Клара Новикова: «Не могу привыкнуть, что Юры нет»

«На Юриных поминках все шутили. А чем, как не смехом, нам защищаться от страданий и слез?»
Татьяна Зайцева
|
14 Декабря 2011
Клара Новикова
Клара Новикова
Фото: Марк Штейнбок

«Звонок из больницы: «Кем вы приходитесь Юрию Зерчанинову?» — «Женой». — «Примите наши соболезнования...» Телефон выпадает из рук и разбивается… Я на гастролях, завтра спектакль, все билеты проданы. Нет, я не смогу выйти на сцену. Мне надо в Москву. Срочно! И вдруг в голове мысль: «Юрка меня не понял бы, наверняка сказал бы: «Дура, ты чего приперлась, с ума сошла?!» — вспоминает Клара Новикова. Корреспонденты «7Д» встретились с Кларой Борисовной накануне ее юбилея. С момента нашей прошлой встречи в жизни актрисы произошло многое…

— В моей жизни было очень много переживаний, испытаний, трагедий, я часто оказывалась в ситуациях, что называется, на грани, но…

Из всего, даже самого трагичного, мне почему-то вспоминается только смешное. С годами все больше... Возможно, это спасение, психологический щит, а может, просто особенность моего существа. Точно такая, как у теток, которых я играю, — грустных и веселых одновременно. А действительно, чем, как не смехом, защищаться нам от страданий, горя и слез? Мне кажется, во все времена помогает выжить только одно чувство — чувство юмора. Без юмора человек — калека… Когда мы провожали Юру и потом, когда собирались на его годовщины (известный журналист Юрий Леонидович Зерчанинов, муж Клары Борисовны, ушел из жизни два года назад. — Прим.

ред.), наша дочка Маша говорила мне: «Ты даже из прощания можешь устроить праздник!..» Да, могу. Мне хотелось создать атмосферу, в которой людям было бы не страшно. У нас все шутили, вспоминали о Юрке всякие смешные истории, рассказывали, каким неисправимым он был балагуром, шутником и дуракаваляльщиком. А что мне остается? Уходить с головой в свои переживания? Не дай Бог никому испытывать то, что во мне глубоко спрятано. Главное — у меня есть ощущение, что Юрка жив, а значит, хочется вспоминать самые добрые, самые светлые, самые смешные эпизоды нашей с ним жизни.

Первая встреча: неужели этот урод и есть он?

Юра работал в «Юности» и должен был что-то написать обо мне в рубрику «Дебюты».

Позвонил. Договорились, что он придет в МИИТ на мой концерт, посмотрит меня на сцене, после чего мы поговорим. Его голос в телефоне меня буквально заворожил. Как услышала, внутри вдруг сделалось так — й-ёк! — и все сжалось. Словно манок какой-то. С нетерпением ждала знакомства. Представлялись Ален Делон, Марчелло Мастроянни и Рудольфо Валентино, вместе взятые… Из-за нелепой организационной путаницы на свой концертный выход я опоздала. В результате в концерте не участвовала, но окончания дождалась в надежде встретиться с загадочным журналистом Зерчаниновым. И вот слышу, какой-то человек спрашивает: «Где можно увидеть Клару Новикову?» Смотрю в лестничный пролет и… ужасаюсь. По лестнице поднимается какое-то чудовище: длинные волосы на полулысой голове, растянутый черный свитер ниже колен, протертые рукава…

Церемония бракосочетания. Свидетельница Анна Дмитриева, невеста Клара Новикова, жених Юрий Зерчанинов с дочкой Машей, свидетель Петр Фоменко. Сентябрь 1977 г.
Церемония бракосочетания. Свидетельница Анна Дмитриева, невеста Клара Новикова, жених Юрий Зерчанинов с дочкой Машей, свидетель Петр Фоменко. Сентябрь 1977 г.
Фото: Фото из семейного альбома

«Боже, — думаю, — неужели этот урод и есть обладатель того волшебного голоса?!» Юрка предлагает проводить меня домой и поговорить по дороге. Идем. Зима. А он в легком пальто. И пока добрались до Марьиной Рощи, где я живу в съемной комнате, он не то что продрог — околел. Заходим отогреться в подъезд. Долго стоим возле батареи, разговариваем...

Квартирной хозяйкой у меня была Мария Исааковна — прототипша моей Элеоноры Петровны. Колоритнейшая дама лет шестидесяти. Всегда ухоженная, строгого вида, доброты и обаяния немыслимых. Букву «р» произносила, как смягченную «г». Самым ласкательным ее словом было «дрянь». «Иди сюда, дрянь, накормлю! Я приготовила замечательный супчик…» «Хороша, канашка, — говорила одобрительно, рассматривая себя в зеркало и поглаживая по бедрам. — Но что-то старею: подбородок висит, пузо торчит…

Наверное, тахикардия…» «Дура ты, Кларка! — периодически пеняла мне. — Почему все время сидишь дома? Где твои мужики?! О чем будешь вспоминать в старости?..» Заселяя меня в комнатушку, где мне предстояло жить, безапелляционно констатировала: «Дорогая, из этой комнаты все выходят замуж. И ты выйдешь!» — не обращая никакого внимания на мои заверения в том, что я уже замужем. А когда поняла, что это действительно так (мужем был музыкант, барабанщик Виктор Новиков. — Прим. ред.), истово защищала мою семейную жизнь. Когда я где-то задерживалась, кричала: «Дрянь! Где ты шляешься?! Витька звонил уже пять раз из Киева! Что мне ему говорить, когда опять будет названивать?!» Точно такими же словами встретила меня Мария Исааковна, когда той морозной ночью я наконец пришла домой.

«Ах ты дрянь! — орала. — Что я должна была сочинять твоему мужу?!» — «Не нужно ничего выдумывать, — оправдывалась я, — просто беседовала с журналистом, который будет писать обо мне статью. Он замерз, и мы стояли в подъезде». — «Ка-а-ак?! Зачем, дрянь, морозила мужика?! Что потом делать-то будешь с мороженым? Почему не позвала попить чай?..»

Через несколько дней мне в ЦДРИ подарили два билета на фильм Феллини «8 1/2?». А мне, недавно приехавшей из Киева, и пойти не с кем, никого в Москве не знаю. Позвонила Юре. Он с радостью согласился. После фильма опять пошел провожать. Потом пригласил в «Ленком» на «Тиля». После спектакля вдруг говорит: «Поехали ко мне домой, выпьем водки!» У меня — столбняк: «Да как вы смеете мне такое предлагать?!!»

«Машка родилась, когда Юре было 45 лет, и стала первым его ребенком»
«Машка родилась, когда Юре было 45 лет, и стала первым его ребенком»
Фото: Фото из семейного альбома

А холодрыга на улице дикая. Он хохочет: «Ладно, ладно, но только впредь не будьте провинциальной дурой». Слова «дура» и «провинциальная» меня, конечно, сильно задели, но ехать я все равно категорически отказалась. Хотя жутко любопытно было узнать, что за жизнь он ведет, с какими людьми общается. В другой раз мы поехали к Алене Бокшицкой (журналист, кинокритик и искусствовед. — Прим. ред.) и потом часто бывали в ее замечательном доме. Круг общения меня совершенно ошарашил: Марк Розовский, Аркадий Арканов, Григорий Горин, Инна Чурикова, Юлий Ким, Лия Ахеджакова, Василий Аксенов… Поверить не могла, что я — рядом с такими немыслимыми людьми… Наконец поехали к Юре. Он жил на улице Удальцова. Сказать, что, оказавшись в его квартире, я испытала шок, ужас, оторопь, — ничего не сказать. Вокруг кучи какого-то хлама, со стен свисают куски ободранных обоев, на столе, на полках, на полу — пластинки «Битлз» и пачки сигарет «Пэлл Мэлл», ванная полна пустых бутылок из «Березки» с неведомыми мне заграничными этикетками.

«Да-а, — думаю, — это какие же гульбарии здесь проходят!..» Юра предложил поесть: «Если хотите, возьмите что-нибудь в холодильнике». Открываю дверцу, и… на меня выпадает бюст Ленина. Юрка хохочет. Шутка у него такая — дескать, тело Ленина тоже лежит в холодильнике. Другая шутка — с огурцом: беру его, а это муляж. А из еды — только подсолнечное масло… И это мужчина, который старше меня на 17 лет, то есть если мне 26, то ему уже 43 года!.. Да, Юрка был человек-эпатаж. Абсолютная внутренняя свобода. Из-за границы привозил зашитые под подкладку пальто запрещенные здесь книжки. Мог прийти на встречу Нового года в ресторан в кальсонах.

Надел какую-то доху, а под ней — исподнее и… все. От ужаса я чуть не задохнулась, ртом воздух хватаю, а все вокруг ржут... Или, допустим, мы сидим в гостях у Анны Дмитриевой (известная теннисистка, спортивная журналистка и телеведущая. — Прим. ред.) на дне рождения ее ребенка. На столе среди прочих яств — бутерброды с черной икрой, что тогда было чем-то из ряда вон выходящим. Так что делает Юрка? Подговаривает детей намазать эту икру себе на лица и слизывать друг у друга. И детвора радостно все исполняет. Взрослые — в состоянии ступора… Да уж, непросто мне было свыкнуться с такими зерчаниновскими выходками.

«Я беременная, от Лившица и Левенбука»

Меня как артистку Юра признал сразу, а вот как к женщине, к человеку присматривался долго.

С родителями Полиной Семеновной и Борисом Зиновьевичем. 1978 г.
С родителями Полиной Семеновной и Борисом Зиновьевичем. 1978 г.
Фото: Фото из семейного альбома

Я же с первой встречи была заворожена его необычайностью и колоссальной разносторонностью. И это огромное уважение сохранилось у меня на протяжении всей нашей долгой, почти 40-летней, совместной жизни. Но жилось с Юрой нелегко. Немыслимо сложный был человек... Своего единственного сына папа с мамой воспитали так, что он привык чувствовать себя центром вселенной. Для Юрочки в доме делалось все, что он хотел. Когда мы уже были вместе и приходили домой после очередного кино, театра или дня рождения, для сыночка на столе стоял стакан молока, прикрытый крышечкой, а для меня ничего. Я обижалась. Он тут же кричал на отца: «Папа, ты что?!» Но папа не был приучен к тому, что на свете есть кто-то, кроме Юры. В семье все шло под знаком: это Юрочка любит, а этого Юрочка не любит. Мне приходилось приспосабливаться к такой жизни…

Маму Юры я не застала, она умерла месяца за два до начала наших с ним отношений. По фотографиям видела: очень красивая женщина. Отцу было за восемьдесят. Интеллигент в высшей степени. Окончил юнкерское училище, занимался землеустройством. Пел в храме и в хоре Большого театра — у него потрясающий тенор. Дважды — в 32-м и 37-м — отсидел. Жена вместе с маленьким Юрой ездили к нему в лагеря и жили там в поселении… Такой любви, какая была между родителями Юры, я даже вообразить себе не могла. Каждый день отца начинался с того, что он открывал дверку старинного шкафа, где висел халат мамы, брал рукав этого халата, целовал его и шептал: «Марусенька...» После чего закрывал шкаф. Точно так же он заканчивал день. Иногда мне казалось, что человек не в себе. Но он просто так молился… Когда Юра привел меня в дом, сказал: «Папа, познакомься, это Клара, она будет жить у нас».

А в качестве кого, не сказал. Потом выяснилось, что до меня у Юры тут жила не одна женщина. И все его бабы были артистками. Поэтому папа очень внимательно ко мне присматривался, а я никак не могла понять, почему он за мной следит. Оказалось, Леонид Саныч — я так его называла — оценивал мой вкус, и он его удовлетворил: ему понравилось, как я одеваюсь. Однажды признался мне: «Можно я вам скажу одну вещь? Те, другие Юрины подруги неважными были артистками. А вот вы…» Очень он ожил, когда у нас появилась дочка, и особенно оттого, что в честь Юриной мамы мы назвали ее Машей, хотя родилась она в Татьянин день. Обожал внучку. Когда я уезжала на концерт, Маша жила в комнате деда. Первые ее слова, первые цифры, первые буквы она выучила с ним. Дед начал водить ее в школу, забирал оттуда, по дороге рассказывал обо всем.

«Я понимаю, что детям тяжело. Помогаю им, как могу. Дочка с мужем оба филологи, зарплаты небольшие»
«Я понимаю, что детям тяжело. Помогаю им, как могу. Дочка с мужем оба филологи, зарплаты небольшие»
Фото: Марк Штейнбок

У каждого цветочка останавливался: «Знаешь, почему сюда садится пчелка?.. А сколько будет жить эта бабочка?..» И рассказывал, рассказывал... Благодаря деду девочка знала все. Не стало его, когда Маша оканчивала первый класс. Приходим с ней домой — удивляемся: нигде не горит свет, при том что Леонид Александрович всегда везде оставлял его включенным — боялся темноты. А тут уже сумерки, а в квартире темно. Звоню в дверь — нет ответа. Юры нет в Москве,

уехал в командировку в Румынию. Открываю дверь ключом, зажигаю свет, вхожу в комнату. Вижу Юриного папу: сидит на стуле, но… его уже нет. Чувствую, теряю сознание, но взяла себя в руки. Маша не должна понять, что случилось. Не хочу, чтобы ей было страшно. Отвожу ее в другую комнату, вызываю «скорую»...

На следующий день приехал Юра.
Машка родилась, когда Юре было 45 лет, и стала первым его ребенком. Во время беременности Юрка проявлял не свойственную ему заботу обо мне — выгуливал, например, чтобы я побольше дышала воздухом. Во время прогулок знакомил с неэкскурсионной Москвой — показывал самые неизвестные московские дворы. Для чего мне, с огромным пузом, приходилось пробираться через какие-то помойки, темные дворы, перелезать через заборы, даже речку переходить вброд… Когда подошло время разрешиться, встал вопрос: где? Два Алика, Лившиц и Левенбук, — в прошлом врачи, а тогда всенародно известные ведущие популярной «Радионяни» — безапелляционно заявили: «Только к Коппу! Он главный врач роддома и наш друг, скажешь, что от нас». Прихожу к Коппу и с порога сообщаю: «Я беременная, от Лившица и Левенбука…»

Вряд ли когда-нибудь еще он так смеялся на своей работе… Рожала я Машку тяжело, долго, 18 часов. Когда наконец разродилась и наступило облегчение, почувствовала, что дико проголодалась. Звоню Юрке: «Я есть хочу!» И он, который накануне вытоптал на снегу под окнами роддома: «Рыжуля, я тебя люблю!» — приносит мне… булку и кефир. В то время как остальным восьми женщинам, лежащим со мной в палате, мужья таскают разные деликатесы, что-то варят, пекут, котлетки делают паровые. Я рыдала. Хорошо, что его двоюродная сестра сварила мне куриный бульон… Дальше — все то же самое. Летом вывезла полугодовалую Машу в дом отдыха. Ко всем отдыхающим женщинам с детьми регулярно приезжают мужья с продуктами, а мой появляется один раз в неделю. Он, как обычно, занят работой.

«Юра привел меня в дом, сказал: «Папа, это Клара, она будет жить у нас». Потом выяснилось, что до меня у Юры тут жила не одна женщина...»
«Юра привел меня в дом, сказал: «Папа, это Клара, она будет жить у нас». Потом выяснилось, что до меня у Юры тут жила не одна женщина...»
Фото: Марк Штейнбок

«Ну как, перебесилась?»

Юра вообще жил в облаках. Ничего вокруг себя не замечал. Не хотел. Как же это меня обижало! Допустим, полночи стою у плиты, колдую над обедом, стараюсь, чтобы получилось вкусно, необычно. Накрываю красиво стол и жду, что это оценят. А почему нет? Когда выхожу на сцену, меня же оценивают. А кулинария, по-моему, — тоже своего рода творчество. Но Юрке не до того, он в это время сочиняет какую-то статью или пишет очередную книжку. «Юр, ты только что съел борщ и ничего мне не сказал. А между прочим, я готовила его несколько часов». — «Да? Я даже не заметил». — «Вот как?!» Хватаю кастрюлю и… выливаю. Тоже характер… Да-а, иногда находила коса на камень. Особенно злило, если он начинал кричать: «Дура! Хоть понимаешь, что ты идиотка?!» Понимала, что ничего обидного в это не

вкладывалось, но все равно я воспринимала это как хамство.

Причем причина-то ссор всегда пустяковая, самая элементарная. «Юр, ты не вымыл руки. Садишься за стол, а тут — ребенок. Зачем дурной пример показывать?» Все, начинается. «Мальвина, ты кухонная идиотка!..» Однажды на день рождения Юрка подарил мне золотые сережки и кольцо. Долго рассказывал о том, как советовался с продавщицей, как она объясняла ему, какой это потрясающий и модный гарнитур. Наконец и мне удалось вставить слово в его восторженный рассказ: «Юра, это, конечно, замечательно, но ведь у меня в ушах дырочек нет». — «Да ты что?! А я и внимания не обратил». — «Неужели не помнишь даже, что я не раз шутила по этому поводу — мол, все нужные дырки Господь уже создал?!» — «Надо же, забыл… А что же теперь делать?» — «Ничего!..» Я жутко оскорбилась. С обидой думала: «Я-то его с ног до головы одеваю и всегда попадаю в точку — ему все нравится.

Ни разу не было такого, чтобы привезла что-то, а он сказал: «Рыжуля, это совсем не мое». И все его любимые запахи выбирала я. Что же это получается?! Почему я о тебе знаю все, а ты обо мне ничего?! Вообще никакого внимания на меня не обращаешь!..» Потом даже кольцо ни разу не надела. Как же меня тогда взбесил этот его неуклюжий подарок! (Со вздохом.) А сейчас вот хочу подарить это внучке, Аньке, — на память… С годами до меня стало доходить: разумеется, Юра обращает на меня внимание, да еще какое, просто его не интересуют всякие мелочи. Но все равно страшно обижалась на эту его невнимательность. Психовала из-за этого, иногда даже демонстративно уходила из дома — в квартиру, которую купила для родителей. Но Юрка тут же звонил: «Рыжуля, ну как, перебесилась?

Знаешь, хочу тебе сказать важную вещь: без тебя некому поливать цветы, они засыхают...» Ну и как после этого я могла не вернуться? Возвращалась, и… все начиналось сначала: снова горой немытая посуда, и мне опять приходится мыть, готовить, стирать, наводить порядок, а он… опять ничего этого не замечает. Хотя мне просто необходимо было, чтобы замечал! Вообще ужасно хотелось вызвать к себе его внимание как к женщине. Заботы хотелось...

Роман с Собчаком

Порой пробовала отомстить — специально пыталась вызвать Юркину ревность к каким-нибудь мужикам. Рассказывала всякие небылицы, при том что на самом деле никогда даже представить не могла, что позволю себе принять чьи-то ухаживания. Хотя ухажеры, особенно по молодости, были очень даже интересные.

Крестины. С дочерью Машей, внуком Андрюшей и внучкой Аней. 25 апреля 2009 г.
Крестины. С дочерью Машей, внуком Андрюшей и внучкой Аней. 25 апреля 2009 г.
Фото: Алексей Горшков

В период, когда мы с Юркой романились, некоторые из них его уже пугали. Его друзья-приятели — а среди них были и коллеги по редакции, и очень близкий друг Петр Фоменко, да и другие его друзья — Аркаша Арканов, Витя Славкин — говорили ему: «Юр, если ты на ней не женишься, женимся мы…» Часто думаю: а действительно, ревновал ли Юрка меня? Наверное, все-таки да. Приревновал же вдруг к Собчаку. Из-за чего? Представления не имею. Я была в Юрмале с маленькой Машей. В том же отеле жили Анатолий Александрович с дочкой Ксюшей и Миша Задорнов. Мы вместе гуляли по берегу моря, говорили обо всем и ни о чем, много шутили, но представить, что у меня могло бы что-то быть с Собчаком, я не могла ни в каких вариантах. Не говоря уж о том, что к нему периодически приезжала жена.

Каждый вечер я звонила Юре и рассказывала о том, какой Собчак замечательный, как интересно с ним общаться. Что уж там Юрка себе нафантазировал, не знаю. Однако он написал мне письмо, где между строк, намеками, высказал и обиду свою, и недовольство двусмысленной, по его мнению, ситуацией. Он вообще никогда ничего не говорил впрямую, особенно в таких случаях… А мне, наверное, все-таки хотелось напрямую, чтобы ревновал по-настоящему, всерьез. Но Юра ко всему относился с иронией... Мне кажется, резко он повел себя только один раз — когда решил увести меня от мужа. Категорично заставил позвонить Виктору и сообщить, что я намерена с ним развестись. Новиков настолько был ошарашен, что на нервной почве даже свалился с температурой. И моя мама его откачивала — он ведь жил с моими родителями. Но развода Витька долго не давал, поэтому регистрироваться в загс мы с Юрой пришли, только когда Маше было уже месяцев семь.

Я сшила дочурке чудесное платьице, и она была прекрасна, как ангелочек. Но на даму-регистраторшу это не произвело никакого впечатления. Она стала нас строго отчитывать: «Что же это вы явились расписываться с ребенком?! Какой пример другим молодоженам показываете?!» Пришлось загнать ее в тупик незатейливым Юркиным вопросом: «Покажите нам, пожалуйста, закон, который запрещает детям присутствовать при бракосочетании своих родителей…» Выйдя из загса, мы очень веселились… Когда Юра уже тяжело болел, он вдруг спросил — замявшись, с долгими паузами после каждого слова: «Рыжуля, скажи, ты любишь меня?» Я ответила: «А разве это непонятно? Я же с тобой всегда и везде…» Сейчас, конечно, как-то по-другому выразила бы свои чувства, но тогда…

Юрка сам приучил меня не говорить напрямую. Вообще многому меня научил…

Прощание с «алыми парусами»

До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что его уже нет и никогда больше не будет… Он всегда говорил: «Слушай, я не знаю, где это сердце находится. Вообще не чувствую его». Курил дико много. И вот возникла проблема с артериями — бляшки, непроходимость... Первый сигнал прозвучал совершенно неожиданно. Прихожу как-то домой. Смотрю, у лифта валяются нарциссы. А я знала, что Юра с утра поехал на отцовскую дачу — там у нас такой домик-скворечник — собрать цветы. Он очень любил по весне нарциссы и всегда привозил их домой. Я решила, что привез очень много и по дороге обронил. Захожу в квартиру. Смотрю, сидит на стуле какой-то совсем «не Юрка» и держит в руках три цветочка.

С мужем Юрием Леонидовичем, внуком Андрюшей и мамой зятя Маргаритой Васильевной. На крестинах. 25 апреля 2009 г.
С мужем Юрием Леонидовичем, внуком Андрюшей и мамой зятя Маргаритой Васильевной. На крестинах. 25 апреля 2009 г.
Фото: Алексей Горшков

Окликаю: «Юра-а!» А он в ответ отрешенно: «Был в Опалихе, сейчас приду...» Пошел в душ, долго не возвращался. Я приготовила какую-то еду, он сел за стол, и тут я замечаю, что Юра не может взять вилку — пытается, но рука падает в тарелку. Вызываю водителя, везу Юру в «Склиф». По дороге он орет: «Дура, я здоров!» Врачам: «Не слушайте вы эту дуру!..» В клинике ставят диагноз: микроинсульт. Какое счастье, что в этот момент я не оказалась на гастролях!.. После обследования доктор говорит: «Срочно нужна операция». Юра ни в какую: «У меня нет времени, я обещал сдать материал!» Я умоляю: «Юра, ты не имеешь права! Это же необходимо, тебе станет легче. Поверь, я тебя вылечу». Он решается. Сделали одну операцию, через некоторое время — вторую.

Потом сказали, что нужно делать еще одну, очень серьезную: вставлять четыре шунта и клапан. Ему разрезали грудь… Многие не верили, что Юру удастся спасти. Но я знала, что вытащу. И вытащила! Через четыре месяца после операции он уже не только ходил, но даже пробовал играть в теннис. Говорил радостно: «Рыжуля, я начал нормально дышать, свободно поднимаюсь по лестнице…» Но вдруг с ним стало происходить что-то странное. Звонит мне Маша: «Папа чихает, его знобит». Приезжаю, он говорит: «Я простыл». А сам трясется, как в лихорадке. «Юра, поехали к нашим врачам». — «Ты что, идиотка, какой врач?!» На следующий день ему стало совсем плохо. Я начала звонить в медцентры. Прослушав мой рассказ, медики стали аккуратненько передавать меня друг другу. Все буквально отбрыкивались от нас. И я поняла: это приговор, они не хотят брать человека, который умрет на их глазах.

Звоню Рошалю: «Я не знаю, что делать! Подскажите, пожалуйста!» Леонид Михайлович говорит: «Дайте мне полчаса». За это время договаривается с Боткинской. Юру тут же кладут в реанимацию. Оказалось, что произошло отторжение клапана и начался сепсис. Потом выяснилось, что те лекарства, которые Юрке были прописаны, он не принимал. Не хотел, прятал. Считал себя абсолютно здоровым. «Ты что, идиотка? Я же совсем здоров, на черта мне какие-то таблетки!» Но врачи-то объясняли, что принимать препараты надо пожизненно… Дальше образовался тромб в ноге, и врачи сказали, что Юру нужно срочно оперировать, иначе ногу придется ампутировать. Представить Юрку — спортсмена, конькобежца, теннисиста — без ноги я не могла. Понимала, что так жить он просто не сумеет. Дала добро: «Делайте что надо...»

В этот момент к соседке по реанимации, лежавшей за занавеской, родные приводят батюшку. И Юра вдруг говорит: «Зачем он пришел? Может, мне тоже пора?» Я замахала руками: «Да ты-то здесь при чем?! Там свои дела, у нас — свои. Лучше скажи, что тебе приготовить?..» Хотя знала: он ничего не ест. Он попросил: «Принеси мне лучше «Алые паруса». — «Почему именно эту книгу?» — «Не знаю, — пожал плечами, — хочется…»

После операции Юрка никак не выходит из наркоза. Я схожу с ума, но доктора успокаивают: так бывает… А в это время на Дальнем Востоке открывается театральный фестиваль, в рамках которого давно запланированы гастроли антрепризного спектакля с моим участием «Поздняя любовь». Декорации уже давно отвезены, а это стоит безумных денег. Спрашиваю врачей: «Как мне быть?» Они говорят: «Езжайте, не волнуйтесь, все, что надо, мы сделаем…»

Договариваюсь, что к Юре будут приходить Маша и его двоюродная сестра Наташа, и улетаю на открытие фестиваля. Оттуда постоянно звоню дочке, узнаю, как папа... Перед самым открытием раздается звонок на мой мобильник: «Мария Юрьевна?» — «Нет, Клара Борисовна». — «А вы кем приходитесь Юрию Леонидовичу?» — «Женой». — «Примите соболезнования…» Трубка выпадает из рук, разбивается. Потом мне заклеили ее какой-то фигней. До сих пор не могу отказаться от этого телефона... Дальше, помню, Леня и Аня Каневские, Виторганы прибежали ко мне в гримерку, да вообще все там собрались. Я сказала: «Юры не стало, на сцену не пойду». Не пошла. А на следующий день должен идти спектакль. Декорации на месте, актеры, мои партнеры, приехали, все билеты проданы. Что делать? И еще в голове все время свербит мысль: «Если бы я все бросила, Юрка меня не понял бы, наверняка сказал бы: «Дура, ты чего приперлась, с ума сошла?!»

И действительно, какой смысл мне срываться сейчас? Если бы своим возвращением я смогла поднять Юру, а так… И я осталась. Руководила всем оттуда: что купить, как одеть, где отпевать... Потом играла спектакль. Помню только, что все слова, которые говорила по роли, приобрели совершенно другой смысл, все было про меня: «Я прожила со своим мужем 25 лет. И вдруг его не стало. Я почувствовала себя одинокой и несчастной…»; «Я никогда не кокетничала с мужчинами. Мужчины, которые мне нравились, всегда были старше меня. Мой муж, мир праху его, был старше меня на 25 лет. Но ту жизнь, которую я с ним прожила, я готова пожелать любой женщине...» Когда спектакль закончился, зал молча встал.

«Юра очень радовался нашему третьему внуку. А раньше просто уничтожал Машу своими заявлениями: «Что ты, дура, вместо того чтобы собой заниматься, без конца рожаешь?!» С мужем Юрием Зерчаниновым и зятем Борисом. После крестин. 25 апреля 2009 г.
«Юра очень радовался нашему третьему внуку. А раньше просто уничтожал Машу своими заявлениями: «Что ты, дура, вместо того чтобы собой заниматься, без конца рожаешь?!» С мужем Юрием Зерчаниновым и зятем Борисом. После крестин. 25 апреля 2009 г.
Фото: Алексей Горшков

Долго аплодировали. На следующий день я улетела в Москву. Мы простились с Юрой. Очень светлые были поминки… Ночью я села в самолет и вернулась во Владивосток. Из аэропорта милицейская машина привезла меня прямо на сцену. А я была в такой прострации, что ничего этого не понимала. И никак не могла поверить в произошедшее. Главным для меня было одно: если откажусь, Юрка не поймет... Зрительный зал был набит битком. Потом кто-то говорил мне: «Ваш поступок — настоящий актерский подвиг». Какая глупость! При чем тут подвиг? Я просто не могла не сыграть спектакль, потому что отдавала себе отчет: публика не должна расплачиваться за мои проблемы…

Мои еврейские родители

Думая о близких, ушедших навсегда, надо, наверное, грустить, впадать в отчаяние, но говорю же: я так не могу.

У меня почему-то трагическое непременно соединяется с комическим — как орел и решка в монете… Родители мои прожили вместе пятьдесят с лишним лет. Мама была очень светлым человеком — маленькая, худенькая, рыженькая. Настоящая еврейская мама: в доме все делалось только так, как нравилось папе. За стол никто не садился, пока папа не придет с работы — все ждали его. Лучший кусок — папе… Бывало, мама тихо плакала. «Мама, что случилось?» — «Ничего. Шо такое? Я не могу попереживать?» Иногда говорила: «Я оставила бы его, но ради детей…» Нас было двое: я и мой брат Леня… Папа воевал — прошел Сталинград, Севастополь, был ранен, контужен. Но о войне не говорил никогда и ничего. Когда смотрел военные фильмы , усмехался: «Шо вы знаете? Это бабины сказки». Однажды я спросила: «Папа, ты прошел такую большую войну.

Что ты из нее вынес?» — «Две рубашки, — сказал, — да и то женские…» Он был огромным, красивым и невероятно властным. Моего первого мужа сразу назвал «мужчинкой». «Я понимаю, на скрипке можно сыграть концерт. Но шо можно сыграть на барабане?!» — недоумевал он. Но потом смирился, потому что Витька, когда не пил, был замечателен тем, что умел все делать своими руками… А по поводу Юры, когда тот вышел покурить на балкон, папа сказал: «Ну шо, дочка, поздравляю! Наконец у тебя появился дедушка». Характер у папы был тяжелейший. Мама без конца звонила мне в Москву и жаловалась: «Клара, шо он от меня хочет?! Он меня опять ревнует!» Незадолго до того, как уйти из жизни, опять позвонила с той же жалобой: «Ты понимаешь, у нас во дворе живет мужчина, его зовут Леня. Однажды он увидел, как я тащу авоську с картошкой, и помог мне донести ее до двери.

Я позвонила, дверь открыл папа. Шо с ним было, ты такого себе не представляешь!..» Я звоню папе: «Пап, что ты устраиваешь? Ну нельзя же так. Как можно ревновать маму?! Ей 77 лет». — «Клара, я застал ее в таком виде, шо не могу даже тебе пересказать...» — «Папа, ты с ума сошел?!.» Мамин уход из жизни отец перенес очень тяжело. На похоронах все время душераздирающе кричал: «На кого ты меня оставила?!! Что теперь будет? С кем мне теперь жить?!» — причитал без остановки. Я попыталась остановить: «Пап, умоляю, успокойся. Мы все хотим проститься, дай нам это сделать. Пожалуйста, возьми себя в руки». Беру его за руки, они ледяные — декабрь, на улице снег с дождем... И вдруг папа сжимает мне пальцы, делает такой выразительный взгляд с прищуром и говорит: «Ты видишь вот того мужчину, шо стоит сбоку?

Таки он — это тот самый Леня. Шо я тебе говорил?! И я требую, шобы на поминках его не было!!!» — «Папа, да что с тобой, в самом деле?!.» Когда мы собрались поминать маму, я подошла к этому человеку: «Ленечка, простите меня, пожалуйста. На поминки имеют право прийти все, и вы, разумеется, тоже. Но все же я попрошу вас — держитесь как-нибудь так, чтобы вы не стали раздражителем для папы». И посадила его за стол таким образом, чтобы папа не видел. А он такой совершенно нормальный дядька лет семидесяти. «Не знаю, шо он от меня хочет, — говорит, — но мне так жалко вашу маму…»

Папа ушел из жизни, не дожив несколько месяцев до 90 лет. За ним ухаживали и следили две женщины, которых я наняла. Одна — еврейка, из еврейского центра, которая постоянно жаловалась: «Клара, шо мы имеем с вашим папой, я не знаю, как вам выразить!

«Иногда друзья деликатно интересуются: «Ты не хочешь попробовать скрасить свое одиночество?» Нет, не хочу даже думать об этом»
«Иногда друзья деликатно интересуются: «Ты не хочешь попробовать скрасить свое одиночество?» Нет, не хочу даже думать об этом»
Фото: Марк Штейнбок

Ну вообразите только себе, шо тут было вчера! Попросил помидоров, я пошла на рынок, купила. Принесла — красавцы, один к одному. Так шо вы думаете, ваш папа сказал спасибо? Если вы так подумали, то вы сильно ошиблись. Он стал кричать, как будто его режут: «Почему купила такие?! Они же с хвостиками!» — «Ну так шо? Хвостики — значит, свежие, только что с огорода». — «Но это же лишний вес!!! Грабишь меня?!.» О-ох, слов таких нет, как это выдерживать…» А вторая — православная женщина. Смешно откровенничала со мной: «Я так люблю вашего папу, хожу в церковь, молюсь, прошу за него. Чтоб он жил дольше, а то мне ж еще дочку надо выучить». Смех и грех. Действительно ведь человеку надо было зарабатывать…

Неужели я бабушка?

И я ведь кручусь как белка в колесе, чтобы своих поддерживать.

У Маши третий ребенок родился — Андрюшечка, ему уже скоро будет три года. Хорошо, что Юрка его застал. Очень радовался ему. А раньше просто уничтожал Машу своими заявлениями: «Что ты, дура, вместо того чтобы собой заниматься, без конца рожаешь?!» Я негодовала: «Юра, как это — «дура»? Ты сам дурак, раз говоришь такое!..» Хотя прекрасно понимала, что он просто так сотрясает воздух, для порядка. Когда родился Левка, Юра обожал его, затем отдал свое сердце Ане: «Лева, конечно, умный мальчик, но Аня талантливая». А когда на свет появился Андрюша, стал говорить: «Он развивается гораздо быстрее старших, у него такой пытливый взгляд...» Конечно, помогаю им всем, как могу. Понимаю, что детям тяжело. Оба филологи, зарплаты

небольшие.

Борис — образованнейший человек, преподает в университете античную литературу и древнегреческий язык. Он очень хороший отец, во всем поддерживает Машу. Но конечно же у них бывают раздрызги, потому что Маша — абсолютно Юрина дочь, такая же командирша, как отец, без всяких сю-сю, му-сю. Да еще и по профессии критик, специализируется по французскому театру. Очень талантливая девочка, со знанием иностранных языков, с замечательным слогом, прекрасно пишет… Знаю, что мне надо помочь ей найти работу. Но она не успевает начать работать: то Леву родила, то Аню, теперь Андрюшу... Аньке я во всем потакаю, одеваю ее, пытаюсь организовать ее вкус в смысле одежды и никак не могу поверить, что девчушке скоро 11 лет. А Леве уже четырнадцатый! Такой огромный парень: рост — 185, размер обуви — 45?й.

Когда приходит ко мне в квартиру, занимает все пространство. Куда ни повернусь — везде Левка. Я так его люблю! Едва войдет, снимаю с него все, что на нем надето, включая куртку, и стираю. Он пытается сопротивляться: «Клар, ну это же чистое...» — но я должна быть в этом уверена, поэтому все — в стиральную машину! Наутро он надевает все чистое, выутюженное... Подаю ему еду и вдруг замечаю у себя какую-то шаркающую походку. Я — и вдруг шаркаю?! Неужели уже бабушка? Формально да, но… Какая я бабушка?! Не понимаю я своего возраста.

Когда мне одиноко или что-то не клеится, сама себя вытягиваю за уши... Дел всяких полно: концерты, антреприза, радиоспектакль с Леней Каневским на диск записали. А когда вдруг оказываюсь свободной, немедленно придумываю себе занятия — все время где-то бываю.

Приглашая куда-то, меня обычно спрашивают: «С кем вы будете?» Категорично отвечаю: «Я буду одна». Иногда друзья деликатно интересуются: «Ты не хочешь попробовать скрасить свое одиночество?» Нет, не хочу. И даже не подумываю об этом. Когда я жила у своей замечательной Марии Исааковны, ей было, наверное, столько лет, сколько мне теперь. И как раз в тот период за ней ухаживал какой-то импозантный дяденька — ученый. Я говорила: «Мария Исааковна, вас обхаживает такой прекрасный мужчина, почему же вы не идете за него замуж?» На что она возмущенно отвечала: «Зачем? Стирать чужие рубашки?!» — «Да, но если вы будете жить вместе, рубашки же не будут чужими?» — «Но и своими они уже никогда не станут», — отрезала она… Вот в этой простой, но невероятно мудрой фразе для меня кроется объяснение тому, что происходит сейчас в моей личной жизни...

Однако не исключаю, что и у меня вдруг возникнет какое-то великое чувство. Я, например, уверена в том, что Джульеттой возможно быть и в 80 лет. Потому что и в этом возрасте можно испытывать то же самое, что в пятнадцать. Эмоции не регламентируются годами. И я точно знаю: в нас никуда не деваются девочки. Да, есть данность: опыт, мудрость, взрослые взгляды на жизнь. Но внутри все равно в каждой из нас остается все та же, прежняя, ранимая, девочка. Просто нам, взрослым, умудренным опытом женщинам, стыдно это признать. У меня есть даже песня на эту тему: «Напрасно осенние чувства мы прячем подчас, мы так же готовы к осенним безумствам...»

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Хочу похудеть, но заедаю стресс
Как справиться с лишним весом, когда все идет наперекосяк



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог