Но лютый мороз нас только сближал. Ложились в постель и согревали друг друга. Ирина уже ждала ребенка. Андрей родился в начале декабря, перед этим мы расписались.
Квартиру удалось поменять лишь на комнату в коммуналке. Но мы были счастливы — собственное жилье! И тут выяснилось, что у соседа открытая форма туберкулеза. Чтобы переехать в отдельную квартиру, была необходима доплата, так что я бросился на заработки — кроме театра постоянно снимался в кино. Ужасно нервничал и торопился, ведь каждый день, проведенный рядом с больным человеком, — опасность и для нас, и прежде всего для нашего маленького сына. В новом театре тоже все складывалось непросто. Ливанов, талантливый актер и режиссер, оказался человеком крайне авторитарным.
Коллектив, которым он руководил, должен был усвоить: есть два мнения — главного режиссера и неправильное. Если ты осмеливался предложить на репетиции казавшийся тебе удачным ход, это страшно бесило Василия Борисовича. К тому же его неприятно поражало обстоятельство, что я знаком со многими знаменитыми актерами. Если мы приходили в Дом актера на вечер, со мной по-дружески обнимались «заслуженные» и «народные» — Михаил Ульянов, Инна Макарова... Просто мы вместе снимались и сохранили друг о друге теплые воспоминания. А Ливанов-то полагал, что осчастливил приглашением в Москву никому не известного провинциального мальчика.
Однажды приходим утром на репетицию, а на доске объявлений приказ: уволить из театра «Детектив»...
Далее списком шел весь актерский состав. Выяснилось, что Василий Борисович накануне крепко «приболел» и «осерчал» на весь мир. Через день он пришел в себя и всех восстановил.
В общем, скучать было некогда. Я постоянно решал какие-то проблемы. Чем занимается в мое отсутствие Ирина — не спрашивал. Убежден: если живешь с человеком, надо ему доверять.
Люди многое узнают друг о друге, живя бок о бок. Вот и я с каждым днем открывал в Ирине черты, которые меня совсем не радовали. К примеру, всех наших знакомых она делила на «нужных» и «ненужных». В разряд последних попали многие мои друзья. Я успокаивал себя: ничего, молодая, глупая, ее еще можно перевоспитать, переделать. Как же я ошибался!
Ирину стали изредка приглашать в кино. Однажды она поехала на съемки в Коктебель, а я решил воспользоваться ситуацией и вывезти на море Андрюшку. Пусть позагорает, поест фруктов, окрепнет. Лето выдалось жарким. Я сидел с трехлетним сыном на пляже и так зажарился на солнце, что понял: если немедленно не окунусь, меня хватит удар. Сказал ему: «Папа сплавает и очень быстро вернется, а ты посиди на берегу, ду входить не смей».
Как только я нырнул, ребенок зашел в море, хотя дтого во всем меня слушался, споткнулся, упал и уже не смог встать — нахлебался воды. Услышав крики людей, несколько гребков добрался до берега. Андрюша лежал на песке белый и не дышал. Внутри все похолодело, но я собрался — сделал сыну искусственное дыхание, привел в чувство. Кто-то из отдыхающих предложил подвезти нас до турбазы, на которой жила съемочная группа.
«Скорую» пришлось вызывать уже туда — Андрюше лучше не становилось, он задыхался.
К счастью, врачи приехали быстро. «Это ты во всем виноват, — заявила Ирина. — Ты и поезжай в больницу. У меня съемки».
Нас отвезли в Феодосию, где Андрея тут же положили в реанимацию. Меня туда не пустили. Врач со мной не церемонился, сказал прямо: «Ваш сын на грани жизни и смерти. Легкие полны воды. Мы делаем все возможное, но если к утру они не очистятся, начнется отек. Мы уже не сможем ничем помочь».
Я сидел под дверью палаты, где, утыканный проводами, лежал мой сын, и молился: «Господи, забери мою жизнь!
Только оставь ребенка. Помоги ему выкарабкаться! Если сын умрет, я не смогу жить».
Так прошла ночь. К утру я провалился в тяжелый сон, проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. «У вас сильный ангел-хранитель, — сказал склонившийся ко мне врач. — Идемте».
Когда мы вошли в палату, мой Андрюха уже «бегал по стенкам».
«Папочка!» — закричал он обрадованно. Я бросился к сыну, обнял и впервые с того момента, как увидел его тело, распростертое на песке, заплакал.
Не скрою, я был страшно зол, когда люди из группы рассказали, что Ирина, проснувшись, пошла завтракать, а потом целый день снималась. Думал: «Да, я один виноват в случившемся, но это же и ее ребенок! Единственный сын, которого она могла потерять!»
Но потом поразмыслил: у каждого человека в страшные моменты включается своя защитная реакция. Наверное, Ира пыталась забыться в работе, чтобы не сойти с ума, ведь наш сын был близок к смерти. Наверное, так...
Гнев прошел, но в моем отношении к Ирине все же что-то необратимо изменилось. И тут я увидел, как Андрюшка, выйдя из машины, которая привезла нас из больницы, побежал к матери, прижался к ней... Я понял, что обязан сохранить все по-прежнему. Ребенок и так пережил сильнейший стресс, я не должен ввергать его в новый.
Вспомнилось, как ссорились мои родители и я всегда принимал сторону мамы, старался защитить, не дать в обиду отцу. А если бы тогда он ушел от нас?
