Более того, спасли мне жизнь.
Как случилось, что уазик проехал мимо, — одному богу известно. Сначала я несильно и расстроился: думал, вот-вот они там, в машине, спохватятся, что бойца забыли, и вернутся. Но прошел час, потом два, три, пять... Экипирован я был как надо: тулуп, унты, шапка-ушанка — но все равно начал коченеть. Побегаю по сугробам минут десять — вспотею, пока дыхание восстанавливаю — замерзаю еще больше. С собой, понятное дело, ни еды, ни питья горячего.
Но это еще ничего. Хуже, что в тайге водились росомахи. «Деды» про них все уши прожужжали. Про то, что «зверюшке» размером со среднюю собаку огромного лося загрызть — раз плюнуть. Что от ее клыков и когтей народу в тайге полегло немерено, в том числе и опытных охотников.
Если и привирали старослужащие, то не слишком. Росомаха и впрямь жуткий зверь: полумедведь-полуволк. Бегает с огромной скоростью, лазает по деревьям, а в лапах силища такая, что легко может прутья на железных решетках раздвинуть.
Росомаху я не видел, но чувствовал: она совсем рядом. Затаилась и ждет, когда от усталости и холода начну в сон проваливаться или, поддавшись панике, ломанусь в глубь тайги. И тогда она меня настигнет. В три прыжка.
Страха — животного, дикого, от которого сносит крышу — у меня не было. Была страшная обида: как же так, меня, бойца, забыли и даже не спохватились — что это за армия такая? А еще невесть откуда взявшаяся уверенность: «Это не мой час».
Осторожно, чтобы не уронить в сугроб, я загнал боевые патроны в рожок и выпустил пули — одну за другой — в ту сторону, где притаилась росомаха. Убил я зверя или он, почувствовав реальную опасность, убежал — не знаю, но только следующие несколько часов я провел в полном одиночестве.
«Отцы-командиры» приехали, когда я уже почти замерз. В какой-то момент дрожь, от которой стучали зубы, ушла, и по телу стало разливаться приятное тепло. Перед глазами проплыл летний зеленый луг с белыми ромашками и летающими пчелами. Их жужжание становилось все громче и громче...
За жужжание я принял гул мотора.
Из затормозившего в нескольких метрах уазика выскочили трое офицеров. Лица белые, перекошенные от страха. Один заорал мне прямо в ухо:
— Солдат, ты живой?!
— Вроде живой...
— Ну слава богу!
Потащили к машине, начали растирать руки, щеки, налили полстакана спирта. Я в минуту захмелел и раздухарился:
— Да не беспокойтесь вы, товарищи командиры! Все в порядке! А за спирт я, если надо, могу еще столько же простоять!
Как меня доставили в казарму — не помню.
Проспал я почти сутки и проснулся абсолютно здоровым, даже насморка не подхватил.
Этому придумано много названий: чутье, интуиция, наитие, внутренний голос... В жизни каждого человека бывали ситуации, когда подсказка приходила внезапно, из глубин подсознания. У людей творческого склада подобное случается чаще, чем у других. Может, это компенсация за неспособность рассчитывать на сто шагов вперед, за неумение взвешивать все «за» и «против»? Природа — дама справедливая: обделив одним, старается наградить другим. И чтобы ее дар пригодился, совсем не обязательно оказаться в экстремальной ситуации. Мне, например, моя интуиция помогла выбрать жену — одну-единственную, на всю жизнь...
После армии я вернулся в Череповец и устроился музыкантом в самый крутой ресторан.
Однажды в толпе танцующих увидел девушку: тоненькую, с гривой русых волос, с огромными глазами. В голове пронеслось: «Она станет моей женой». В перерыве подошел к столику, за которым Марина сидела с подружками, представился. По окончании программы ребята принялись зачехлять инструменты, а я чуть ли не бегом спустился в зал и попросил у новой знакомой разрешения проводить до дома. Она разрешила.
Потом, когда мы уже были женаты, Марина призналась: «Ты только шагнул с эстрады в зал, а я уже знала, что направляешься ко мне — раз и что выйду за тебя замуж — два».
Так что и у моей половины с интуицией все тоже в полном порядке. За тридцать прожитых вместе лет я не раз в этом убеждался.
А в 1977-м, поиграв пару месяцев в кабаке и написав несколько баллад, я засобирался в Москву. Все отговаривали: «Куда ты едешь? Без связей и больших денег там не пробиться!»
Но эти разумные аргументы заглушал внутренний голос: «Не слушай, только в столице ты сможешь стать серьезным музыкантом и только там есть профессионалы, которые способны оценить твою музыку».
Планы были наполеоновские, но первое время пришлось выступать на сцене сельских ДК в Подмосковье. Вокально-инструментальный ансамбль «Надежда», где я был солистом, в тот день давал концерт в Архангельском. В середине программы вижу: в зал входит моя двоюродная сестра-москвичка, у которой я в то время квартировал. Удивился до крайности: никогда прежде она моим творчеством не интересовалась, да и утром, когда я уезжал, ни словом не обмолвилась о том, что хочет побывать на выступлении.
