Николай и Наталья Расторгуевы: «Мы даже не испугались»

Артист впервые откровенно рассказал о личной жизни и вредных привычках.
Татьяна Зайцева
|
21 Сентября 2009
Фото: Марк Штейнбок

«Сдав Колю в больницу, я с одного конца Москвы понеслась на другой — на отпевание. Стояла в церкви и молилась: за одного — за упокой, за другого — о здравии…» — вспоминает Наталья Расторгуева утро 21 апреля. В этот день Николаю делали операцию по пересадке почки.

— Коля, предыдущая ваша встреча с журналистами «7Д» состоялась в феврале 2007 года. В том интервью вы впервые рассказали о своей злополучной январской поездке на горнолыжный курорт в Финляндию. О том, что все проблемы со здоровьем начались, как нарочно, в пятницу, 13-го числа.

Николай, Наташа, их сын Коля и кот Леся у себя на даче
Николай, Наташа, их сын Коля и кот Леся у себя на даче
Фото: Марк Штейнбок

И, говоря о перспективах, высказали предположение, что, по всей видимости, вам предстоит пересадка донорской почки. Другие варианты не рассматривались?

Николай: А какие еще могли быть варианты после того, как был поставлен диагноз: острая почечная недостаточность? Если уж почка отказала, выздороветь она не может, ее можно только заменить донорской. Чудес не бывает.

Наташа: Почему-то все были уверены в том, что Коля станет оперироваться за границей. Откуда взялась эта информация, не знаю, но сама читала об этом в прессе. Даже страны назывались, правда, все время разные — то Израиль, то Германия, то Сингапур…

Николай: «Многие после операций рассказывают целые сюжеты о возвращении «оттуда». Со мной ничего подобного не было. Проснулся — и слава Богу. На второй день я уже встал»
Николай: «Многие после операций рассказывают целые сюжеты о возвращении «оттуда». Со мной ничего подобного не было. Проснулся — и слава Богу. На второй день я уже встал»
Фото: Марк Штейнбок

Все брехня. У нас никогда и мыслей таких не было. Коля давно познакомился с заведующим отделением пересадки почки и печени НИИ трансплантологии и искусственных органов профессором Мойсюком и постоянно с ним консультировался.

Николай: У меня к Яну Геннадьевичу было абсолютное доверие. Тут все совпало: мало того что он — медицинское светило мирового уровня, так у нас еще и чисто человеческий контакт сложился очень хороший, мы по-настоящему сдружились. Короче, я знал, что лягу только под его руки, и был уверен: операцию он сделает мастерски. Вообще не понимаю, для чего многие ломятся лечиться за границу. По-моему, это вздор, у нас и здесь, в своей стране, есть хирурги с золотыми руками.

Наташа: Забавно, но даже когда Коля уже лежал в клинике, мы в газетах читали: «В настоящее время Расторгуев находится в Германии».

Помню, смеялись: «Ну вот, хоть в чем-то польза от желтой прессы — никто теперь не будет тут топтаться». Однако потом все равно топтались — сфотографировали-таки, поймали момент, когда мы с Колей стояли возле окна, разговаривали. Такое ощущение, что ради этого не поленились даже залезть на сосну, растущую напротив окна палаты, — иначе не представляю, как этот снимок можно было сделать. Потом уж мы на всякий случай окна занавешивали. Но, слава Богу, никаких неприличных, ужасных, издевательских фоторепортажей, как это случалось с разными известными людьми, оказавшимися в больничных условиях, в нашем случае не было.

— Как вы преодолевали период ожидания донора и как вообще эта донорская почка образовалась?

Наташа: Коля все время был под медицинским наблюдением, постоянно сдавал анализы, и речь шла о том, что, как только появится орган, подходящий конкретно для него, ему тут же сообщат и надо будет немедленно приступать к операции.

У этой донорской почки должно быть полное совпадение с Колиным организмом — по всем иммунным и генетическим показателям. Конечно, мы не знали, когда такое попадание может случиться, да и случится ли оно вообще. Поэтому просто ждали, и Коля продолжал ездить три раза в неделю на гемодиализ. И вдруг 21 апреля среди ночи раздается звонок: «Срочно собирайтесь и приезжайте, орган есть!» Я бужу Колю, мы быстро одеваемся, ничего даже не берем с собой — потом, думаю, все, что нужно, привезу, — впрыгиваем в машину и мчимся в клинику.

Наташа: «Тогда я четко понимала одно: надо не в панику впадать, не сопли распускать, а сконцентрироваться и мобилизовать себя. Вот и включила в себе такое состояние: «Подумаю обо всем тогда, когда пройдет операция...»
Наташа: «Тогда я четко понимала одно: надо не в панику впадать, не сопли распускать, а сконцентрироваться и мобилизовать себя. Вот и включила в себе такое состояние: «Подумаю обо всем тогда, когда пройдет операция...»
Фото: Марк Штейнбок

Дома остались мой папа, который в это время гостил у нас, и Коля, сын, — они оба спали. Все произошло так стремительно.... Через пару часов, где-то к пяти утра, Николай уже лежал на операционном столе. Как только его увезли в операционную, я стала обзванивать всех родственников — маму, сестру, Колиного старшего сына. И ни до кого не дозвонилась. Думаю: «Вот, блин, тут такое творится, а они дрыхнут». Послала всем эсэмэски, и потом уже они стали мне отзванивать.

— Вам было страшно?

Николай: Мне — нет.

Наташа: А я вообще-то по сути своей оптимистка, но тут даже не было времени на испуг. Наверное, просто не успела ощутить страх. Четко понимала одно: надо не в панику впадать, не сопли распускать, а сконцентрироваться, мобилизовать себя и начать что-то делать.

Николай: «Первое время после операции мне никого, кроме Наташи, не хотелось видеть. Даже сына...»
Николай: «Первое время после операции мне никого, кроме Наташи, не хотелось видеть. Даже сына...»
Фото: Марк Штейнбок

Помните, как в самых критических жизненных ситуациях говорила Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром»? «Не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра...» Вот и я включила в себе такое состояние: «Подумаю обо всем тогда, когда пройдет операция». И просто ждала сообщения о результате.

— Ждали в больнице?

— Нет, так уж случилось… Дело в том, что именно в этот день, 21 апреля, были похороны нашего друга Толика Кулешова, погибшего в автокатастрофе (Анатолий — хормейстер и бэк-вокалист группы «Любэ». — Прим. ред.). Он работал с Колей с самого начала, с момента основания группы, то есть 20 лет они были вместе. Толяныч — так его все звали — участвовал в создании всех песен, все любэшные хоровые партии сделаны им.

Наташа: «Я поразилась мужеству Коли. Понаблюдав за ним, подумала: «Надо же, как стойко он переносит все мучения»
Наташа: «Я поразилась мужеству Коли. Понаблюдав за ним, подумала: «Надо же, как стойко он переносит все мучения»
Фото: Марк Штейнбок

В своей области он просто гений и, если честно, незаменимый человек… В общем, с Божьей помощью сдав Колю в больницу, я с одного конца Москвы понеслась на другой — на отпевание. Стояла в церкви и молилась: за одного — за упокой, за другого — о здравии… Конечно же по дороге в клинику Коля жутко переживал из-за того, что не сможет проводить Толика в последний путь. А на панихиде некоторые люди уже начали судачить по поводу отсутствия Расторгуева, сплетничать, придумывать всякие немыслимые причины — реальной-то никто не знал. Все терялись в догадках. На мобильники меня снимали, поглядывали с интересом — чего это, мол, одна пришла… Но я и не могла, и не хотела ничего объяснять — чтобы не сглазить, не спугнуть ситуацию... На кладбище уже не поехала — мне нужно было возвращаться в клинику.

Как раз когда выходила с панихиды, позвонил доктор и сказал: «Все нормально». Операция длилась четыре часа. Из храма я заехала домой, взяла все необходимое для Коли и приехала в больницу. Поговорила с доктором. В реанимационное отделение меня, разумеется, не пропустили, и я отправилась по магазинам покупать всякие разности, которые максимально скрасили бы Коле его пребывание «в заключении». Хотелось, чтобы больничная палата, в которой ему предстояло лежать, стала более комфортной и напоминала бы если уж не дом, то хотя бы номера гостиниц, к которым он, как человек гастрольный, привык. Коля ведь лежал в обычной палате, без всяких наворотов. Там все чистенько, аккуратно, отремонтировано, но это же все равно больница. В общем, накупила я всевозможных салфеточек, ковриков, вазочек, посуду удобную, чайник-термос…

У меня все четко в этом плане. Потом телевизор ему привезла, DVD.

— Когда же вы с мужем увиделись?

— На следующий день после операции. Когда ехала к нему, волновалась, а вошла в палату и… увидела обычного Колю — точно такого же, каким он бывает по утрам, когда просыпается. Обрадовался мне, конечно. «Привет, — говорит, — ну как вы там?» Чувствовал он себя совершенно нормально, никакого налета наркоза, никаких посленаркозных галлюцинаций не было. Единственно только, первое время был ограничен в движениях, ему даже подниматься не разрешали. Ну это естественно — все-таки полостная операция. Но так продолжалось всего несколько дней. Мы-то готовились к тому, что надо будет в течение длительного времени дежурить у него круглосуточно, мне там даже коечку поставили.

Но Коля очень быстро восстановился и все стал делать самостоятельно. На пятый день уже практически ни в ком не нуждался. Я еще удивилась тому, что он, около двух месяцев проторчав в больнице, ни разу даже не пискнул по поводу того, когда же уже, наконец, можно будет оттуда вырваться. Мне кажется, что в общем-то он особенно и не напрягался. Читал, смотрел телик — фильмы я ему привозила сумками, и он пересмотрел все, даже мои любимые сериалы «Пуаро» и «Коломбо».

— Рассказывал вам про свои ощущения в связи с операцией?

— Нет. Я живу с человеком, который вообще мало что говорит о себе. Спросишь его о чем-то, он ответит: «Все нормально». — «Коля, ну ведь это всего одно слово, оно же ничего не объясняет». — «А что еще нужно сказать?»

И так во всем — про что ни спроси, у него всегда все нормально.

Николай: А как надо сказать? Ненормально?! Ну такой я — не люблю много о себе говорить, и с этим уж ничего не поделаешь. Вот многие после операций рассказывают целые сюжеты о возвращении «оттуда». По-моему, большинство из них просто лукавят. Или им что-то кажется. Или они очень мнительные. Не знаю, что уж они там видят, что с ними происходит, я не влезал в их мозги. Со мной ничего подобного не было. Проснулся — и слава Богу, все вроде хорошо. Чуть-чуть болит только, ну так это нормально, значит, живой. Вот, собственно, и все. На второй день я уже встал.

Наташа: Коля не любит особенного внимания к своей персоне. Не хотел даже, чтобы кто-то приезжал к нему в больницу, поэтому долго никого, кроме меня, там не было.

Только потом, почти уже окончательно восстановившись, стал допускать к себе гостей. Чаще всего Серега Перегуда, гитарист, приезжал, с которым Коля давно дружит, они в парк ходили гулять. А маме Николай вообще не разрешил приехать, чтоб не нервничала. Сказал: «Мама, у меня все нормально, и чтобы я был спокоен, езжай в деревню». У нее есть дом в 200 километрах от Москвы.

— Коля, а почему вы отказывались от поддержки близких людей?

— По первости просто никого не хотелось видеть, да и сам не горел желанием кому-то показываться. А потом… Зачем грузить кого-то? Не вижу в этом смысла. Вот и отмазывался: здесь, мол, карантин, приезжать нельзя.

Мне вполне хватало присутствия Наташи, тем более что она действительно сделала все для того, чтобы было комфортно. Из-под ее рук такая уютненькая комнатка получилась — просто загляденье! Все застелено домашними покрывалами, салфетками красивыми, везде расставлены специальные пахучие средства, чтобы исчез запах медикаментов... Так что психологически я чувствовал себя абсолютно устойчиво. И Наташа в этом смысле мне очень помогла.

— Наташа, как, на ваш взгляд, Николай держался после операции?

— Я поразилась его мужеству. Честное слово, не ожидала. Это мы, женщины, терпеливые — прооперировались, чуть зажило, и пошли дальше вкалывать. А мужчины ведь в большинстве своем трусоватые, страсть как боятся всех этих послеоперационных процессов.

Соответственно, я была уверена в том, что увижу сейчас вот это страдающее, стонущее, капризничающее существо. Но понаблюдав за ним, подумала: «Надо же, как стойко и мужественно он переносит все мучения». Для меня это было удивительно, ведь раньше ему даже маленькую ранку обрабатывать было невозможно — аж весь трясся, не говоря уж про то, как он боится стоматологов, несмотря на свой героический имидж. Зато в нынешней тяжелейшей ситуации, надо отдать должное, ни разу не дал слабину. Причем с самого начала. Думаете, легко в течение трех с лишним лет через каждые три дня делать гемодиализ? Это ведь процедура не очень приятная: человека подключают к аппарату «искусственная почка», и он лежит по четыре часа. Конечно, бывало, Коля жаловался, бухтел: «Как же все это меня достало!» — но все равно не сдавался.

Николай: Ну, это же жизненно необходимо, хотя на самом деле процедура очень муторная. Но человек ведь ко всему привыкает. Поначалу тяжело было трижды в неделю вставать в шесть утра и ехать в больницу, но потом это входит в привычку, становится составляющей ритма жизни. Уже находишь во время процедуры себе какие-то развлечения — либо читаешь, либо DVD смотришь, либо музыку слушаешь...

Наташа: Знаете, я испытываю настоящее чувство гордости за Колю и, как говорится, снимаю перед ним шляпу... Понимаете, ведь ему приходится переживать колоссальную психологическую ломку — у него же началась совершенно другая, непривычная ему жизнь. В юном возрасте люди гораздо легче адаптируются к новым обстоятельствам, но с годами человек обрастает привычками, приспосабливается к определенному ритму жизни и перестраиваться ему невероятно трудно.

«Первыми моими словами, едва я очнулся от наркоза, были: «Дайте закурить!» Я же жив! Значит, теперь можно и покурить»
«Первыми моими словами, едва я очнулся от наркоза, были: «Дайте закурить!» Я же жив! Значит, теперь можно и покурить»
Фото: Марк Штейнбок

А надо — и к ограничениям нагрузок привыкать, и к диетам, и к регулярному приему таблеток. Причем все это очень серьезно. Скажем, не принять лекарство в нужное время даже один раз — нельзя. А Коля, хотя в работе он человек очень четкий, но в том, что касается принятия таблеток, — беда! Совсем недисциплинированный. Всегда с этим была проблема, только и слышала постоянно: «Что же ты мне не напомнила?» И я не представляла, что такой человек сможет сам, без напоминаний, выполнять все медицинские назначения. Сначала он заводил будильник на определенное время, но потом подстроился под график и исправно ему следует. Для меня это тоже было открытием.

— Сейчас уже можно сказать, что все проблемы позади?

— Не все так просто. Мне ведь как казалось? Ну ладно, прооперируется, переживем этот тяжелый период, и потом все станет хорошо. Нет, оказывается, и на этой ступени есть свои проблемы. И нужно время, чтобы их разрешить. Поэтому я ненавижу, когда мне задают вопрос: «Ну, как?» Не знаю я, как. Да и кто может знать? Только Господь. А нам надо просто ждать и верить в то, что все окончательно наладится. Неизвестно же, что там происходит у человека в организме. Никому, кроме желтой прессы. Только они в курсе и все нам рассказывают. А мы не знаем, и доктор сказал, что для них тоже пока ясности нет. Да мы по большому счету и не пытаемся ничего узнать, смысла в этом не видим. Знаем самое главное — тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить — почка очень хорошо подходит Коле.

И я к ней отношусь уже не просто как к органу, а прямо как к новому члену семьи. Могу погладить ее, поговорить с ней. Правда, это только мои, чисто женские, заморочки. У Коли их нет. Спрашиваю его: «У тебя нет такого ощущения?» Он усмехается: «У меня — нет».

— В ограничениях по части диеты, выпивки, курения Николай так же дисциплинирован, как в приеме лекарств? Он ведь заядлый курильщик, да и со спиртным всегда был дружен и никогда не делал из этого секрета.

— По поводу ограничений в еде: если сначала они действительно были очень жесткие и мы с Ларисой — сестрой Коли — по очереди специально для него готовили, то сейчас уже все не так строго. Но есть, конечно, рекомендации: все на пару, без соли, без сахара, без жира…

На самом деле это самая клевая еда — все то, что полезно любому человеку. Я, например, такое очень люблю, оказалось, что и для Коли это тоже не стало проблемой. Хотя чуть-чуть он все равно сначала подсаливал, но это позволялось. А вот от сахара пришлось совсем отказаться. Зато есть альтернатива — оказывается, можно есть мед белой акации. Только его, конечно, нужно покупать в проверенных местах, чтобы там сахара не набодяжили. Ну, разумеется, мы нашли такое место и теперь уже с медом этим свыклись — не только Коля, но и я тоже. Что же касается курения, то тут совсем другая история. Мне рассказали, что, когда Николай в реанимации пришел в себя после наркоза, первое, что он попросил, — это сигарету. И, когда его перевели в палату, курить ему разрешили. Приходила физиотерапевт, которая сказала, что с таким стажем и с такой интенсивностью курения, как у него, резко прекращать курить нельзя, особенно в послеоперационный период.

Иначе начнется кашель, а это будет не только больно, но и опасно — из-за швов. Короче, сейчас он курит точно так же, как и прежде. А когда пытаешься его удержать, говорит: «Ну, давайте, лишите меня еще и последнего удовольствия». Он очень упертый...
Николай: Точно такая же история произошла и с Леней Филатовым, которому, кстати, тоже Ян Геннадьевич делал пересадку почки. Первые слова, едва он очнулся после наркоза, так же, как и у меня, были: «Дайте закурить!» Просто в тот момент испытываешь какое-то неимоверное желание затянуться сигаретой. Я же жив! Значит, теперь можно и покурить.

— А как насчет выпить?

— Я знаю, что жесточайшего табу, как в случае пересадки печени, тут нет и по прошествии некоторого времени после операции можно позволять себе по чуть-чуть, как говорится, в очень условных дозах.

— Но пишут, что вы, не дожидаясь прошествия времени…

— Мало ли что пишут. Вот недавно, например, в Интернете опять появилась информация о том, что Расторгуеву срочно надо делать еще одну операцию. А до этого писали, что почка не прижилась, пошел воспалительный процесс, и что меня повторно, в срочном порядке, забрали в больницу. Сам я всего этого не читаю, но мне же передают. Откуда они берут такие сведения? Да ниоткуда, на пустом месте придумывают и запускают в народ. А люди читают. Зачем? Я Наташу все время призываю: «Не читай ты всякую чушь!»

Ну кто из этих писак видел, что я выпиваю, когда? Может, я с ними пил или при них с кем-то другим? Но не постеснялись же написать, что Михалков на фестивале налил мне коньяк и мы с ним стали выпивать? Ну ведь это полная бредятина. Мы с Никитой Сергеевичем поздоровались, обнялись, сфотографировались, перекинулись несколькими словами и разошлись. Все! Не знаю, почему эти так называемые журналисты любят именно ко мне цепляться по этому поводу. Может, из-за того, что с самого начала у «Любэ» сложился такой имидж: мол, ребята простые, якобы из Люберец, вроде как свои в доску... А «свои» что значит? Значит, подошел и хлопнул по плечу: а давай, типа, выпьем?.. А я никогда ни с кем из незнакомых мне людей не пил. Если, бывало, и выпивал, то исключительно со своими, и никто из посторонних пьяным меня никогда не видел.

Так откуда о моих выпивках могут знать представители желтой прессы? Это только их домыслы. Кто-то из них недавно сообщил о том, что в поезде все наши ребята выпивали в вагоне-ресторане, а Расторгуев, запершись в купе, пил один. Но если я заперся в купе, как можно знать, что я там делал?! Однако многие верят. И Наташа порой начинает волноваться, и до матери слухи доносятся — мир ведь не без «доброжелателей». Обязательно находятся люди «добрые», которые все слухи перескажут, и добавят еще от себя, и переиначат, и раздуют... А мать да и все мои близкие переживают…

Наташа: Я по поводу Колиной выпивки скажу так: это единственная тема, которая меня тревожит и держит в нежелательном тонусе. То, о чем я не могу позволить себе забыть. А в остальном у нас все в порядке. Я вообще считаю, что Николай — везунчик по жизни.

Во всем: и в профессии, и во всех жизненных ситуациях, и во всем, что касается здоровья, тоже, между прочим. Ведь Бог дал ему дюжее здоровье. Правда, у него же очень здоровый организм, тьфу-тьфу-тьфу... До этой истории с почками он и в больницах никогда не лежал, и к врачам не ходил, потому что нужды такой не было. И я говорю ему: «Ты понимаешь, что тебе сейчас очень сильно повезло? Ведь не случайно же все так вышло, ничего же просто так не дается. И если Бог послал эту болезнь, но сберег тебя, оставил возможность жить, значит, это для чего-то. И нельзя к такому дару относиться как к лотерейному билету, выигранному по случаю, или по принципу: ну и ладно, было и прошло. Нет, через эту ситуацию нельзя пробежать мимоходом. Ее ценить нужно и обязательно проанализировать, осмыслить, как бы переварить в себе, продумать и, может, в результате как-то даже пересмотреть свою жизнь.

А если этого не сделать, других шансов может и не быть…» Короче говоря, на сегодня мы, слава Богу, благополучно перешли от одной ступени к другой, и теперь, я считаю, все в руках самого Коли. Как говорится, на Бога надейся, но и сам не плошай. В нашем случае это как раз очень уместная установка. Все, что могу сделать для Коли, я делаю, но что-то ведь не в моих силах. Нельзя же заставить взрослого человека от чего-то отказываться или, наоборот, с чем-то соглашаться против его воли. Он все равно будет продолжать делать то, что ему хочется, и не делать того, что ему не хочется. А мне остается только молиться и жить с ощущением: будь что будет…

— Коля, после всего пережитого у вас изменилось внутреннее состояние, мироощущение?

Наташа: «Я теперь к Колиной почке отношусь уже не просто как к органу, а прямо как к новому члену семьи. Правда, это только мои, чисто женские, заморочки. Когда у Коли спрашиваю: «У тебя нет такого ощущения?» — он усмехается: «У меня — нет»
Наташа: «Я теперь к Колиной почке отношусь уже не просто как к органу, а прямо как к новому члену семьи. Правда, это только мои, чисто женские, заморочки. Когда у Коли спрашиваю: «У тебя нет такого ощущения?» — он усмехается: «У меня — нет»
Фото: Марк Штейнбок

— Наверное. Но я не буду философствовать на тему, о которой говорила Наташа, — о том, что теперь я должен все переосмыслить, что мне дан шанс, и тому подобное. Все и так понятно, а детали… Давайте уж я оставлю их для себя, что называется, для внутреннего пользования. Это только мои заморочки. А так — действительно, прошел очень серьезный этап в моей жизни. Многое изменилось, но ничего катастрофического не произошло. Нужно просто адаптироваться к жизни с новыми установками, определяющими на всю оставшуюся перспективу и режим питания, и принятие специальных препаратов. Вот я и привыкаю потихонечку.

— Уже 12 июня, в День России, вы выступали на Красной площади. У вас были сомнения по этому поводу — мол, не слишком ли рано?

— Никаких сомнений и страхов не было. А почему нельзя выступать, если физически я чувствовал себя совершенно нормально? При выписке из клиники мне сказали: «Главное, не поднимай тяжести». Вот и все. А микрофон вроде предмет не очень тяжелый.

Наташа: Кроме того, Коля всегда с Яном советуется, звонит ему, расспрашивает, что можно, что нельзя. А тот его особо не ограничивает — очень скоро после операции даже на мотоцикле разрешил ездить. Поначалу Коля по Москве, конечно, гонять не решался, но по дачным окрестностям мотался вовсю. А теперь уже и в город носится. Вообще, я не знаю, какими словами выразить благодарность нашему доктору и всему персоналу клиники. Там все — настоящие профессионалы. И главное, у них очень хорошая атмосфера, ко всем пациентам они относятся одинаково, по-человечески.

Кстати, Колю ни в чем не выделяли среди других. Никто — ни врачи, ни медсестры, ни охранники не проявляли к нему особенного внимания как к звезде. И для него это было очень важно. А то знаете, как бывает: ой, у нас знаменитость! И уже руки трясутся, делая укол в вену. Или начинают всем названивать с рассказами о том, как эта знаменитость ходит, что говорит, с кем общается, и какие там процедуры ему делают, и как он их переносит, и какие у него анализы… Слава Богу, это нас миновало: в клинике, повторяю, все вели себя очень тактично. Зато когда выписались из больницы, с такими элементарными понятиями, как приличие, такт, нечасто приходилось сталкиваться. Наоборот, сплошь и рядом натыкаемся на бестактность. Во всяком случае, с нашей точки зрения это так выглядит. Я понимаю, что люди очень любят Колю, но мне, так же как и ему, непонятно, как можно бросаться к человеку со своими навязчивыми расспросами, просьбами или предложениями, не давая ни поесть, ни пообщаться с кем-то.

Но они делают это — буквально врезаются в его жизнь, напролом лезут. Тут и панибратство, типа: «Эй, Колян, ну ты как?! Давай выпьем!» И это бесконечное: «А можно мы с вами сфотографируемся?» Ну да, вот он сейчас все бросит и начнет вместе с вами пить или позировать перед фотоаппаратом. Это не нормально. Понятно, что специфика профессии сказывается, но такие моменты очень сильно раздражают. Особенно сейчас, в нынешней ситуации, после того, как человек перенес тяжелую операцию, в период, когда принимает очень серьезные препараты и, разумеется, все нервы у него напряжены и реакции на любые раздражители обостренные. Все-таки ему не аппендицит вырезали, а пересадили почку.

А психологически к этому очень трудно адаптироваться. Я уверена, что все люди, прошедшие через такое, поначалу начинают воспринимать все несколько иначе, чем прежде, наверняка осознают себя уже не такими, как другие, впадают в депрессию. К тому же необходимые медикаменты провоцируют, усугубляют это состояние. Коля, конечно, очень сильный человек, но не буду лукавить, утверждая, что ему удалось счастливо всего этого избежать. Нет, говорю же, должно пройти время, чтобы человек смог привыкнуть к своим новым внутренним изменениям. Поэтому он не выносит, когда его спрашивают: «Ну как вы себя чувствуете?» Просто вскипает от этого вопроса. И ему стоит больших усилий сделать глубокий вдох и как бы отпустить ситуацию. Да, разумеется, люди интересуются из добрых побуждений, но ведь можно и сообразить — сколько таких же, с добрыми намерениями, подходят к Николаю.

Сколько сотен подошло до тебя и сколько подойдет после. Ну мыслимо ли каждому отвечать, рассказывать о своих проблемах?! К счастью, в нашем кругу есть люди, которые все понимают правильно и ведут себя с Колей совершенно нейтрально: при встречах просто общаются, не дергают его, ни о чем не расспрашивают. По принципу: надо — сам расскажет, нет — значит, нет. Вот это для нас — самое ценное. Мы очень благодарны им за такую тактичность. И еще Коля невероятно тронут отношением к нему публики. Я заметила, что зрительской теплоты стало проявляться даже больше, чем раньше. Люди искренне рады вновь видеть его на сцене и хотят всячески поддержать. Все это и раньше было, а теперь словно умножилось. Вот такая, ненавязчивая, любовь очень дорога. Можно сказать, бесценна.

Николай: Вот за это я правда очень благодарен. Спасибо большое всем и за поддержку, и за волнения по поводу моего здоровья. Но скажу так: переживать уже не стоит. У меня все нормально. Живу на всю катушку — вовсю работаю, дел невпроворот, планов — громадье… Сейчас вот идет подготовительный период к съемкам фильма с условным названием «Первая осень войны» — я там участвую в качестве продюсера и исполнителя главной роли. Скоро начнем думать над выпуском следующего альбома. На гастроли езжу постоянно. Кстати, нахожусь сейчас в отличной вокальной форме — такое ощущение, что организм заработал по-другому, и поэтому все как-то иначе исполняется, что меня очень радует. Короче, все встало на свои рельсы, а значит, жизнь продолжается…

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Хочу похудеть, но заедаю стресс
Как справиться с лишним весом, когда все идет наперекосяк



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог