Мама, студентка Историко-архивного института, пряталась от проливного дождя. А папа пробегал мимо и предложил ей свой плащ. Можно сказать, благодаря этому дождю я появился на свет.
Они были красивой парой, но очень разными: папа — военный, жесткий, предельно собранный. Он работал в Главном управлении кадров МВД. Мама — натура творческая, увлекающаяся разными «продвинутыми» идеями.
Жили мы в крошечной «двушке» неподалеку от метро «Новослободская». В нее по вечерам набивалось множество родительских друзей. Папа, поскольку вся его юность была связана с музыкой — он окончил музыкальное училище, а в студенческие годы профессионально играл в рок-группе «Четвертое измерение», был знаком со многими известными музыкантами и артистами.
Несмотря на разницу в возрасте, приятельствовал с Александром Лазаревым и Светланой Немоляевой. Они всегда ставили его в пример своему сыну. Шурик Лазарев всего на семь лет младше моего отца. И они подружились. Когда родился я, Шурик стал моим крестным. Причем не формальным: он всерьез интересовался, что происходит в моей жизни, относился очень тепло, разговаривал, учил уму-разуму. Мы и сейчас общаемся.
В три года я, единственный и любимый ребенок, пережил первое серьезное потрясение. Однажды в дом внесли хныкающий сверток.
— Это твоя сестренка, — сказала мама. — Посмотри, какая красавица.
Мне сестренка не понравилась: — Да где ж красавица?
У нее лицо сморщенное!
Теперь мама целый день крутилась вокруг этой вечно недовольной куклы. Ревновал я страшно, придумывал разные способы, как от нее избавиться. Сначала хотел спустить в унитаз — меня поймали, когда я нес Алинку к туалету. Попытка выкинуть ее в мусоропровод тоже не удалась — родители были начеку. Мне казалось, что сестра украла у меня их любовь. Я требовал внимания, добивался его всеми доступными способами: капризничал, буянил, дрался. «Коронным номером» был удар головой в живот. Доставалось гостям, врачам в поликлинике, даже просто прохожим. С тех пор в семье за мной закрепилась репутация «трудного ребенка».
Маму мой стремительно портящийся характер не очень пугал. Она имела свои представления о воспитании детей и была уверена, что все выровняется, как только сын повзрослеет.
Чтобы я привыкал заботиться о сестренке, она записала нас с Алинкой в детский ансамбль «Непоседы». Мне было пять, Алине — два. Я быстро освоился, стал солистом. Но мамина затея «подружить» нас с сестрой не сработала. Когда Алина подросла, наша ненависть стала взаимной. Взрослые за порог — мы в драку. Деваться нам друг от друга было некуда: жили в одной комнате, где стояла двухъярусная кровать. Каждый вечер сражались за более престижную верхнюю полку. В конце концов родителям это надоело и они предложили составить расписание: кто и когда спит наверху. Теперь две недели там блаженствовал я, две — сестра.
В начале девяностых наша жизнь начала меняться. После путча отец, который в то время уже был в чине майора, ушел из МВД и занялся бизнесом, в котором весьма преуспел.
Появились деньги, и мама решила, что мы с сестрой должны получить образование в Англии. Мне было девять, Алине — шесть. Нам не хотелось ни в какую Англию. Но мама была непреклонна: «Без языка сейчас никуда».
Британские школы или превозносят, или ругают последними словами. Истина, как обычно, где-то посередине. Не рай, конечно, но и не «диккенсовский» кошмар, где дети влачат полуголодное существование и подвергаются побоям.
Наша школа в окрестностях Лидса была обнесена высоким забором. В одном конце двора — женский корпус, в другом — мужской. В огромных спальнях на восемь человек стояли двухъярусные кровати.
По-английски я знал только thank you и goodbye. Этого было явно недостаточно, чтобы общаться с ребятами. Вот когда я осознал, что сестра — родной мне человек. Однако порядки в школе были строгими. Встречались мы лишь на занятиях, точнее — на переменах. Бросались друг другу на шею. Разлуку с родителями, особенно с мамой, и сестренка, и я переживали очень тяжело. По ночам, когда соседи засыпали, я плакал и просил, глядя в темный потолок: «Мама, пожалуйста, забери меня отсюда! И Алину тоже. Мы больше не будем драться. Только забери нас!»
Но мама не появлялась, доверив нас заботам проживавшей в Лидсе кураторши-англичанки. Видимо, родители считали, что их приезды помешают нам адаптироваться.