Стас Костюшкин: «Я долго скрывал свой диагноз»

«Ударюсь носом о пол, кровь потечет, но я не обращаю на это внимания: мне ли думать о таких пустяках?»
Инна Фомина
|
10 Августа 2011
Стас Костюшкин с женой Юлией в своем загородном доме
Стас Костюшкин с женой Юлией в своем загородном доме
Фото: Елена СуховА

«Придя в сознание, я понял, что лежу на полу в ванной, а сил подняться и дойти до кровати нет. Голова кружится жутко, глаза не фокусируются, я задыхаюсь. Второй раз в жизни испугался по-настоящему. Первый был, когда услышал страшный диагноз — атрофия связок», — вспоминает Стас Костюшкин, в прошлом солист группы «Чай Вдвоем», а с недавних пор сольный исполнитель.

— Три года назад я пришел на консультацию к педагогу по вокалу Ирине Божедомовой — хотел договориться о частных уроках. К тому же мне сказали, что она очень хорошо разбирается и в медицинских проблемах певцов, а меня голосовые связки начали беспокоить давно. После того как я спел Ире несколько фраз, она задумчиво протянула: «Похоже, у вас серьезные проблемы с певческим аппаратом». Осмотрев мое горло, изменилась в лице: «Может, в «Чае Вдвоем» вы еще и попоете, а вот о серьезном вокале и речи не может быть — связки в ужасном состоянии, одна уже практически атрофирована, не работает». Разве опишешь словами, как страшно было услышать такой приговор, ведь голос — мой инструмент, мой хлеб. Тем более что именно тогда я решил выйти на сцену соло, причем с серьезным классическим эстрадным репертуаром.

Мечтал открыть новую страницу своей жизни. А тут такой безнадежный диагноз… Поначалу растерялся. Потом, как обычно, попытался скрыть отчаяние за улыбкой, шуткой — все-таки мужику не пристало биться в истерике. Но сев в машину, чуть не расплакался. Такое отчаяние на меня нахлынуло! Начал успокаивать себя: «Кроме профессии певца в мире есть много и других занятий». И тут же осекся — понял, что несу полную чушь. Не могу я просто так завязать с музыкой…

В свое время мне прочили большую оперную карьеру. В музыкальной школе педагоги отмечали мой голос — в хоре я солировал. А мама водила меня в Мариинский театр, чтобы сыночек увидел, как это прекрасно – стоять в центре сцены и под оркестр петь божественные музыкальные композиции. Но я тогда мечтал о карьере драматического артиста и, получив аттестат, понес его в ЛГИТМиК.

«Во время нашей встречи выяснилось, что мой отец — любимый музыкант Дениса, а его батя — мой любимый актер. Вот так и родилась группа «Чай Вдвоем» 1999 г.
«Во время нашей встречи выяснилось, что мой отец — любимый музыкант Дениса, а его батя — мой любимый актер. Вот так и родилась группа «Чай Вдвоем» 1999 г.
Фото: RUSSIAN LOOK

И надо же было такому случиться: по пути в вуз встретил знакомую девочку из музыкалки. Она спрашивает: «Куда идешь?» — «В театральный, подавать документы». А она: «Дурак! У тебя шикарный голос — ты должен петь в опере! Моя мама преподает в консерватории, давай она покажет тебя хорошему педагогу». И я решил: почему бы и нет?! Нахалом был — не готовился на вокальное отделение ни дня, а попер в певцы… На следующий день встретился с тем самым педагогом — строгим седым старичком. Концертмейстер села за рояль, я встал рядом, сложил руки у живота, как принято в опере, и громко затянул: «О дайте, дайте мне свободу!» — знаменитую арию князя Игоря, которую много раз слышал по радио. Спел хорошо. Наверное, потому, что ничуть не переживал, воспринимал этот «кастинг» всего лишь как очередное приключение.

Профессор меня похвалил: «У вас прекрасный драматический баритон, даже не верится, что вы никогда не занимались вокалом. Но вам всего 16 лет, гормональный фон еще неустойчив, что дальше будет с голосом, непонятно. Так что в консерваторию вам поступать рановато, а вот в училище уже можно». Когда рассказал об этом маме, она очень обрадовалась и тут же дала денег на репетитора. В училище я прошел на ура. И так же легко поначалу учился, буквально купаясь в любви наших замечательных педагогов-женщин, которые прощали мне, малолетнему балбесу, и пропуски занятий, и лень. Когда меня не допускали к зачету по общеобразовательным предметам, они брали меня за руку, приводили в нужную аудиторию и просили поставить «юному дарованию» зачет. В общем, я чувствовал себя баловнем судьбы и суперзвездой, вел себя нагло и самоуверенно.

Еще бы — меня взял в свой класс знаменитый педагог Иван Васильевич Мелентьев, который учился у концертмейстера самого Шаляпина. Как жаль, что, проучив меня всего год, он умер… Уже после первого курса училища меня вопреки правилам рекомендовали к поступлению в консерваторию. Но из-за того, что мне было всего семнадцать, пришлось сначала поступать на подготовительный курс. Я был настолько уверен в своем громадном таланте, что день экзамена по вокалу наполовину был потрачен на покупку спортивного велосипеда. Занял очередь в магазине и бегал звонить в консерваторию: не подошла ли очередь абитуриента Костюшкина? Другие дрожат, волнуются перед решающим днем их жизни, а у меня в голове одно: достанется велик или нет? Велосипед в результате я купил и на нем помчался в консерваторию. Едва успел — буквально влетел в аудиторию, даже не отдышавшись!

Но получил пятерку и поступил. Однако в академическом вокале помимо обаяния и красивого тембра необходимо еще трудолюбие. А я валял дурака, занятия пропускал безбожно. Несколько раз из-за хвостов был под угрозой отчисления. С грехом пополам их все-таки сдавал, но наступал новый экзамен, и я опять его заваливал. Дело в том, что в моей жизни тогда появились гораздо более интересные вещи, чем Верди и Чайковский, чем бесконечно скучные упражнения на диафрагму — все это старомодное «звучкодуйство», так я тогда презрительно называл классический вокал. Я был очень модным парнем, ходил в кожаной косухе, к маминому ужасу, взахлеб слушал Эм Си Хаммера и Богдана Титомира, так что в консерватории появлялся все реже. А еще я всерьез увлекся спортом, хотя до этого по физкультуре имел двойку — ни разу не мог подтянуться на перекладине.

«Я всерьез увлекся спортом, хотя до этого ни разу не мог подтянуться на перекладине. В начале 90-х в нашем бандитском районе, чтобы уцелеть, нужно было быть «во всеоружии»
«Я всерьез увлекся спортом, хотя до этого ни разу не мог подтянуться на перекладине. В начале 90-х в нашем бандитском районе, чтобы уцелеть, нужно было быть «во всеоружии»
Фото: ИТАР-ТАСС

Дело в том, что в начале 90-х в нашем бандитском Красногвардейском районе, чтобы уцелеть, нужно было быть «во всеоружии». Вот я и обзавелся ножами и ремнями с заточенными пряжками. Особенно гордился 25-килограммовыми металлическими нунчаками, которые мне выточил на станке друг: если бы в серьезной драке пустил их в ход, обязательно кого-нибудь убил бы. Потом я стал заниматься дзюдо. Тренировался серьезно, неоднократно падал лицом вниз. Ударюсь носом о пол, кровь потечет, но я не обращаю на это внимания: мне ли, двухметровому парню со стокилограммовым весом, думать о таких пустяках. Посижу на лавочке, пока кровь не перестанет капать, и снова в бой. Только через годы я понял, что на этих тренировках сломал носовую перегородку и она сместилась. Для голоса это имело трагические последствия.

Сначала в нем пропал «звон»: в вокале за красоту тембра отвечают специальные резонаторы — верхние носовые пазухи, а я их повредил. Новый педагог по вокалу не стал вникать, отчего у Костюшкина изменился тембр и куда исчез тот самый звон. Просто заставлял форсировать голос, а это, как потом оказалось, разрушало весь мой неокрепший голосовой аппарат. Если б он отправил меня к врачу-фониатру, тот понял бы, в чем мои проблемы, и устранил их несложной операцией. Но педагогу было на меня наплевать. В результате ко второму курсу из разряда самых перспективных вокалистов я попал в ряды профнепригодных и безголосых. И из «консы» меня отчислили. Мама очень расстроилась, умоляла: «Стасик, возьмись за ум, попробуй восстановиться». Но я совершенно не переживал по этому поводу, даже радовался, что освободился.

Энергия во мне била ключом, я был уверен, что обязательно стану звездой. И действительно, вскоре уже играл главные роли в детском музыкальном театре «Зазеркалье», где обрел и любовь зрителей, и первую жену. Там же, кстати, встретил и Дениса Клявера. Наша общая подружка привела на мой спектакль некое чудо в кожаном плаще, в перчатках с шипами, в перстнях — такой крутой микс азербайджанца с рынка и Эм Си Хаммера. И сказала, что этот Денис очень похож на меня, чем страшно меня оскорбила — я же суперзвезда, а кто он?! В первый же вечер решил испытать «слабака»: потащил его в спортзал школы, где обычно тусовался с друзьями. Там подвел Дениса к штанге, на которой выставил вес в сто килограммов, — знал, что он ее не поднимет. А он, стервец, поднял, чем вызвал мое искреннее уважение. Как потом Диня мне признался, он вырвал вес буквально «на зубах»: решил умереть, но не оконфузиться перед заносчивым Стасом…

Во время нашей второй встречи выяснилось, что мой отец — его любимый музыкант (Михаил Костюшкин — известный питерский джазовый саксофонист. — Прим. ред.), а его батя — мой любимый актер. Вот так и родилась группа «Чай Вдвоем».

Как только у нас начались гастроли, я сразу почувствовал, что у меня проблемы с голосом, — стал пожинать плоды травм носа и ошибок педагогов. Сначала вдруг исчез фальцет — легкие верхние ноты. Пытаюсь их изобразить, а связки не смыкаются. Говорить могу, а петь — никак. Пошел к фониатру, тот ничего не понял: «Голос просто устал от нагрузки, подожди пару месяцев, и все восстановится». Легко сказать «подожди», у нас ведь заряжены концерты, это же наш заработок! И тогда мы решили петь под фонограмму, которую до этого использовали только на телесъемках — клянусь!

Фото: Елена Сухова

Когда впервые на «живом» концерте запел под фанеру, мне так стыдно стало, аж щеки запылали. Открываю рот, а сам думаю: «Вот позорище…» Будто ворую, причем в открытую, нагло. Поначалу очень страдал, а потом попривык — народ ведь ничего не замечает, так же слушает, аплодирует. Правда, как только месяца три спустя голос вернулся, от фонограмм мы тут же отказались. Но выяснилось, это была только первая ласточка. Вскоре у меня голос стал садиться после концертов: сначала раз в месяц, потом раз в неделю, потом почти после каждого выступления. Думал, это оттого, что я слишком увлекаюсь, ору — инструментальная фонограмма ведь врубается на полную мощность. Кроме того, в дуэте все-таки всегда есть возможность прикрыть друг друга. У Диньки был крепкий вокальный аппарат, и, если я где-то недотягивал, он выручал.

Так я и терпел боль в горле. Потом стал задыхаться по ночам. Просыпался оттого, что не хватает воздуха, нос не дышит. Занялся самолечением — стал капать сосудорасширяющие капли, которые продаются в любой аптеке: проснусь от удушья, закапаю в нос и снова засыпаю. И так несколько лет. В результате заработал жесточайший хронический ринит, который уже было не вылечить: слизистая оболочка не реагировала на лекарства — я ее замучил, просто сжег. Но я так привык к сухости в носу, что уже не замечал ее. Только когда мы стали жить вместе с моей нынешней женой Юлькой, она, заметив эти мои постоянные ночные манипуляции с каплями, сказала: «Стас, это ненормально. У тебя серьезные проблемы». Но я с визитом к врачу все тянул… Однажды я давал интервью на радио и на вопрос о заветной мечте полусерьезно-полушутя признался: «Хочу, чтобы нос дышал нормально».

Присутствующий на записи продюсер сказал: «Между прочим, с этим не шутят. У меня брат хирург, он исправляет носовые перегородки, возьми его телефон». На следующий день я уже был у этого фантастического врача — Лени Гребенщикова.

Внимательно изучив мой несчастный нос, он обнаружил в нем помимо сломанной перегородки кучу проблем, включая разросшиеся полипы, и вынес вердикт: «Надо резать». А чтобы окончательно меня добить, добавил: «Иначе от неправильного дыхания разовьется ранняя импотенция, не говоря уж о возможном возникновении угрозы инсульта». После таких прогнозов я сразу согласился. Отработал запланированные на декабрь — это же самое хлебное время — концерты и сразу же лег под нож…

Самое неприятное в такой операции — восстановительный период, когда не можешь дышать носом. Ловишь воздух пересохшим ртом — ощущение, будто он полон горячего песка. Так противно, что хочется повеситься… Потом по рекомендации врача мы с Юлей отправились на море — на Мальдивы. Каждое утро полоскал нос чистейшей океанической водой, и дышать становилось легче. Вернулся в Москву окрыленный, потихоньку начал распеваться. Дышать легко, прежний голос начал восстанавливаться, но… не проходит боль в горле. Думаю: «Да что же это такое, неужели никогда без проблем не смогу петь?!» А ведь к тому времени я уже всерьез задумывался о сольной карьере. Тут на помощь пришла Ника Ицкович, жена хореографа Егора Дружинина, которой я не раз жаловался на свои проблемы. Она сказала: «Надо действовать! Коля Цискаридзе знает отличного педагога по вокалу — иди к нему».

«Звоню Юльке: «У меня опять какой-то приступ». Она прямо закричала в трубку: «Не вздумай ехать домой, срочно в больницу! Если не думаешь ни о себе, ни обо мне, подумай хотя бы о нашем ребенке…»
«Звоню Юльке: «У меня опять какой-то приступ». Она прямо закричала в трубку: «Не вздумай ехать домой, срочно в больницу! Если не думаешь ни о себе, ни обо мне, подумай хотя бы о нашем ребенке…»
Фото: Елена Сухова

И дала мне телефон этой женщины. Но я замотался и не позвонил. Однако через пару недель раздался звонок: «Это Ирина, педагог по вокалу». Мы встретились. Посмотрев мое горло, она изменилась в лице: «Как вы вообще поете…» Я был в отчаянии, но Ира сказала: «Думаю, что смогу вам помочь. Мы будем заниматься вокалом и одновременно лечить связки. Но предупреждаю — будет очень трудно и на восстановление голоса потребуется не один год». Я согласился, но даже представить себе не мог, что будет ТАК тяжело. Каждый день вставал в семь утра (при том что ложился обычно в три ночи) и до десяти разогревался: бегал на дорожке, делал специальные упражнения.

В десять приезжала Ира, и мы начинали распеваться. Было не просто трудно, а катастрофически трудно — все равно что учиться заново ходить или писать левой рукой.

Все Ирины вокальные упражнения были мне неудобны, раздражали дико. Чтобы извлечь мало-мальски приличный звук, я выворачивался наизнанку. После этих мучительных распевок часа два не мог даже говорить — хрипел, сипел. А еще мне ежедневно кололи витамины, обрабатывали связки разными лекарствами. Так прошло полгода, но результата я не видел… О моем состоянии знали только самые близкие: я тщательно скрывал от прессы свои проблемы и как ни в чем не бывало продолжал выступать, давал интервью, участвовал в съемках. И… улыбался. Но порой, после очередного урока, плакал от бессилия. А чаще в отчаянии лупил по стене — на память об этом в моем домашнем спортзале в стенах остались вмятины. Нередко я срывался, орал на Иру, а потом извинялся. Иногда думал: «Все, больше не могу». Но Юлька, жена, успокаивала: «Потерпи, надо идти вперед.

Ты же упертый. А я нашим внукам буду рассказывать, через что прошел их дед». Однажды я совсем впал в отчаяние. Еду в машине, а в голове крутятся такие мысли: «Мы занимаемся полгода, а голос не восстанавливается. Значит, все бесполезно. Не могу больше мучить себя трехчасовыми вокальными репетициями, ежедневными уколами, «заливками» связок. Хватит!» В этот же вечер мне приснился Сергей Курехин — культовый музыкант, умерший в 42 года. Это был знаковый сон. Мало кто знает, что Курехин был первым продюсером «Чая Вдвоем». Он хорошо знал моего отца, они вместе записывали в Германии саундтрек к фильму «Спальня Бастера». Я тоже участвовал в этой записи, что-то там мурлыкал, благодаря чему и познакомился с Серегой по-настоящему. Правда, поначалу обидел его: услышав какую-то курехинскую запись, я, 18-летний парень, которого только что выгнали из Ленинградской консерватории, высокомерно заявил ему — музыканту, которого знала вся Европа: «Чего бы тебе хорошую музыку не играть?»

Курехин вспыхнул: «А чего бы тебе нормально не петь?» Развернулся и ушел. Вечером я сам заговорил с ним — еще раз попытался показать, как сильно разбираюсь в музыке. Но Сергей с неподражаемой лучезарной улыбкой задал мне пару вопросов по теме, и я мгновенно сел в лужу. Однако когда я из Берлина отправился в Голландию поступать в консерваторию (в начале 90-х советские люди наивно полагали, что на Западе все — включая музыкальное образование — лучше, чем в СССР), Курехин пришел проводить меня на вокзал. Обнял, улыбнулся и сказал: «Давай, дерзай!» И я понял, что не держит он обиды на меня, дурака малолетнего...

«То, что я уцелел, — просто чудо. В голове шумит, черепушка от боли раскалывается, по лицу кровь течет. А я думаю только о том, что через два дня у меня концерт»
«То, что я уцелел, — просто чудо. В голове шумит, черепушка от боли раскалывается, по лицу кровь течет. А я думаю только о том, что через два дня у меня концерт»
Фото: Елена Сухова

Потом, когда мы с Диней создали группу и стали писать свои песни, Сергей первым поверил в нас и дал на запись первого альбома две с половиной тысячи долларов. Тогда это были огромные деньги. Для примера: я, как театральный актер, зарабатывал 200 долларов в год. Потом уже отец Дениса Илья Львович Олейников вернул Сереже эту сумму и вложил в наш проект все свои сбережения — 84 тысячи долларов. Но тут дело даже не в деньгах. Самое главное, что Курехин — музыкант, которому мы безмерно доверяли, — поверил в нас, двух молодых оболтусов, и сказал, что мы талантливы…

Так вот, в тот вечер, когда я совсем отчаялся, мне приснился такой сон: огромный мраморный зал, типа фойе оперного театра, а по нему идет Серега в развевающемся сером плаще, очень молодой, очень веселый.

Подходит ко мне. А я так рад его видеть! И Сергей спрашивает: «Ну ты как?» — «Да как-то не очень, — объясняю, — с голосом проблемы…» А он улыбается своей фирменной улыбкой: «Не бойся ничего, у тебя все получится…» Утром я проснулся с такой легкостью в душе! И сказал себе: «Хватит уже распускать нюни, ты же мужик. Если действительно больше всего на свете хочешь восстановить голос, значит, сможешь преодолеть все трудности!» С того дня мое отчаяние как рукой сняло…

Через три года ежедневных занятий голос я все-таки восстановил. И смог наконец осуществить заветную мечту — создал свой коллектив, с которым исполняю теперь серьезную, классическую эстрадную музыку. Назвал его «Стэнли Шульман Бэнд», по фамилии деда. Кстати, когда начал выступать с этой группой, пресса тут же написала, что мы с Диней насмерть рассорились, не поделили деньги или славу.

Это совсем не так. Мы — близкие друзья и останемся ими навсегда. Просто на сороковом году жизни я решился начать все заново, с чистого листа. Я вообще не люблю оглядываться в прошлое: никогда не сижу в социальных сетях, не ностальгирую над старыми фото… Создав новый коллектив, я сделал новую ставку, а дуэт «Чай Вдвоем» — это фишка, которая уже сыграла свою роль в моей жизни. Да, мы с Денисом до сих пор собираем залы, нас приглашают на корпоративы. Но все же это мое прошлое — приятное, любимое, но прошлое. А сейчас я больше всего хочу доказать, что настоящего Стаса Костюшкина вы еще не слышали. «Стэнли Шульман Бэнд» не мое второе воплощение, это я сам. А в том, что я делал до этого, был не совсем я. Да, мне очень тяжело выходить к зрителям в новом качестве, трудно через

20 лет жизни на эстраде чувствовать себя новичком.

И все же я очень счастлив, ведь я пою только то, что хочу!..

Создавая свой коллектив, я работал как подорванный, спал по четыре часа в сутки и в этой эйфории не заметил, что со здоровьем вновь начались проблемы. Сначала стали неметь пальцы на руках, но я не обратил на это внимания. А однажды пошел, как обычно, в спортзал — я качаюсь практически ежедневно вот уже 20 лет. Выполняю свою обычную программу, чувствую себя нормально. Дохожу до банального жима со спины — поставил заурядный, не рекордный вес в 80 килограммов. Лег под штангу, поднял ее положенное число раз, потом опустил на стойку и уже привстал со скамейки, как вдруг штанга на меня упала — прямо на голову.

На мгновение будто кто-то отключил мое сознание, а потом включил. То, что я уцелел, что штанга не разбила мне череп, не выбила зубы, — просто чудо. Это сообразил не только я, но и присутствующие в зале люди, которые с полными ужаса глазами подбежали ко мне. Все наперебой спрашивают: «Как чувствуете себя? Где болит? Вызвать «скорую»?» У меня в голове шумит, черепушка от боли раскалывается, по лицу кровь течет. А я думаю только о том, что через два дня у меня концерт. В ужасе спрашиваю: «Что у меня с лицом? Синяков нет?» Они посмотрели на меня как на идиота: «С лицом?!» Потом я испугался, что опять сломал носовую перегородку. Шмыгаю носом — вроде бы нет, нос не повредил. Вздохнул с облегчением — значит, петь буду. В раздевалке посмотрел на себя в зеркало: лицо опухшее, рассечено в двух местах — бровь и под глазом, две гематомы.

«Я представляю, как меня, бледного, беспомощного и небритого, выносят на носилках и фотографы все это снимают. Вообразите, человек теряет сознание и думает о том, как он выглядит! Вот до чего доводит шоу-бизнес...»
«Я представляю, как меня, бледного, беспомощного и небритого, выносят на носилках и фотографы все это снимают. Вообразите, человек теряет сознание и думает о том, как он выглядит! Вот до чего доводит шоу-бизнес...»
Фото: Елена Сухова

Вспомнилась фраза из фильма: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!..» Конечно, надо было сразу поехать к врачу, но у меня в этот день было столько дел! Махнул рукой: подумаешь, маленькая травма. И назавтра полетел в Киев, на проект «Две звезды». Это шоу далось мне кровью. Я отправился на него страшно усталый — после традиционной декабрьской запарки, когда по несколько концертов в день да сплошные записи новогодних телепрограмм. Кроме того, репетировал со «Стэнли Шульман Бэнд» и еще сдавал сессию (я учусь в пединституте на вокальном отделении). А потом, вместо того чтобы отдохнуть, отменил единственный в году отпуск и отправился на Украину на тот самый проект. На репетициях выворачивался наизнанку — хотелось доказать, что и один могу быть интересен зрителям. И почти через день летал в Москву, где опять-таки работал, да еще занимался спортом и вокалом.

Плюс ко всему на одной из репетиций вывихнул ногу — в несложном па. Меня привезли в гостиницу, а я на ногу не могу ступить. Спать от боли тоже не мог. Юля все говорила: «Давай вызовем врача», а я опять: «Не надо, ничего страшного не произошло». В семь утра проснулся — чувствую, мне нехорошо, побрел в ванную и… упал, потерял сознание. Очнулся через несколько минут, кое-как дополз до кровати. Юлю будить не хотел, боялся напугать. Лежу — голова кружится жутко, руки немеют, сердце стучит бешено, начал задыхаться. Понимаю — дело дрянь. Все-таки бужу Юлю. Она вскакивает. Взглянув на меня, кричит: «Что с тобой?! Ты же совсем белый!» Бросается к телефону и вызывает «скорую». Я плохо соображаю, но одно понимаю четко: через день у меня финал на телешоу, а я ведь к нему так стремился…

А главное, представляю, как меня, бледного, беспомощного и небритого, выносят на носилках из гостиницы и фотографы все это снимают. А потом в газетах напишут: «Костюшкин докачался, спортсмен фигов!» Вообразите, человек теряет сознание и, едва придя в себя, думает о том, как он выглядит! Теперь точно знаю: когда буду умирать, наверняка стану думать о том, какую бы позу поэффектней принять напоследок… Короче, я крикнул Юле: «Не надо врача, лучше открой окно — мне не хватает воздуха!» Сам еле держусь, но собрал всю свою волю, сжал кулаки и попросил ее: «Возьми в баре шоколад и дай мне». Не знаю, почему мне так сильно захотелось сладкого. Наверное, как-то интуитивно почувствовал — поможет. И правда, съел треть плитки, и мне полегчало. Юля сидит рядом со мной, плачет, а я ее успокаиваю: «Не волнуйся, все прошло, мне уже лучше».

И заснул — словно провалился в какую-то яму. А Юля так и сидела рядом со мной не сомкнув глаз. Через час я проснулся и… отправился на репетицию. Поскольку чувствовал невероятную слабость, попросил врачей, дежуривших в телестудии, сделать мне укол. Они сказали, что у меня очень сильно упало давление, сделали несколько уколов и посоветовали серьезно обследоваться... В результате конкурс я все-таки выиграл и вернулся в Москву. К врачам, естественно, не пошел — у меня же столько дел накопилось! А когда пару дней спустя сел в машину, вдруг снова резко почувствовал себя плохо — хорошо еще не сам был за рулем, меня вез водитель. Вновь сердце застучало в бешеном ритме, в голове шум, пальцы немеют. И тут словно кто-то мне прошептал в ухо: «Хватит, пора в больницу».

Звоню Юльке: «У меня опять какой-то приступ». Она прямо закричала в трубку: «Не вздумай ехать домой, срочно отправляйся в больницу! Если не думаешь ни о себе, ни обо мне, подумай хотя бы о нашем ребенке…» Мой водитель «развернул оглобли» и отвез меня в клинику. Там мне сделали ЭКГ, измерили давление, взяли анализы. Слава Богу, инфаркта или инсульта не оказалось, а вот сильнейшее нервное истощение и тяжелое сотрясение мозга (из-за падения штанги) подтвердились... Никогда не забуду, как, зайдя ко мне в палату, врач сказал: «Стас, вам придется сделать выбор: либо сейчас, прямо с этой минуты, вы начинаете беречь себя, либо я не дам никаких гарантий по поводу вашего будущего. Вы настолько себя загнали, что еще немножко, и ваш организм даст непоправимый сбой. Эти приступы — последнее предупреждение». И я все понял…

Отменил концерты, хотя это было связано с финансовыми потерями, отложил все дела и десять дней провалялся в больнице. Когда выходил оттуда — посвежевший, отдохнувший, — врач напутствовал: «Только без фанатизма в работе». Я ответил: «Конечно, даю слово». Но в глубине души понимал: вряд ли я стану меньше работать, вряд ли смогу изменить образ жизни. Слишком уж многое сейчас поставлено на карту. Но я знаю, ради чего рискую…

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Индийский гороскоп на апрель 2024 для всех знаков зодиака
«Середину весны одно за другим атакуют астрологические события. На каждой неделе что-нибудь да происходит. Но не стоит видеть в этом проблемы и опасаться нежелательных последствий. Воспринимайте такие дни как время изменений, возможностей и новых начал. Астрологические аспекты могут подсказать, как лучше действовать в своих интересах и достичь желаемых результатов», — говорит практикующий ведический астролог Ирина Орлова.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог