие ее копии. Но когда фильм вышел, его недооценили. На Всесоюзном фестивале телевизионных фильмов жюри раздало всем сестрам по серьгам. Призов было штук двадцать пять. Но двадцать шестого для «Места встречи...» не нашлось.
Слава вернулся домой и впал в страшнейшую депрессию. Часами сидел за письменным столом, уставившись в одну точку. Мне было так обидно за мужа. Я старалась его отвлечь:
— Славочка, садись обедать.
— Не хочу.
— Давай сходим в театр.
— Иди без меня.
А тут еще на Черноморском побережье начала свирепствовать холера, проезд на нашу дачу в Каролина-Бугаз под Одессой закрыли. Что делать?
Могла ли я представить своего Славу с мастерком в руках? Тем не менее он его взял. Положил в кухне сиреневую плитку, потом покрасил оконные рамы в... сиреневый цвет, когда принес домой сиреневые обои, я встревожилась не на шутку.
«Господи, — молилась я тайком от мужа. — Я больше не могу видеть его в таком состоянии. Все что угодно, только не депрессия. Пусть запьет, пусть баб у него будет на каждый палец десяток, только бы не видеть его потухших глаз».
Господь мои молитвы услышал, Славу в конце концов отпустило, а ремонт, кстати, он сделал прекрасно.
Что же касается «баб десяток на каждый палец»...
Я женщина ревнивая, но гордая. Выслеживать мужа, прячась за углом, обшаривать его карманы в поисках любовных записок — такого я себе не позволяла никогда. Да и сцену ревности устроила ему лишь раз за сорок шесть лет, зато какую!
Слава ушел к кому-то в гости. Полночь — его нет, час ночи — нет. Он не позвонил, и я занервничала: вдруг что-то случилось? Говорухин явился домой под утро, на светлой рубашке красовался след от яркой губной помады.
— Почему не пришел раньше? — накинулась я на мужа.
— Мы там выпили, и я заснул в кресле. Как проснулся, сразу приехал домой.
— А это что? — я указала на пятно.
— Танцевал с хозяйкой дома, это она случайно испачкала меня губной помадой, сама потом переживала.
Объяснения показались мне малоубедительными, я впала в ярость. Хватала все, что попадалось под руку, и швыряла об пол. Все, что не могла разбить, выбросила из окна. Перебила не только посуду, но и множество авторских статуэток и вазочек, подаренных нам художниками. Их мне потом было особенно жалко. Но в тот момент ничего не соображала. Единственное, чего не тронула, библиотеку. Ее потерю Слава бы мне никогда не простил. Даже в ярости отчетливо понимала, что книжки трогать нельзя.
