— В смысле?
— Ты сейчас готова наговорить мне неприятных слов, о которых потом пожалеешь. Просто потому что ты на взводе. Через пару часов успокоишься, и если по-прежнему захочешь что-то сказать, значит, это важно. И я выслушаю. А сейчас у тебя глаза безумные, как у кошки, которая выпустила когти.
И уходит. Меня словно полове стукнули. Через полчаса, чувствуя себя полной идиоткой, набираю его номер:
— Ты где?
— По проспекту гуляю, — безмятежно отвечает Глеб.
Я подъезжаю, чтобы его забрать, и вижу, что он совершенно спокоен.
— Ну что, хочешь что-нибудь сказать? — улыбается Глеб.
— Нет...
— Тогда поехали ужинать.
Я могу завестись с полоборота. А он спокойно отреагирует: «Значит так: в этом театре я объявляю антракт. Все свои эмоции, вопли, сопли, слезы, взбрыки оставь для сцены и экрана. Сублимируй там. Зачем тратить жизнь на выяснение отношений? Она такая короткая». Думаю: «И правда, что я так завелась?»
Со страстью жалеть себя, которая появилась у меня после разрыва с Макаровым, Глеб тоже разобрался в один момент.
— Слушай, а ты наглая баба, — заявил он, выслушав мои очередные стоны на тему «Почему я такая несчастная».
Я прямо онемела.
— У тебя все есть, — продолжил Глеб.
— Ты востребована: в кино снимаешься, еатрах играешь главные роли. Рядом есть мужчина, который любит тебя. Есть родители, которые живут тобой. У тебя появилась моя семья, мои родители, которые тебя приняли и полюбили. У тебя есть подруги, которые в любой момент придут на помощь. Ты здоровая. Руки, ноги на месте. У тебя есть квартира, машина. Извини, конечно, но ты, Макеева, по-моему, зажралась.
«А ведь он прав», — подумала я. Но тут же завелась снова:
— Да? Твоя семья? А твоя бывшая девушка в эту семью тоже входит?
— Ты прекрасно знаешь, какие у нас с ней отношения, — спокойно сказал Глеб. — Слов из песни не выкинешь, она четыре года прожила в моей семье.
— Да она приходит к твоим родителям как к себе домой!
— В каком-то смысле это и есть ее дом.
— А почему она твою маму тоже зовет «мамой»?
Мне это действительно казалось диким. Прошло много времени, прежде чем я начала понимать законы, по которым существует эта семья.
«У меня любви на всех хватит, — сказала мама Глеба Ольга, когда я решилась ямо спросила про бывшую девушку Глеба. — бя нет никаких оснований не доверять Глебу. Они давно разлюбили друг друга. стала ча стью нашей семьи, и тебе придется это принять».
Честно говоря, принять было сложно.
Я жутко ревновала. А потом поняла, что это особенность семьи Глеба — любить и поддерживать тех, кто стал «своим». Вскоре я на собственном опыте убедилась, что такая поддержка дорогого стоит. Мне с ними легко — они не понаслышке знают творческую среду. Оля — художник-гример, папа, Алим Иванович, — известный художник-постановщик.
Их не испугала моя, прямо скажем, скандальная репутация. Когда мы с Глебом начали появляться вместе, нашлись «добрые люди», стали звонить Ольге и пытаться открыть ей глаза: мол, я с Глебом связалась только назло Макарову, поверчу им, а потом или к Леше вернусь, или найду другого. Я узнала об этом лишь спустя время. Ни Глеб, ни его родители ни разу и словом не обмолвились на эту тему.
Мне, кстати, Глеб недавно рассказал историю, что в тот момент, когда он расстался со своей девушкой и был свободен, до его мамы дошли слухи, что сын влюбился в танцовщицу.
— Да нет никого, мам, — говорит ей Глеб.
— Ну что ты, ей-богу, как маленький.
Возьми и влюбись в какую-нибудь серьезную девушку. Ну хоть в вашу красотку Макееву!
А через некоторое время Глеб приходит домой и говорит: «Мама! По-моему, я влюбился в Макееву!»
Теперь мы смеемся, что серьезные отношения нам Оля напророчила.