Сергей Соловьев: «Мы с Катей Васильевой почти нищенствовали»

Сергей Соловьев вспоминает о дружбе с Александром Абдуловым, Олегом Янковским, Вячеславом Тихоновым и Никитой Михалковым.
Сергей Соловьев
Сергей Соловьев
Фото: Валерий Плотников

«Эпизодическую роль Трубача я предложил отдать Смоктуновскому. Вот только когда об этом узнал Ульянов, который играл Булычева, он строго сказал: «Ты что, брат, охренел, что ли? Придет Кеша, дунет два раза в трубу, и ни меня, ни моих трудов нет». И я понял, что он не шутит, и меня зарежет, и всех зарежет, но Смоктуновского здесь не будет. Над фильмом уже вовсю шла работа, а я все никак не мог признаться Иннокентию Михайловичу, что «передумал» его снимать. Трусливо юлил и нес какую-то чушь. В итоге Смоктуновский мне отомстил», — вспоминает Сергей Соловьев.

Мне всегда везло на актеров, а потому и на друзей. Первые почти всегда становились вторыми. Так повелось с самого начала, когда, еще снимая дипломный фильм, я получил согласие на главную роль от Вячеслава Тихонова, который с тех пор стал мне, мальчишке по сравнению с ним, другом. Хотя мы с ним мало того что разного возраста, но и довольно разные люди. Тихонов, к примеру, обладая отличным чувством юмора, терпеть не мог анекдотов про Штирлица.

Я время от времени не мог удержаться — ужасно хотелось ему рассказать такой анекдот. И вот я начинаю: «Вячеслав Васильевич, слушайте. Пришел Штирлиц к себе в кабинет, открыл сейф и стал вытаскивать записку Мюллера. Мюллер кричал и сопротивлялся». Тихонов скорбно помолчал: «И что, это все?» — «Ну да, — говорю. — Понимаете? Он вытаскивал за писку Мюллера». А Тихонов мне с еще большей скорбью: «Сережа, а ты как-то не производил впечатления совсем глупого человека». Что делать? Ему правда ни грамма не было смешно.

Да то, как мы с Тихоновым просто познакомились — это тоже целая история. В своем дипломном фильме по Чехову (он назывался «От нечего делать» и вошел в киноальманах «Семейное счастье». — Прим. ред.) я собирался снять Леонида Кулагина. Он мне нравился, и потом, он был «модный». Но мне не дали. И тут Люция Людвиковна Охрименко (при знакомстве она всякому говорила: «Я Люция ЛюдвиКовна, а не ЛюдвиГовна») — совершенно великолепный второй режиссер — посоветовала: «Позвоните Славе». — «Какому Славе?» — «Тихо­нову».

Ее фраза прозвучала так, как сейчас прозвучало бы: «Позвоните Путину, если захочет, он вам поможет». Тихонов тогда уже снялся у Бондарчука в роли князя Андрея. Она продолжила: «Он чудный парень, позвоните ему, я его знаю еще с «Мичмана Панина». Кстати, посмотрите этот фильм. Вы поймете, что Слава — великий комический артист». И я, преодолевая робость, позвонил. Тот говорит: «Чехов?.. Ну давайте, по этому случаю я приеду». Пробы Тихонов играл неудачно, можно даже сказать, ужасающе. Зачем-то таскал Николая Бурляева за подтяжки, таращил глаза: «А поди сюда, любезный!»

Екатерина Васильева и Иннокентий Смоктуновский
Екатерина Васильева и Иннокентий Смоктуновский в спектакле «Иванов». 1976 г.
Фото: Василий Егоров/ТАСС

Если бы я тогда промолчал, Тихонов со всей своей славой непременно угробил бы фильм. Но я нашел в себе силы подойти и сказал очень осторожно: «Вячеслав Васильевич, понимаете, наш герой странный человек. Он в собственном доме ходит все время в пальто, не снимая его. Не спит с женой по 20 лет. К тому же у него разбитое стеклышко в очках». — «Почему же разбитое стеклышко, если у него 20 тысяч дохода?» — «Ну вот так у него складывается жизнь». То есть я его ввел в абсолютное непонимание всей этой вещи. Тогда Тихонов подумал и сказал: «Но это же Чехонте». А я в ответ: «Это Чехов». — «А знаешь, диплом ведь твой, а не мой. Я ничего из того, что ты говоришь, не понимаю, но буду делать то, что ты говоришь».

И мы поехали снимать в Ялту. Тихонов пришел на площадку: «Ну, давайте снимать — с Богом!» А я опять свое: «Подождите, стеклышко в очках разбить надо». Я понимал, что единственным способом выжить было оставаться нудным до вынимания печени. Он снял очки и протянул мне: «На, бей!»

Но свой едва завоеванный режиссерский авторитетик я чуть не утратил тем же вечером в гостинице. В разгар сезона мне не нашлось в Ялте другого места для ночлега, кроме как в крошечном номере гостиницы «Южная», где две кровати были уже заняты оператором и художником. Директор картины распорядился принести мне раскладушку. В комнате она не помещалась и частично вылезала на балкон. Я так на ней и разместился — голова на улице, ноги в помещении. Уставшим я был невероятно и тут же уснул. Через полчаса в гостиницу приехал Тихонов и спросил, где меня найти. Его привели к нам в номер. Когда он увидел, где я сплю, то едва не упал в обморок: «Кто это с ним сделал? Это же режиссер!» Следующим в обморок падал уже директор. Тут же немедленно нашелся для меня люкс…

На радостях мы начали было выпивать и резвиться. Тихонов был сдержан. Сделал вид, что выпил с группой немного вина, и отправился спать. Мы же с товарищами ночью решили искупаться в горной реке, впадающей в море. Уже утром, отрезвев, поняли, что купались в канализационном стоке. Тихонов к такому загулу отнесся с пониманием. Я даже почувствовал с его стороны некое облегчение. Видимо, именно в таких проявлениях я отвечал его представлениям о том, как должен держаться молодой режиссер, снимающий Чехонте…

Я описал все это до мелочей, очень точно. Мне поставили твердую двойку, потому что член комиссии Евгений Николаевич Фосс решил, что я списал все у Паустовского. Потом подумал и сказал: «Или, может быть, у Пришвина». Фосс был человеком хорошим и влиятельным. Когда-то он работал ассистентом у Эйзенштейна. На полученный за первую серию «Ивана Грозного» гонорар Фосс купил себе мотоцикл, поехал на нем и стукнулся головой о столб. Сам потом говорил: «Так я в первый раз пораскинул мозгами». И вот этот чудесный человек, пораскинув мозгами, почему-то решил, что я все списал. Ромм вместо того, чтобы согласиться со своим старым товарищем, тем не менее заставил его пойти в библиотеку и не возвращаться, пока не разыщет первоисточник.

Вячеслав Тихонов и Алиса Фрейндлих
«Снимая дипломный фильм, я получил согласие на главную роль от Тихонова. С тех пор он стал мне, мальчишке по сравнению с ним, другом»

«Иногда я звонил Губенко в Министерство: «Это прачечная?»

Как я вообще сумел пробиться в режиссеры? На самом деле, это большая загадка. Тогда на курс к Михаилу Ромму поступали 3 тысячи человек, а мест было 11. В том году сверху пришла государственная установка — на режиссуру принимать только «опытных взрослых людей», желательно после армии, поработавших на производстве. В лидерах при поступлении у нас был Феликс, успешный командир только что появившихся «Ил-18», который, на радость приемной комиссии, видимо, сильно волнуясь, рассказал о том, как у него когда-то в двухместном самолете рожала женщина. Рассказ произвел впечатление. Его взяли. У Феликса была жена и двое детей, которых нужно было кормить, и чтобы как-то заработать, Феликс по ночам перегонял троллейбусы. С трудом окончив институт, он бедствовал и наконец снял фильм почему-то про певицу Шмыгу. А лет через десять умер, как говорили, от сердечной недостаточности. Всего этого могло бы и не быть, если бы не «счастливое поступление» на режиссуру. Ведь мог бы быть превосходным востребованным пилотом…

Ну а я пришел поступать во ВГИК, только школу окончив. То есть шансов не было никаких. На мое счастье, Михаил Ильич Ромм как человек независимый и творческий стал естественно сопротивляться «государственным установкам», которые пытались навязать институту. Для него было важно самому решать, кого брать к себе на курс, а кому говорить «нет». Мне повезло. Я стал поводом для его споров с властью. Для поступления я написал раскадровку небольшого своего рассказика про старика, мальчика и петуха. Время действия — перед рассветом. Идет по берегу моря старик, несет на руках спящего мальчика, за ним ковыляет петух. Старик заходит в воду, восходит солнце, и петух кукарекает. Рассвет…

Сергей Соловьев и Александр Абдулов
«Об Абдулове совершенно неправильное представление у людей как о баловне судьбы. Он сам всем это старательно внушал. Ему так было проще и приятнее жить»
Фото: из личного архива Сергея Соловьева

А когда Фосс пришел ни с чем, Ромм вздохнул и сказал: «Ну, раз он пишет, как классики, мы обязаны брать». Все предыдущие отметки зачеркнул и поставил все пятерки. Что вовсе не означало, что он как бы восхитился моим юным талантом. Ну, во-первых, он показал Фоссу пример человеческого отношения. А ко мне он отнесся как к симпатичному неизвестно кому: ну приехал мальчик из Ленинграда, чистенькая белая рубашка, чего-то, видимо, он хочет — ну и пусть учится. Не было ничего такого: «Ах, поглядите, какую немыслимую прелесть я случайно нашел на пыльной дороге!»

Помню, в результате мне выдали квиток, по которому полагалось получить койку в общежитии. Я приехал, стал искать общагу. Стояла жара. По газонам бегали дети, из окон звучала музыка, рядом с бочкой с квасом стояла очередь. Какой-то парень в синих тренировочных штанах, с голым торсом атлета стоял за квасом. У него я и спросил, как пройти к общежитию ВГИКа. Интуиция меня не подвела. Парня звали Коля Губенко. Все годы учебы он ходил по общаге только так — в подтянутых под колени трениках и с голым торсом. Его все знали. Много позже, когда я узнал, что Коля, Николай Николаевич, стал министром культуры СССР, я немало изумился. Иногда, звоня по утрам в его кабинет, я не мог удержаться и спрашивал: «Это прачечная?» Тогда был популярным такой анекдот с нецензурным продолжением. Но посерьезневший, купивший себе хороший костюм Коля шутку не подхватывал. И спрашивал: «Сережа, а ты дурак?!»

Учеба и жизнь в общежитии ВГИКа изменили меня в большом и в малом. Допустим, до самого института я в рот не брал спиртного. В Москву из Ленинграда интеллектуально я приехал с огромным чемоданом ценной литературы. В частности, там была вся подшивка редчайшего журнала «Любовь к трем апельсинам», который под псевдонимом Доктор Дапертутто издавал великий Всеволод Мейерхольд. А обложки к каждому журналу рисовал великий Александр Головин. Такого собрания, думаю, в принципе ни у кого не было. Так вот мы с Катей Васильевой, моей первой женой и однокурсницей, в компании со сценаристом, а тогда просто студентом Эдиком Володарским целенаправленно пропили всю подшивку номер за номером. Я регулярно носил их в букинистический магазин, который располагался на втором этаже «Метрополя». Мне отстегивали по номиналу. Конечно, ужас. Но, видимо, когда-то нужно пережить и период такого вот полного маразма…

 Никита Михалков
«Кто действительно знал толк в жизни — так это Никита Михалков. Мы познакомились, только когда он начал сниматься у меня в «Станционном смотрителе». После съемок мы прямо с площадки ехали с ним в ресторан»
Фото: MF-info

Катю Васильеву во МХАТе прозвали Книппер-Рощина

Катю Васильеву какие-то дикие люди иногда считали некрасивой. Говорили, что она даже «хуже Ра­невской». Но объективно Катя тогда была женщиной неслыханной красоты. Во-первых, юная и рыжая, высокая и стройная, с сигаретой «Шипка» в зубах. А еще необыкновенно умная и абсолютно внутренне свободная. История нашей общей жизни началась с того, что она попросила меня посмотреть ее самостоятельный отрывок, где она играла Сарру в чеховском «Иванове»…

Вскоре я уже репетировал этого самого «Иванова» со всем курсом. Это продолжалось три года. «Иванов» должен был стать общей дипломной работой, но студенты Катиного отделения зачем-то выгнали своего руководителя Льва Наумовича Свердлина за то, что тот у них якобы плохо преподавал. Я пытался их урезонить: «Вы чего, спятили? Сейчас найдут вам кого-нибудь нового. Вот он вам задницы всем и надерет». И пришел великий и ужасный Белокуров, знаменитый ролью Валерия Чкалова. И он действительно мастерски всем им надрал задницы. В частности, отобрал у Кати ее Сарру.

Но выгонять ее из института Белокуров не рискнул. Может быть, потому, что Катин отец поэт Сергей Васильев был не просто поэтом, кстати, иногда вполне хорошим, но и большой государственной шишкой — каким-то там секретарем правления Союза писателей. Он писал премиленькие песни, которые, раскачиваясь, хором пела вся страна: «Эх, сколько мною езжено, эх, сколько мною видано, эх, сколько мною пройдено, и все вокруг — мое!» — это его строки… Когда мы с Катей с какой-то неясной целью приняли это безумное решение пожениться, я стал страшно бояться с ним знакомиться. Для начала Катя показала ему мою фотографию, которую отпарила из студенческого. Поэт повертел фотографию на ладони и наконец заценил: «А что, Катя, хорошее русское лицо». А Белокуров продолжал свою воспитательную акцию. Кате, учитывая папу, дипломатично сказал: «Я тебе, Катерина, ничего не запрещаю. Ставьте на диплом чего хотите, но кроме «Иванова».

Михаил Ульяянов
«Ульянов на меня произвел грандиозное впечатление еще в «Председателе». И в главной роли в своем фильме я представлял только его. Мощный артист»
Фото: MF-info

В отчаянии мы с Катей за одно воскресенье откопали где-то неизвестную пьесу­ Юджина О’Нила «Луна для пасынков судьбы». А потом я за две недели поставил спектакль. Спектакль вроде бы получился приличным. Посмотреть его во ВГИК ездила вся Москва. Хотя и «Иванова» я все не мог забыть… Валере Рыжакову, которому досталась в «Иванове» главная роль, я, помню, говорил, чтобы он играл так, как будто он Смоктуновский… А когда Катя через много лет позвала меня во МХАТ на спектакль «Иванов», там играл настоящий Смоктуновский. Но, честное слово, играл он все-таки хуже Валеры. Да и Катя мне показалась у Ефремова Саррой менее интересной, чем когда-то тогда. Я и до сих пор убежден, что во ВГИКе Сарру она играла просто гениально!

К тому моменту мы с Катей уже развелись, и она пришла во МХАТ женой драматурга Миши Рощина. И какие-то остряки сразу дали ей гениальную кликуху — Книппер-Рощина. Как вы понимаете, по образу и подобию чеховской жены. Да и сам Миша в то время был фигурой исключительно мощной. Ефремов слушал его, открыв рот. Так что и Катя — Книппер-Рощина — во МХАТе была царица бала… Как говорила Цветаева про Анну Каренину: «Ее главная трагедия в том, что однажды она получила все то, о чем мечтала…» Вот и с Катей что-то подобное произошло…

С Катей мы прожили вместе восемь лет. Откуда я знаю, когда и в связи с чем все это закончилось? Ну да, быт был специфический. Работала тогда Катя, ее сразу после института взяли в Театр Ермоловой. А я больше сидел дома в ожидании идеального сценария. Впрочем, вскоре я бросил сидеть и начал идеальные сценарии писать сам. С утра Катя уходила на репетицию, почти каждый вечер — на спектакль. Она получала 75 рублей. Из которых 45 рублей надо было отдать за съемную квартиру. Не помню, сколько их мы переменили. Но самое идеальное жилье было на верхнем этаже в доме на Тверской, там прямо из окошка был выход на крышу. До сих пор помню одну жаркую ночь. От духоты я вылез на крышу. И вдруг слышу в небе однообразное низкое тупое многократно повторенное: у-у-у-у, у-у-у-у-у. И этот гул все приближается и приближается и проносится куда-то вдаль, казалось, прямо над головой. В небе без огней шли сотни самолетов. Назавтра я узнал, что они летели на Чехословакию. Шло лето 1968 года.

Сергей Соловьев
«Как я вообще сумел пробиться в режиссеры? На самом деле, это большая загадка. Тогда на курс поступали три тысячи человек, а мест было одиннадцать»
Фото: риа новости

Мы с Катей почти нищенствовали. Но как-то я высмотрел в комиссионном магазине печатную машинку «Консул». Жутко стесняясь и комплексуя, сказал Кате, что машинка мне как бы необходима, чтобы как бы писать. И на удивление, она не решила, что я сошел с ума: «Надо так надо!» Машинку, еще увеличив долги, мне все-таки купили. Я потом много чего на ней настучал — сценарии «Ста дней после детства», «Егора Булычева...», «Станционного смотрителя»... Но это позже.

В итоге долгов у нас накопилось какое-то неправдоподобное количество. Но потом нам ошаленно повезло: мы выиграли мотоцикл. Это была, правда, гениальная история! После моего дня рождения к нам в гости пришел Валера Рыжаков. Он был дико стеснительный и при любом волнении краснел. И тут он поздоровался и сделался просто весь алый: «Старик, извини, я тогда к тебе на день рождения пришел без подарка… вот зато теперь... Тоже не подарок, конечно, тоже фигня, но хоть что-то... Вот, я тебе дарю лотерейный билет автомотолотереи». Я понимаю, что человека нужно как-то утешить и успокоить: «Ну спасибо тебе, спасибо. Я запомню твой подарок. Кать, возьми билетик и куда-нибудь убери».

С того момента прошел еще год. И к нам снова пришел Рыжаков по своим делам. Вдруг говорит: «Кстати, а вы не проверяли тот билет? Вроде был розыгрыш». — «Мы еще не проверяли, но мы проверим, обязательно, — утешаю я товарища. — Кать, найди билет! Мы Валерке дадим, пусть он сам его проверит и скажет». И начались просто немыслимые поиски. Мы перебрали всю нашу коммунальную квартиру, включая помойные ведра. В итоге Катя нашла билет у себя в косметичке, весь в карандаше и в помаде. И Валера тут же заставил нас идти покупать газету. Купили, Валера ее открыл. Что-то поискал глазами и превратился в соляной столб. У него такие живые реакции всегда, а здесь просто не узнать человека. Говорит: «Я тебе, оказывается, подарил мотоцикл «Иж Планета-2». С коляской»... От мотоцикла мы отказались, взяли деньгами. Потому что, вы уразумели, мы сами были в нечеловеческих долгах. А Валере мы купили в благодарность какие-то никому не нужные часы.

Екатерина Васильева
«Катю Васильеву какие-то дикие люди считали некрасивой. Говорили, что она даже «хуже Раневской». Но Катя была женщиной неслыханной красоты. Мы с ней прожили восемь лет»
Фото: из личного архива Сергея Соловьева

Как-то обживаться материальными благами я стал уже в одиночку, без Кати. В частности, въехал в собственную квартиру. Мне ее выбили — Ульянов и Тихонов. Мы все вместе ходили к партийному начальнику Москвы Гришину по этому поводу. Договорились встретиться у поста милиционера. Я пришел раньше, и милиционер мне все время говорил: «Отойдите, не стойте на проходе!» Ну, я сначала отойду, потом подберусь ближе и снова назад. Потом заходят Ульянов с Тихоновым — всему советскому народу они известны как Председатель и Штирлиц — и обращаются ко мне: «Ты извини, мы на 10 минут опоздали». И милиционера, который меня чуть ли не сапогами затаптывал, повело, его будто проткнули, как воздушный шарик. Ноги его не держали, он даже на стул присел…

Во время встречи с начальником Михаил Александрович Ульянов очень четко держался: «Значит, ему не положена квартира?» — «Нет, не положена». — «И вы, значит, ему не дадите квартиру?» — «Нет». — «Ну ладно, вы не дадите, так они дадут. Там, на Западе, дадут. Вот я сейчас вернулся из Парижа, мы возили его «Булычева...», так я своими глазами видел, как французская публика смотрит эту картину, как она ее принимает! Ну, вы не дадите, они дадут…» А Тихонов слушал все это молча и изредка кивал головой в знак согласия. Кажется, даже стеснялся. И все пытался как-то убрать с глаз московского начальника свою руку, где на каждом пальце было вытатуировано по букве. Вместе они складывались в слово из пяти букв: «Слава». Тихонов приобрел это украшение в родном Павловском Посаде. Это же он только выглядел как лорд, а сам окончил ремеслуху — ремесленное училище. А по поводу татуировки, когда я приставал, пояснял: «Трудная юность. Дурак».

Как я погубил Марчелло Мастроянни

Что касается Ульянова, он на меня произвел грандиозное впечатление еще в «Председателе». И в главной роли в фильме «Егор Булычев и другие» я представлял только его. Мощный артист. А вот эпизодическую роль Трубача я предложил отдать Смоктуновскому. Вот только когда об этом узнал Ульянов, он строго сказал: «Ты что, брат, охренел, что ли? Придет Кеша, дунет два раза в трубу, и ни меня нет, ни трудов моих». И я понял, что это очень серьезно, что добрейший, тактичнейший Председатель меня попросту зарежет. И всех зарежет, кто попробует сопротивляться: Кеши здесь не будет. Над фильмом уже работали вовсю, а я все никак не мог признаться Смоктуновскому, что он не будет сниматься. А тот, как бы предчувствуя что-то, все спрашивал, когда его наконец вызовут. Я трусливо юлил и нес какую-то чушь, что непоправимо сломалось что-то на «Мосфильме» и его эпизод мы будем снимать через три месяца в Праге. В результате и Прага накрылась, а я даже и не извинился…

Георгий Бурков
«Бурков работал в условиях, опасных для жизни. Холод, а он по роли все время в воде, а вода — 7 градусов»

Но у меня все равно была идея фикс — поработать с необыкновенно любимым Иннокентием Михайло­вичем. Когда я начал «Станционного смотрителя», предложил ему главную роль. Смоктуновский, улыбаясь от уха до уха, сразу согласился. Но потом нашел возможность качественно мне отомстить. Ерунда началась прямо с момента согласия. Видите ли, его не устраивали деньги, которые ему предлагали. Так что эту мечту со Смоктуновским я так и не воплотил. Хотя обычно мне везло — удавалось снимать именно тех актеров, которых я хотел.

Когда-то, посмотрев новеллу Андрея Смирнова, где снялся Бурков, я возмечтал о сотрудничестве. Начиная фильм «Предложение» (он тоже вошел в альманах «Семейное счастье. — Прим. ред.) по Чехову, я сразу заговорил о Буркове. Сделал все, чтобы его утвердили. Даже велел сшить ему смокинг, а к смокингу и жабо, как у Муслима Магомаева. И вдруг меня вызывают к генеральному директору «Мосфильма» Сурину. Что само по себе было удивительно. Ведь меня тогда вообще никто не знал: какой еще Соловьев? Да и Сурин, естественно, меня в глаза никогда не видел. Но он меня вызвал и говорит: «Вы Соловьев? Вы Чехова снимаете?» — «Да». — «Ну слушайте, Соловьев, вот такая история…» Оказывается, Мастроянни снимался в «Подсолнухах» на «Мосфильме». И ему задолжали в валюте очень большую сумму. А валюты на «Мосфильме» нет. И тогда Марчелло сказал: «Вот если бы вы мне дали сыграть Чехова, я бы бесплатно это сделал и у вас никаких денег не взял вообще». Называется, немыслимое везение — два в одном. «Ты понял? — говорит Сурин. — Будешь снимать Мастроянни. Сделай за три дня для него перевод…»

И я понимаю, что валютная история взрывной волной накроет моего Жору. Я должен буду снимать какого-то Мастроянни, на хрен он мне нужен. И я стал саботировать, причем рискуя жизнью, вместо того чтобы вцепиться в этого Мастроянни, целовать его во все места и говорить: «Если что не понравится, мы перепишем за Чехова все, как вам понравится». Тем более что, если всерьез, то Мастроянни был правда гений. Короче говоря, я все-таки замотал эту историю с переводом, сказал, что переводчик уехал, потом приехал, потом еще что-то такое случилось… Они меня дергали, дергали. Потом, видимо, сам Мастроянни сообразил, что имеет дело с киностудией «Мосфильм», здесь все будет тянуться целый век. И технично соскочил с этой истории. Таким образом я погубил мечту Мастроянни в пользу Жорика.

Сергей Соловьев и Татьяна Друбич
«У Тани Друбич обостренная интуиция. Она первая позвонила мне по поводу Янковского и сказала: «С Олегом происходят какие-то странности»
Фото: MF-info

Бурков работал все время слегка как бы пьян. Не то чтобы он был сам по себе пьяница, просто осень выдалась ранней, в Подмосковье стоял холод. А он по роли в белом костюме постоянно в воде. Вода — семь градусов. То есть условия, можно сказать, опасные для жизни. Дополняло картину маслом то, что снимали мы не где-нибудь, а на территории туберкулезного санатория. Жорик острил: «Осторожно! Здесь в воздухе летают во-о-о-о-о-от такие палочки Коха». И широко разводил руки в стороны. Слегка выпив, вообще становился бесстрашен и неуязвим.

У Анатолия Дмитриевича Папанова тоже были сцены, когда его герой должен был входить в воду. Мы думали привлечь дублера. И вот тот, препираясь, зашел в воду на тридцать секунд, чтобы нам успеть прикинуть, как все будет во время съемок смотреться. А на следующий день на площадке дублер не появился — слег с воспалением легких. Мы не знали, что делать. И Папанов вздохнул: «В воду пойду я. Радости мне это не доставит. Но если надо, так надо». Снимали мы довольно долго. Когда Папанов вышел на сушу, я с ужасом спросил его: «Очень холодно?» — «Нет. Вот когда я залез в окоп в октябре 41-го и вылез в апреле 42-го — тогда было холодно». И тут я увидел, что у него нет части ступни. Оказывается, ему ампутировали ее то ли из-за обморожения, то ли из-за ранения. На этих ногах Папанов и дошел сначала до Берлина, а потом через все тернии до любимейшего артиста всего народа...

Мы с Анатолием Дмитриевичем регулярно наведывались в местный магазин в поселке Фирсановка. Папанов ходил в реквизиторской шубе в пол, а продавщица обыкновенно была в слегка грязном халате. Однажды у них состоялся забавный диалог: «Вот это что у вас за водка? Написано «Анисовая». — «Да». — «А сколько стоит эта водка?» Артисты ей давно примелькались, и продавщица их уже не воспринимала иначе, чем обычных покупателей. Поэтому привычно хамила, не понимая, что хамит Папанову: «Вы покупать будете? Или что?!» — «Я хочу узнать, сколько стоит, а потом уже решить. Так что же это за водка?» А рядом, упав головой в руки, стоит алкаш, уже совсем конченый. Тут алкаш заинтересованно поднимает голову: «Пруятная».

В Фирсановке мы изрядно оголодали. И когда нас после долгого отсутствия в Москве вызвали на «Мосфильм» посмотреть на первую порцию отснятого материала, кто-то предложил: «А давайте в «Арагви» заедем! Поедим в кои-то веки по-человечески». Ресторан открывался в одиннадцать, мы приехали раньше и какое-то время переминались у дверей. Когда нас впустили, мы сели за белоснежные накрахмаленные скатерти, и я стал заказывать: «Черная икра, масло, сациви, лобио, зелень, куриные потрошка, карские шашлычки, водка, боржоми, горячие лепешки…» Официант ушел, унес заказ, а потом вернулся с бутылкой боржоми, стал разливать его по хрустальным бокалам. И тут я ярко представил себе, что на столе уже есть все блюда, и… потерял сознание. Прибежал администратор, притащил нашатырь, собрался звонить в «скорую», но кто-то самый разумный сказал: «Не надо «скорую», он просто голодный был».

Александр Абдулов и Олег Янковский
«Абдулов и Янковский все время друг друга подкалывали. Олег обращался к Саше: «Видел кусок, который мы снимали?» — «Видел. Что сказать… Талантишко-то вот такусенький, а разговору!» — и показывал руками до небес»
Фото: риа новости

А вот кто действительно знал толк в жизни — так это Никита Михалков. Мы познакомились с ним, только когда он начал сниматься у меня в «Станционном смотрителе». Атмосфера на площадке была чудесной. Ни разу мы не назначали съемки в первую смену, только во вторую. Грим начинался в два часа, съемки — в четыре. В семь Никита говорил: «Нужно бы поправить грим». Мы с ним уходили с площадки, и он делал звонок в ресторан Дома кино администратору: «Смотри, как накроешь. Черной икорки, только обязательно паюсной. В салат сыра потрешь, только не «Советского», а «Швейцарского». Нету швейцарского? Сгоняйте в «Елисеевский». И никакого майонеза. Обыкновенную сметану». Мы возвращались на площадку, и я говорил оператору: «Лень, давай мы завтра с этого места начнем. Сейчас уже семь часов». Калашников возмущался: «Куда ты собрался? Еще рано!» — «Лень, ну чего сейчас второпях? Наснимаем какой-нибудь ерунды...» И группа, наблюдая за нашим диалогом, начинала потихоньку собираться. А мы с Никитой ехали в ресторан.

Все вроде бы шло и хорошо, и весело, но Михалков всех пугал: «Вот вы увидите, как хреново все кончится. Меня заберут в армию». Но я не верил: «Да ладно, нашел дураков. Чтобы Михалкова в армию забрали с картины?» Но у Никиты — звериная интуиция. Его увезли в армию буквально со съемочной площадки. На грузовике. Часть его роли пришлось озвучивать Андрону Кончаловскому — у них с братом на удивление похожи и голоса, и интонации.

У «Станционного смотрителя» вообще удивительная судьба. Начальство его не принимало, он получил низшую третью категорию. Его даже на экраны не хотели выпускать. А потом позвонили мне домой: «Есть у тебя «Правда»? Да ты не там читаешь! Ты читай там, где Чили, только поправее». И я нашел небольшую заметку про то, что «Смотритель…» — это «победа советского киноискусства», потому что награжден на Венецианском фестивале «за выдающиеся художественные достоинства».

Александр Абдулов и Татьяна Друбич
Александр Абдулов и Татьяна Друбич в фильме «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви». 1989 г.

Как Абдулов рисковал навсегда поссориться с Янковским

Я уже довольно долго был режиссером, жил в Москве, снимал фильмы и, как вы поняли, бывал в престижных московских ресторанах. Но по какой-то непонятной причине до поры до времени не был знаком с Сашей Абдуловым. И вот наши пути наконец пересеклись. В ресторане Дома кино Саша присоединился к нашей компании. Почему-то у него был с собой торт в картонной коробке. В какой-то момент Саше показалось забавным крышку коробки надеть мне на голову. В этот момент я понял, что он нравится мне как артист и надо бы его снять в каком-нибудь фильме. Я как раз писал сценарий «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви».

В первый съемочный день Саша опоздал. Была у него такая неприятная особенность. Времени объяснять, в чем заключается его актерская задача, у меня не было. И я сказал: «Так. Ложись на пол и как младенец сучи ручками и ножками и кричи «У-а, у-а!». Он замечательно талантливо и смешно все это сделал. Иногда за Сашей хотелось просто ходить и снимать все, что он делает. Он непрерывно курил. А на площадке — моя трехлетняя дочка Анечка, игравшая ангела. И вот Абдулов к ней обратился: «Ничего, что я куру?» В ответ Анечка мило пожала плечами. Этот эпизод вошел в картину.

Внутренне Сашка казался мне бесконечно одиноким человеком. Хотя внешне все было иначе. Он был постоянно окружен сотнями людей. Его телефонная книжка распухала от новых контактов. Ежедневник пестрел от дел, которые он собирался сделать. Даже во время спектаклей в «Ленкоме» Саша выходил в перерывах за кулисы и подписывал бумаги, делал нужные звонки. Количество дел, которые каждодневно выполнял Саша, не укладывалось в голове. При этом здоровье его с молодости было неважным. У него были проблемы с кровью, с тромбами. Каждый день Абдулов мотал себе эластичный бинт. О нем совершенно неправильное представление у людей как о баловне судьбы. Это он сам всем старательно внушал: вот, мол поглядите, я баловень судьбы! Так Абдулову было легче и приятнее существовать. Он всем помогал и всех тащил на себе — знакомых, семью. При этом мама обижалась, что Саша везучий, а старший брат Роберт — нет, хотя вроде бы все данные у него получше, чем у младшего. И Саша очень старался добиться, чтобы мама признала, что он тоже достойный и серьезный сын, а не абы что.

Сергей Соловьев
«Мне всегда везло на актеров, а потому и на друзей. Первые почти всегда становились вторыми. Так повелось с самого начала: кого снимал — с тем и дружу»
Фото: east news

В «Анне Карениной» Саша сыграл самую последнюю в своей жизни роль — Стиву Облонского. Только чудом успел ее озвучить. Но однажды в разгар съемок Абдулов пришел ко мне и попросил: «Сними со мной пробу на Каренина». Он, конечно, понимал, что роль у Олега Янковского и я ни за что не заберу ее у него. И я сопротивлялся: «Ты что, одурел? Вы с Олегом испортите отношения. Зачем?» — «Не буду я ни с кем ничего портить. Сними. Я же тебе не говорю, зачем тебе нужно пить коньяк, а не водку. Ну надо мне». Я говорю: «Ладно, пожалуйста, только ты учти, что это в тайне сохранить не удастся». Но, кстати, удалось. Олег ничего этого не узнал… а пробы получились просто шикарные! Видимо, Саше важно было что-то решить для себя самого. Наверное, его задевало, что, мол, Янковский такой интеллектуальный, а он — балда стоеросовая, судя по ролям.

Олег и Сашка все время друг друга подкалывали. Это была не конкуренция, а игра. На съемках «Карениной...» повторялся один и тот же диалог. Олег обращался к Саше: «Видел кусок, который мы снимали?» — «Видел. Что я могу сказать… талантишко-то вот такусенький, а разговору!» — и показывал руками до небес.

Во время съемок «Карениной...» вот еще какая странная и до сих пор необъяснимая для меня вещь происходила… Олег же был невероятно занят, у него просто секунды свободного времени не было. При этом он заканчивал съемки своих сцен часов в шесть вечера, а мы продолжали работать. Он принимал душ, переодевался, приходил свеженький, пахнущий духами... Но вместо того, чтобы ехать домой, стоял на площадке и смотрел, как мы снимаем. Что за маразм? И спросить нельзя, чего он там стоит. Хочет и стоит… Тоже, что ли, искал ответы на какие-то свои личные вопросы?

А потом мне позвонила Таня Друбич и сказала: «С Олегом происходят какие-то странности». А у Тани обостреннейшая интуиция, но в этот раз я ей не поверил. Никто про диагноз еще не знал. Ну и разумеется, даже Олег… Он очень следил за своим здоровьем. Ругал меня: «Дурак, так нельзя жить! Вот ты зачем водку пьешь? Неправильно это. Ты же не опустившийся биндюжник, чтобы водку пить». Он всегда давал мне советы, как прожить до двухсот лет...

Я знаю массу своих коллег, у которых есть явная личная жизнь, тайная личная жизнь, общественная жизнь, явная и тайная, ну и, конечно, работа. И все это вроде у всех по отдельности. А у меня как-то все получается едино. В частности, кого снимал — ну с тем и дружу. И если на съемках у меня все хорошо сложилось с человеком, то хорошие отношения я поддерживаю бесконечно… Хотя, вы же понимаете, ничего бесконечного не бывает…

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Хочу похудеть, но заедаю стресс
Как справиться с лишним весом, когда все идет наперекосяк



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог