Потом отправилась к врачу. Тот осмотрел меня, сделал кардиограмму и говорит: «Рассказывайте, как живете. Будем искать первопричину».
Мне бы признаться. Но я опять не cмогла. Наврала что-то про работу и усталость. Он направил меня в Соловьевскую клинику неврозов.
Там в это время лежали женщины с улицы Гурьянова. У них от взрыва в жилом доме погибли родители, мужья, дети. Пришли домой, а вместо близких — кучки пепла... Я подумала: вот где трагедия! А у тебя-то все живы, возьми себя в руки!
Вышла из клиники и начала искать квартиру, чтобы уйти от Андрея. С мужем я уже практически не общалась. И вот в один из вечеров ко мне в гости заехала подруга.
Я накрыла стол. Мы посидели вдвоем, поговорили. Пришел нетрезвый Бондарь, шутил неловко и агрессивно. Я сказала ему всего пару раз: «Андрей, пожалуйста...» Он затих, ушел на кухню. Где-то в полпервого ночи подруга собралась уходить. Только ее проводила, Андрей тянет меня на лестничную площадку: «Пойдем, поговорить надо». Выхожу, а он спрашивает: «Ты знаешь, в чем виновата?»
И я полетела с лестницы...
Когда мы вернулись домой, муж бросил веревку в угол и тут же сел к телефону. Два часа ночи, куда он может звонить? И вдруг по обрывкам фраз понимаю, что Андрей хочет заказать на дом двух девушек по вызову! Наводит справки: сколько стоят блондинки, сколько брюнетки, что они умеют.
Надо будить дочку и бежать отсюда. Но куда?!
Собираюсь с силами, иду к нему:
— Ты сейчас же положишь трубку и прекратишь это издевательство.
— Успокойся, не буду никого вызывать, — лениво отвечает Андрей. — Слишком дорого.
После той ночи я ушла от него навсегда. Полине было четыре года. Протрезвевший Бондарь встретил мое решение неожиданно спокойно: «Да, иди, я твою жизнь превратил в ад. И прости, если сможешь».
Но продолжался у него мирный период недолго. Очень скоро Андрей стал требовать, чтобы я вернулась: «Кроме меня, ты никому не нужна. Сдохнешь с голоду, и на похороны твои никто не придет».
Я много работала — играла в театре, снималась в кино.
Старалась откладывать деньги и через два года с помощью театра обрела квартиру. Андрей был в шоке. Этого он никак не ожидал.
Когда мы стали жить с Полиной вдвоем, у меня было ощущение, что я вышла из подполья. Я успокоилась и смогла взглянуть на свою жизнь со стороны. Теперь стало ясно, что с Андреем нельзя было построить нормальную семью. Но он настолько яркий, харизматичный и может, если захочет, быть таким обаятельным, чувствительным и нежным, что я год за годом терпела его выходки в надежде, что все наладится. Едва я освободилась от влияния Андрея, как чары развеялись. Теперь я жила для себя и дочки, а Бондарь пусть найдет для своих психологических экспериментов кого-нибудь другого.
Но Андрей, несмотря на то, что мы расстались, никак не мог успокоиться, не давал о себе забыть.
Приходил на спектакли и, развалившись, сидел в первом ряду. Хотел убедиться, что я по-прежнему в его власти. Мне действительно становилось страшно.
Я продолжала с ним общаться, вынужденно, из-за дочки. Когда ей исполнилось семь, надо было определиться со школой. Я нашла три — специализированные, коммерческие — и позвонила Андрею: сможет ли он платить? Бондарь перезвонил через пару дней и сказал свое любимое слово «забивай». Не готов был выкладывать такую сумму за обучение, несмотря на то, что деньги у него были, и не малые.
Полина стала учиться в районной школе.
Первый класс сегодня очень сложный. Нагрузка колоссальная, бедный ребенок тащит на себе каждый день ранец весом десять килограммов. Но если в платной школе в классе десять-пятнадцать человек, то в обычной их — тридцать! И дети попадаются всякие.
Как-то Полина пришла домой в слезах, на блузке — отпечаток башмака. Был у них хулиган, насмотрелся боевиков, разбежался и ногой ударил ее в грудь. Я пыталась говорить с учителями, те сказали, что не могут справиться с этим ребенком, семья неблагополучная, посоветовали самой сходить к родителям. Я пошла, они меня послали, и все. Мальчишка продолжал цепляться к дочке. Звоню Андрею: «Пожалуйста, приди в школу, разберись с ним как мужик с мужиком. Скажи: «Видишь девочку? Еще раз тронешь — будешь иметь дело со мной». Тебя он послушает».
Андрей не пошел. Сказал, что не считает нужным вмешиваться. Отец...
Полина училась в обычной школе, но мне хотелось, чтобы она узнавала как можно больше. Моя дочка — ребенок не читающий, а слушающий, заставить ее взять книжку в руки очень сложно. Но я нашла выход: читала ей по памяти стихи, прозу пересказывала. Я ведь актриса и могу в лицах представить любую историю. Надо было видеть, как она слушала маленькие поэмы Мопассана, которые я, конечно, адаптировала для ее восприятия. Мы вместе смотрели фильмы, обсуждали их. Случались, конечно, и конфликты. Как любой ребенок, Полина иногда не хотела делать уроки. Приходилось ставить дочь в угол, но эта мера была крайней. Расстраивались и она, и я. Потом обе плакали, просили друг у друга прощения.
