Клавдия Шульженко: две любви великой советской певицы

Она ревностно следила за собой: соблюдала строгую диету, изнуряла себя физическими упражнениями, испробовала на себе все мыслимые кремы и маски — разница в двенадцать лет между возлюбленными становилась все заметнее…
Ирина Стрельникова
|
24 Марта 2015
Клавдия Шульженко
Клава с отцом Иваном Ивановичем и братом Колей. 1915 г.

24 марта 1906 года в Харькове родилась будущая певица Клавдия Шульженко. С 1920-х годов юная артистка исполняла народные песни, а уже в 1928 году на сцене Мариинского театра в Ленинграде состоялся ее полноценный певческий дебют. Со своим первым супругом Владимиром Коралли Клавдия создала джаз-оркестр, который принес ей первую известность и славу. Фронтовые композиции Шульженко также стали невероятно популярными в нашей стране. Второй супруг советской звезды был младше нее более чем на двенадцать лет, однако это не помешало им быть счастливыми. В статье рубрики «Кумиры звезд» мы расскажем о карьере, жизни и любви популярной певицы Клавдии Шульженко.

В 50-е годы западную прессу выписывали дипломаты, сотрудники спецслужб и… Клавдия Шульженко. Даже советские начальники понимали: столь очаровательному созданию без французских журналов мод никак! Кстати, одной из первых советских женщин брюки надела именно она. Клавдии Ивановне было тогда под пятьдесят!

Зал не сдержал восторга, и последние слова «Записки» утонули в аплодисментах... На долю секунды Шульженко даже рассердилась: такую песню допеть не дали! Но безумство зрителей было простительно: в этот вечер ее голос звучал как никогда волшебно, проникновенно, чувственно. Да и сама она, в обтягивающем открытом голубом платье, была великолепна. В первый раз за этот вечер Клавдия позволила себе повернуть голову в сторону ложи: там, съежившись и горестно опустив голову, сидел мужчина. Он один сейчас не аплодировал, не кричал «браво», вообще не шевелился. «Получил? То-то же!» — мстительно думала Клавдия. Тут оркестр, не дожидаясь, когда затихнет зал, грянул вступление к «Трем вальсам», и сразу стало тихо. Шульженко уверенно начала: «Помню первый студенческий бал...» И вдруг почувствовала: Его рядом уже нет. Посмотрела в сторону ложи — только пустой стул, и потревоженная портьера чуть-чуть колышется.

Тут голова закружилась, и слова знакомой песни, которую она исполняла Бог знает сколько раз, улетучились из памяти. Наугад подставляя слова, певица понесла отчаянную, дикую околесицу. Ее гордые плечи опустились, под густым слоем пудры проступил нездоровый старческий румянец. Теперь стал виден ее возраст: все семьдесят прожитых лет и ни днем меньше! Шульженко пропадала… Но тут портьера в ложе снова качнулась, и любимое лицо, такое испуганное («Услышал! Понял! Вот умница!»), вновь возникло перед ней. И Клавдия Ивановна ловко подхватила потерянный было мотив: «Ах, как кружится голова, как голова кружится...» На пластинках, записанных из Колонного зала с юбилейного концерта 10 апреля 1976 года, остались и та мучительная заминка, и уже нежданный новый взлет…

Семидесятилетняя женщина (кто бы посмел назвать ее старухой!) смело, открыто пела о любви. О трех ее ликах: любви юношеской с ее восторгами, зрелой с ее страстями и разочарованиями и поздней, горькой, безнадежной, но по-прежнему все побеждающей. Три куплета, три музыкальных новеллы. Теперь сама Шульженко в третьем возрасте, но она начинала петь эту песню, когда была молода…

Бывает ли любовь?

Клава с Милей жили по соседству в Харькове, на Москалевке (район, где преобладали москали, то есть русские), и дружили сколько себя помнили. Миля Каминская — высокая, яркая красавица, и Клава Шульженко — простушка с утиным носиком. Единственное, что в ней было по-настоящему красиво, — это белые, полные, выразительные руки. Обе девушки мечтали стать актрисами.

Клавдия Шульженко с мужем и сыном
Супруги с сыном Игорем. 1935 г.

В 1922 году, едва окончив гимназию, вместе пошли наниматься в театр. Харьковским драматическим театром руководил тогда Николай Николаевич Синельников, и толк в своем деле он знал. «Что вы умеете?» — спросил он барышень. «Все!» — «Тогда спойте. Дуня, помогите им». Дуней оказался рано начавший лысеть молодой мужчина с красивым ртом и ласковыми глазами, он сел за рояль и подыграл девушкам (позже выяснилось, что его зовут Исаак Дунаевский и он начинающий композитор. Вскоре он уедет покорять Москву). Миля, уже год занимавшаяся вокалом с учителем из консерватории, старательно вывела алябьевского «Соловья».

Клава, заламывая руки и закатывая глаза, затянула самый жестокий из всех жестоких романсов, которые когда-либо слышала от уличного шарманщика, — «Шелковый шнурок»: юноша любил девушку, а она ему изменила, и тогда он взял и повесился на подаренном ею когда-то шелковом шнурке. При всем трагизме сюжета исполнение было таким комичным, что Синельников живот надорвал от хохота. И немедленно принял Клаву в массовку с окладом в десять рублей. А Милю в театр не взяли. Впрочем, она скоро утешилась, выйдя замуж за большого харьковского начальника и родив ему троих детей (увы, в 1937 году начальника расстреляют, а Милю с детьми сошлют под Караганду). Шульженко же, как вскоре выяснилось, в драматические актрисы не годилась, зато дар эстрадной миниатюры у нее был нешуточный, к тому же на сцене она преображалась в соблазнительную красавицу. Синельников специально для Клавдии стал устраивать после спектаклей эстрадный дивертисмент.

Однажды к Клаве в гримуборную пришел поэт Павел Герман, автор «Авиамарша» («Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», — распевала страна). Любую его песню прославленные певцы отрывали с руками, а он надумал предложить свою свеженаписанную «Песню о кирпичном заводе» никому не известной, начинающей Шульженко — сработал германовский знаменитый «нюх на таланты». И вот немудрящий вальсок о рабочем пареньке, ломавшем спину на злого фабриканта, а потом, после революции, ставшем директором этого завода, с легкой руки Шульженко стали передавать из уст в уста, и вскоре «Кирпичики» пели ресторанные дивы, детские хоры, нищие в поездах. Песню считали народной все, кроме Российской ассоциации пролетарских музыкантов, где знали правду и принялись травить авторов за легкомыслие, безвкусицу и мелкобуржуазность.

Между тем Клавдия Шульженко благодаря «Кирпичикам» сделалась известной пусть не на всю страну, но на весь Харьков точно. И у нее, наконец, появились поклонники. Вернее, один поклонник, да и тот со странностями. Мрачный субъект с лошадиным лицом, холеными усиками и колючими, насмешливыми глазами, на клетчатом пиджаке — значок «ДР», что означало «Долой рукопожатие». Он подошел к ней как-то после выступления и сказал: «И охота вам такое петь? Что-то в стиле Изы Крамер, которая нынче блистает в ресторане в Стамбуле». При этом каждый вечер он сидел в зале и аплодировал Шульженко. Через месяц «клетчатый» вновь встретил Клаву у театрального подъезда, на этот раз с букетом желтых роз. Она швырнула этот букет в урну, он фыркнул и ушел в темноту. Но Клаве, не избалованной цветами, так мучительно стало жаль букета, что, выждав немного, она полезла в урну. И, к величайшей своей досаде, услышала из-за угла смех «клетчатого».

Клавдия Шульженко
У нее не было настоящих поводов для ревности. Но повод давало зеркало, в котором Клавдия видела едва заметные метаморфозы, происходившие с ней. И когда, наконец, она осталась одна, испытала неожиданное облегчение: изнурительную борьбу за молодость теперь можно бросить! Клавдия Шульженко, 1967 год
Фото: ИТАР-ТАСС

Однажды Клава забрела в клуб искусств на вечер молодых поэтов. Когда на сцену вышел очередной чтец, она так и обомлела: «клетчатый»! Его стихи оказались такими же колючими, горькими, даже злыми, как и его глаза. Но завораживающе талантливыми! После чтения он подошел к Клаве:

— Григорьев. А вы, насколько я знаю, Клавдия. Идемте сегодня с нами, поэтами, пить «Цимлянское». Весьма недурное!

— Я не пью, тем более с вами. Вы что, в меня влюблены?

— Так вы не читали недавний трактат Коллонтай? Не бывает никакой любви, одно лишь половое влечение.

— Так вы, может, вздумали затащить меня в постель?

— Конечно, вздумал! — расхохотался Григорьев.

На другой день он явился на Москалевку и с порога заявил Клавиным родителям, что жениться не намерен, что у их дочери и без него наверняка будет много мужей. Родители у девушки были строгие. Отец Иван Иванович, всю жизнь прослуживший скромным бухгалтером, мог целый вечер изводить дочь нотациями только из-за накрашенных губ. Мать, Вера Александровна, увидев однажды, что ухажер поцеловал Клаву в щеку, пригрозила бедняге милицией, а дочь посадила под домашний арест на неделю. Словом, Илья Григорьев их шокировал. Но что могли сделать мама с папой, когда любовь неслась на их дочь, как поезд. Кончилось так, как и должно было: Клава не пришла домой ночевать, а когда утром родители закатили скандал, собрала свои вещички и насовсем ушла жить к Григорьеву.

Полгода они были счастливы. Ну почти счастливы, потому что Илья продолжал изводить Клаву критикой: певичка, мол, она средняя, актриса вообще никакая… А когда она сама с досады сказала, что стихи его нехороши, Григорьев бешено разорался и выскочил вон из дому.

Они не виделись месяц. Потом Клава узнала от кого-то, что Григорьев проигрался в карты, стрелялся, но неудачно. Бросилась к нему. Ее возлюбленный лежал на диване, голова забинтована. «Кунечка, пойдешь за меня замуж?» — слабо улыбаясь, спросил он ее вместо приветствия. «Если не будешь больше меня высмеивать». Высмеивать ее жених начал уже на другой день: Клавдия купила набор серебряных ложек, по уверениям антиквара Катаринского, принадлежавших самому фельдмаршалу Кутузову, а Григорьев сказал, что только совершеннейшая невежда могла поверить в эти сказки.

Клавдия Шульженко
Клавдия Шульженко на фронтовом концерте. Ленинградский фронт. 1942 г.

Вскоре жених объявил, что уезжает на строительство Магнитки. Без Григорьева Харьков опустел, и Клава с радостью приняла предложение отправиться в Ленинград на гастроли. Сначала пела в кинотеатре «Титан», вскоре «доросла» до мюзик-холла. Там были Утесов со своим Теаджазом, комическая пара Пат и Паташон. Но и Шульженко среди них отнюдь не потерялась. Однажды после концерта к ней с цветами пришел вконец облысевший Дунаевский. Спросил, замужем ли она, а Клава ответила, что об этом ему надо было спрашивать раньше, в Харькове, когда у него наблюдались хоть какие-то волосы на голове. Дуня рассмеялся и на прощание обещал написать для Шульженко песню.

Изредка она получала письма от Григорьева. «Здравствуй, моя Кунечка! Я помню о тебе каждый день, помню нашу комнату, наш волшебный диван. Помню тебя всю в мельчайших подробностях. Ты еще думаешь обо мне?» Она думала. И, как только жених вернулся в Харьков, бросила к черту мюзик-холл, гастроли, карьеру и помчалась к нему. «Что это ты сделала со своим лицом? — первым делом спросил Григорьев. — Неужели в Ленинграде носят теперь такие брови?» И ласково поцеловал. А через несколько дней выяснилось, что ему опять пора куда-то уезжать…

Два жениха, один муж и один любовник

Владимир Коралли (его настоящая фамилия — Кемпер) был холеным красавцем с мелкими чертами лица. Напористым хрипловатым тенорком он пел на эстраде пародии и комические куплеты. Ему доводилось делать это перед красными, белыми, зелеными…

Клава познакомилась с ним, поехав на очередные гастроли. В поезде пили вино, потом Владимир поцеловал ее, и Клава не рассердилась. Коралли был обходителен, щедр и неистощим на выдумки. «Володечка, родной, — признавалась ему Шульженко. — Жизнь становится веселей от одного сознания, что есть вы. Шутки Григорьева всегда были полны иронии, упрека и, может быть, большой любви, но все это такое больное, что абсолютно убивало желание смеяться и радоваться. А вот вы совсем иное».

Вернувшись в Харьков, Коралли принялся форсировать события. В самой дорогой своей одежде — шубе с лисьими хвостами — явился на Москалевку знакомиться с будущими родственниками. На дворе стоял по-южному теплый март, Владимир взмок и выглядел странно. Но родители Клавы уже ничему не удивлялись. Дело оставалось за малым: испросить разрешения на брак у матери жениха. Вот тут-то и вышла загвоздка! Еврейская мама была решительно против, ведь из двоих ее сыновей один, Эмиль, уже был женат на «ивановне». Клава с отчаяния вернулась к Григорьеву.

Однажды она шла с ним по улице и встретила Коралли. «Познакомьтесь, Владимир Филиппович, это мой жених». Коралли в бешенстве вырвал Клавин концертный чемоданчик из рук соперника, тот схватил его за лацканы пиджака, откуда ни возьмись у Коралли появился браунинг… Клава кричала, не в силах остановить эту дикую сцену.

До матери Коралли дошел слух, что ее Владимир из-за Шульженко чуть не застрелил поэта Григорьева, и старуха дрогнула. На свадьбу она, правда, не приехала, сославшись на недомогание. Из гостей кроме Клавиных родителей был только антиквар Катаринский с женой, он подарил старинное зеркало с завитушками (Шульженко с некоторых пор страшно увлеклась подобными «старорежимными» вещицами).

Клавдия Шульженко
Клавдия Шульженко.1930 г.

Через год, в 1930-м, они перебрались в Ленинград, в две большие комнаты в коммуналке на Кировском проспекте. Спальню Шульженко обставила мебелью из спальни Вырубовой — фрейлины царского двора и любовницы Распутина. Еще через год родился сын Гоша. Счастливое время! Хотя характер у Владимира на поверку оказался немногим лучше, чем у Григорьева, — он тоже требовал полного подчинения и не выносил возражений.

Обоих супругов взял к себе Утесов. Для Коралли придумали бенефисную программу «Карта Октябрей» к очередной годовщине революции. Шульженко пела с самим Леонидом Осиповичем в «Музыкальном магазине» — первом за всю историю мюзик-холлов цельном спектакле, объединенном сюжетом. Чуть позже режиссер Александров предложил Утесову экранизировать «Музыкальный магазин» — получился фильм «Веселые ребята». Леонид Осипович очень старался убедить режиссера взять на роль Анюты Шульженко, но тот был слишком влюблен в собственную жену Любовь Орлову и снял ее. Утесов и Орлова сделались всенародными кумирами. Клавдии оставалось кусать локти.

Но слава пришла к ней и без кино — в 1938 году, когда композитор Илья Жак сочинил для Шульженко песню «Андрюша». Андреи на несколько лет стали самыми популярными кавалерами по всей стране! Тем временем Коралли чувствовал, что к нему самому зритель теряет интерес. Сначала его обошел Менакер, работавший примерно в том же жанре, потом Райкин. Владимир явно отставал от своей взлетевшей к заоблачным высям жены. А тут еще до Коралли дошли слухи, что глубоко женатый Илья Жак страстно влюбился в Шульженко. Поймать Клавдию на фактической измене не удавалось, но ревнивцу было достаточно и подозрений: в самом деле, что его жена ежедневно делает наедине с этим Жаком, который с некоторых пор сделался не только ее композитором, но и аккомпаниатором? Муж, сам отнюдь не святой по части супружеской верности, принялся бушевать, прилюдно оскорблять, угрожать и бить посуду. Кто-то из знакомых сочинил эпиграмму: «Шульженко боги покарали. У всех мужья — у ней Коралли».

Все это тянулось три года. Жак писал для Клавдии шлягер за шлягером. Однажды они были в гостях у поэта Лебедева-Кумача, и тот все любовался прекрасными Клавиными руками. Потом схватил салфетку и принялся лихорадочно записывать стихи. Илья, заглянув поэту через плечо, мгновенно вдохновился, сел за рояль и на ходу сочинил первые аккорды песни «Руки». Через пару недель Шульженко уже исполняла ее на сцене. Аккомпанировал Жак. В конце он вставал из-за рояля и артистично целовал певице ее дивные руки.

Однажды после такого концерта Коралли на глазах у жены порезал себе грудь ножом. Сказал: «Я доведу дело до конца, если ты уйдешь от меня». Наутро он назначил Илье встречу на пересечении Мойки и Невского. Жак сильно опоздал, но все-таки явился. «Глаза виноватые, но смотрит прямо, сукин сын!» — думал муж, глядя на соперника. Диалог был краток и энергичен.

— Вы напрасно думаете... — начал Жак. — Я ничего...

— Мне плевать, «чего» или «ничего». Ты, Илья, висишь на волоске. Тебя могут арестовать в любую минуту. И я не хочу, чтобы ты утащил с собой Клавдию.

Это был чистый блеф, но он сработал! Да и как не сработать, когда в стране каждую ночь целыми семьями исчезали люди. И хотя эстрадников пока не трогали, над их головами явно сгущались тучи: «Долой кичманы, поющих у самоваров Маш и прочий фокстрот! Музыкальному быту — бодрые советские песни!» — требовало музыкальное начальство.

Больше Илья Жак с Клавдией не встречался. Только прислал на прощание последнюю песню — «Ты помнишь наши встречи...». Шульженко пела ее со всей страстью покинутой возлюбленной: «Нет к прошлому возврата и в сердце нет огня...»

С тех пор Коралли строго следил за тем, чтобы его жене аккомпанировали только женщины или мужчины, по разным причинам не испытывавшие интереса к противоположному полу.

Клавдия Шульженко и Владимир Коралли
Клавдия Шульженко и Владимир Коралли во время свадебного путешествия в Ялте. 1929 г.

О силе синего платочка

Летом 1941 года Коралли с Шульженко гастролировали в Ереване. Утром в воскресенье 22 июня была репетиция. Владимир Филиппович носился по сцене, кричал, шумел, убегал за кулисы. Потом пришел директор театра и растерянно сказал: «Ребята, кажется, началась война».

Сын был в Харькове, у Катаринских, давно ставших друзьями семьи. Там же оставался недавно овдовевший отец Клавы. А ведь Харьков так близко к границе! Шульженко и Коралли бросились на почту отправлять телеграмму Катаринским, потом — на вокзал. Добирались до Харькова четверо суток. Подъезжая к городу, впервые услышали ухающие звуки бомбежки. С Клавдией случилась истерика. А тут еще проводник сказал, что поезд велено вести не на центральный вокзал, где сейчас опасно, а в дальний тупик. Но ведь Гоша с дедом должны были ждать именно на вокзале! В тупике по строжайшему приказу бригадира поезда двери не отпирались. Потом состав тронулся — как оказалось, в Ленинград. То и дело приходилось останавливаться — на железной дороге царила эвакуационная неразбериха. Пять суток Шульженко сидела в углу купе с безжизненным лицом, на вопросы ничего не отвечала. И тут случилось чудо! На какой-то крошечной станции они на несколько минут поравнялись с другим поездом, идущим из Харькова. В одном из окон Коралли разглядел Райкина. Рванул вниз окно, крикнул: «Аркаша!» И услышал в ответ: «Володя, Клава! Гоша со мной! И Иван Иванович». И тут поезд тронулся и ушел вперед. «Теперь все страшное позади, — твердила Шульженко. — Нужно только дотерпеть до Ленинграда…»

Ленинград встретил их пустыми улицами. Только серым молчаливым строем уходили Бог знает куда солдаты. Зато ночью от грохота бомбежек лопались стекла. До окончания кошмара было ох как далеко…

Всех артистов, переодев в военную форму, прикомандировали к фронтовым концертным бригадам. Причем путь, который приходилось проделывать от Дома Красной Армии, где все садились в автобус, до мест выступлений, с каждой неделей становился все короче. Шульженко попыталась было переключиться на песни с военной тематикой, но слушатели решительно протестовали и требовали лирики. Да и в гимнастерке просили не выступать, чем очень обрадовали певицу, до умопомрачения любившую наряды. Однажды к автобусу с артистами привязался немецкий бомбардировщик, так Шульженко легла грудью на свой концертный чемоданчик и приговаривала: «Только бы не в платья! Только бы не в платья!»

Началась блокада. Артистам концертных бригад давали военный паек, но и это плохо спасало. Оркестр редел. В феврале 1942 года от «голодной» дизентерии умер отец Шульженко. Клавдия Ивановна никак не соглашалась везти его тело до кладбища на санках и хоронить прямо в мерзлой земле. Чтобы сделать все по-людски, могильщики потребовали несбыточного: полкило сала и бутылку спирта. Лишь через четыре дня начальнику ленинградского Дома Красной Армии удалось раздобыть это богатство. «Только ради вас и вашего «Платочка»!»

Ее песня «Синий платочек» творила на войне и не такие чудеса! А началось все с того, что после одного концерта к Шульженко подошел молодой лейтенант и сказал, что сочинил стихи на мотив известного вальса с тем же названием. Старый «Синий платочек» — легкомысленный, озорной — исполняли и Лидия Русланова, и Изабелла Юрьева. Но как только Шульженко стала петь его с новыми словами, все как по команде убрали «Платочек» из репертуара. И в истории остался только щемящий сердце второй вариант, подаренный Клавдии 22-летним лейтенантом Максимовым. Это его имели в виду бойцы, когда цепляли на штыки куски синей ткани и с криком «За синий платочек!» бросались в бой.

Однажды Шульженко привезли петь в госпиталь, к обожженным танкистам. На кроватях лежали не люди, а какие-то мумии в бинтах, неподвижные и молчаливые. Не ясно было даже, слышат ли они певицу. Вдруг одна из «мумий» нарушила тишину: «Шутку», пожалуйста». Шульженко спела. Снова гробовое молчание. «Может, еще чего-нибудь хотите услышать?» Никакого ответа. Клавдия Ивановна была уже в дверях, когда ей послышалось сзади: «Кунечка!» Этим именем ее называли немногие. «Кто это сказал? Кто?» — металась Шульженко между кроватями. А через несколько дней увидела в «Боевом листке», в списке награжденных солдат и офицеров Волховского фронта: «Старший лейтенант Григорьев И. П. — орденом Красной Звезды (посмертно)».

Клавдия Шульженко
Клавдия Шульженко с мужем и их собственным джаз-оркестром, который так и назывался: «Оркестр под управлением Шульженко и Коралли»

Третий возраст

Десять лет после войны прошли как в чаду: концерты, концерты, концерты, метания между Ленинградом и Москвой, кончившиеся переездом в столицу, и… возобновившиеся ссоры с мужем. У Коралли были женщины, да и Шульженко вновь позволила себе увлечься. Это был некий зубной врач, охотно использовавший близкое знакомство со звездой эстрады в своих интересах. Накануне Нового, 1956 года Клавдия Ивановна и Владимир Филиппович поняли, что просто не могут встречать праздник вместе: за 25 лет брак был исчерпан до капли.

Дальше был ужас раздела имущества, взаимные упреки, злые, несправедливые письма. Особенно охотно враждующие стороны плакались почему-то «в жилетку» Утесова. Владимир Филиппович писал ему: «Леонид Осипович! Вы были первым человеком, которому я рассказал, как мадам нанесла мне непоправимое оскорбление, назвав меня альфонсом! Вы, Леонид Осипович, сразу дали ей должную оценку, назвав дешевкой. В последнее время, как мне стало известно, Вы стали ее защитником. Зная все только с ее слов, Вы не можете, как мне кажется, иметь правильное суждение» — и так далее, и тому подобное. В конце концов, когда Шульженко в очередной раз позвонила Утесову, жалуясь, что стараниями Коралли ее четырехкомнатная квартира на улице Толстого превратилась в коммуналку, Леонид Осипович резко оборвал: «Клавочка, я вам всегда во всем помогу, но в одном увольте — чужая семья потемки!»

Позже страсти улеглись, и Коралли даже стал захаживать к бывшей жене в гости. Правда, Шульженко каждый раз просила: «Только на полчаса, Володя, больше тебя не вынесу ни я, ни Жорж». Имелся в виду Георгий Епифанов — последняя и, пожалуй, самая роковая ее страсть…

Эта история началась еще в 1940 году, когда на день рождения среди мешков других писем от поклонников Клавдии пришла поздравительная открытка, подписанная «Г. Е.». Шульженко на нее тогда внимания не обратила, но такие открытки стали приходить ей на каждый праздник в течение 17 лет! В конце концов Клавдия Ивановна привыкла к ним и стала гадать, кто же такой этот таинственный Г. Е. и почему он отправляет свои послания все время из разных городов России.

Однажды в 1957 году ей представили оператора студии документальных фильмов Георгия Епифанова: мол, ваш давний, но тайный воздыхатель. Среднего роста, красивый, мужественный. Как ни удивительно, но Клавдия сразу поняла: он и есть Г. Е.

Он рассказал, как летом 1940 года девушка затащила его, 22-летнего студента операторского факультета, в мюзик-холл. Как сюжет спектакля показался ему полной глупостью. И как произошло чудо: крышка огромного бутафорского патефона, стоявшего сбоку на сцене, открылась, и на кружащемся диске, изображавшем пластинку, обнаружилась роскошная красавица в облегающем платье. Ее короткие светлые волосы сияли, она ослепительно улыбалась, а когда запела, стала еще прекраснее и нежнее. И Епифанов, глубоко презиравший всех этих ненормальных почитателей, которые роем вьются вокруг артистов, вдруг почувствовал, что любит эту женщину. Он не мог ни приблизиться к ней, ни забыть. Оставались открытки. А вот теперь, через столько лет, она перед ним.

Шульженко и Епифанов проговорили целый день, вечер и начало ночи. А потом она сказала: «Вам пора уходить. Или остаться». И он остался. Георгию было 39, Клавдии Ивановне — 51 год. Какое-то время оба верили, что разница в годах ничего не значит…

Они никогда не бывали вместе подолгу — он мотался со своей камерой по командировкам, она — по гастролям. И снова она получала от него письма и телеграммы: «Станция Узловая, поезд N 16 Таллин — Москва, вагон 5, Шульженко Клавдии Ивановне: Москва исстрадалась без тебя, а один москвич, наверное, умрет, если поезд опоздает даже на минуту. Г. Е.». Она отвечала ему: «Без тебя я просто чахну, похудела от тоски. Я так тебя люблю, как сорок тысяч братьев любить не могут. Вчера пела только для тебя, мой родной, любимый. Жорж, ты моя лучшая песня любви».

Однажды, когда Епифанов был в очередной командировке, с Клавдией Ивановной случилась беда. Накануне выступления в клубе имени Зуева она пошла выгуливать собаку, Кузя вырвался и тут же угодил под колеса проезжавшей машины. Когда приехали ветеринары, пес уже был мертв. С Шульженко случилась истерика. Сын, приехавший поддержать мать, позвонил в клуб и сказал, что концерт отменяется. На другой день в «Московской правде» появился фельетон «Тузик в обмороке»: «Неужели Шульженко свое появление на сцене будет ставить в зависимость от состояния здоровья незабвенного Тузика?» Вскоре в Москву примчался Епифанов. Шульженко лежала в постели и молчала: на нервной почве у нее развилось несмыкание связок. Два месяца Жорж заново учил ее говорить. Сначала шепотом, потом в голос, потом петь. Только через год Шульженко снова вышла на эстраду — с программой «Песни о любви». Не той любви, которая была когда-то, в молодости, в пору счастливой женской зрелости, а той, что была сегодня, с ней, пятидесятилетней! И публика верила ей и сопереживала. Несмотря ни на какие фельетоны! Кстати, спустя много лет, уже в начале семидесятых, к Шульженко пришел автор той статьи и с порога повалился на колени. Сказал, что недавно погибла его собака и только тогда он понял, почему Клавдия Ивановна не смогла выйти на сцену в тот злополучный майский день 1958 года.

Клавдия Шульженко с Георгием Епифановым и собакой Кузей. 1958 г.
Клавдия Шульженко с Георгием Епифановым и собакой Кузей. 1958 г.

Со временем Шульженко с Епифановым вскладчину купили двухкомнатную кооперативную квартиру на улице Усиевича, и Клавдия Ивановна с энтузиазмом ее обустраивала. Чего здесь только не было! Диван из красного дерева, купленный у Руслановой, рояль, купленный у Шостаковича… Больше всего Шульженко гордилась своей посудой и охотно накрывала на стол — когда они с Епифановым оба бывали в Москве, у них вечно собирались гости. Душой любого застолья был Жорж, он любил сочинять длинные тосты, много шутил, Шульженко гордилась им! Еще никогда она не жила так весело и радостно. Единственное, что омрачало ее счастье, — это заинтересованные взгляды, которые Жорж невольно бросал на молодых женщин. Клавдия Ивановна ревновала — сначала втайне, потом открыто, яростно, дико. Нет, он не давал ей настоящего повода, но повод давало зеркало, в котором Шульженко видела едва заметные метаморфозы, происходившие с ней. И хотя она ревностно следила за собой: соблюдала строгую диету, изнуряла себя физическими упражнениями, испробовала на себе все мыслимые кремы и маски — разница в двенадцать лет между возлюбленными становилась все заметнее…

Однажды в гостях у Тамары Марковой Жорж слишком откровенно уставился на обтянутый зад знакомой дамы: та что-то уронила под стол и наклонилась поднять. Шульженко вскочила, едва не опрокинув стул. «Ты нуль, ничтожество! — кричала она, как только они с Епифановым остались одни. — Только и зыркаешь своими нахальными глазками по бабам. Какой ты мужик? Даже трехсот рублей в дом принести не в состоянии!» Это было не только оскорбительно, но и несправедливо. Ведь кто как не Жорж помог ей из коммуналки переселиться в отдельную квартиру! Он положил на журнальный столик ключи и ушел из дому: «Прощайте, мадам».

«Мадам»... Так называл ее и Коралли, когда они расходились. Шульженко плакала, но при этом чувствовала неожиданное облегчение. Теперь можно будет бросить изнурившую ее борьбу за молодость. Случилось то, что рано или поздно неизбежно должно было случиться.

Они встретились вновь лишь через 12 лет, на том самом концерте в Колонном зале, посвященном ее 70-летию. Жорж сидел, смотрел на Клавдию и гадал, чего в его душе осталось больше: ненависти к ней или любви. Ненависть заставила его уйти из ложи, любовь — вернуться, когда он почувствовал, что ей нужна поддержка. Потом, после ее выступления, он пошел в гримуборную. «Там пахло увядающими розами и валидолом. Вокруг суетились люди. «Садись, как хорошо, что ты пришел». О, как мне знаком твой тон. Эта улыбчивая безмятежность. Так говорят врачи только с безнадежно больными. Наверное, со стороны мы с тобой так и выглядим — безнадежно. Двое немолодых людей, пытающихся изо всех сил объяснить друг другу, что этих двенадцати лет глухой разлуки не было и расстались они только вчера, что они в порядке, что все хорошо...»

Поправить было уже ничего нельзя. Еще через 8 лет, 17 июня 1984 года, Георгий Кузьмич Епифанов был в очередной командировке во Владивостоке. Утром он вышел из своего номера и в холле гостиницы увидел газету с фотографией Шульженко во всю полосу. Он хорошо помнил эту фотографию, ведь он сам когда-то ее снимал. Ему понадобилось несколько минут, чтобы осознать, почему портрет обведен черной рамкой.

Епифанов пережил Клавдию Ивановну на 13 лет и умер 24 марта, в день ее рождения. Накануне было опубликовано его интервью, озаглавленное: «Одинокий рыцарь примадонны». Он снова признавался великой Шульженко в своей любви, которую время так и не погасило.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Астрологический прогноз на апрель 2024 года
«Завершающийся март оказался месяцем, невероятно увлекательным с астрологической точки зрения. Но предстоящий апрель готов побить его рекорд. Судите сами!» — говорит практикующий ведический астролог Ирина Орлова.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог