Клара Новикова: «Не могу привыкнуть, что Юры нет»

«На Юриных поминках все шутили. А чем, как не смехом, нам защищаться от страданий и слез?»
Татьяна Зайцева
|
14 Декабря 2011
Клара Новикова
Клара Новикова
Фото: Марк Штейнбок

«Звонок из больницы: «Кем вы приходитесь Юрию Зерчанинову?» — «Женой». — «Примите наши соболезнования...» Телефон выпадает из рук и разбивается… Я на гастролях, завтра спектакль, все билеты проданы. Нет, я не смогу выйти на сцену. Мне надо в Москву. Срочно! И вдруг в голове мысль: «Юрка меня не понял бы, наверняка сказал бы: «Дура, ты чего приперлась, с ума сошла?!» — вспоминает Клара Новикова. Корреспонденты «7Д» встретились с Кларой Борисовной накануне ее юбилея. С момента нашей прошлой встречи в жизни актрисы произошло многое…

— В моей жизни было очень много переживаний, испытаний, трагедий, я часто оказывалась в ситуациях, что называется, на грани, но…

Из всего, даже самого трагичного, мне почему-то вспоминается только смешное. С годами все больше... Возможно, это спасение, психологический щит, а может, просто особенность моего существа. Точно такая, как у теток, которых я играю, — грустных и веселых одновременно. А действительно, чем, как не смехом, защищаться нам от страданий, горя и слез? Мне кажется, во все времена помогает выжить только одно чувство — чувство юмора. Без юмора человек — калека… Когда мы провожали Юру и потом, когда собирались на его годовщины (известный журналист Юрий Леонидович Зерчанинов, муж Клары Борисовны, ушел из жизни два года назад. — Прим.

ред.), наша дочка Маша говорила мне: «Ты даже из прощания можешь устроить праздник!..» Да, могу. Мне хотелось создать атмосферу, в которой людям было бы не страшно. У нас все шутили, вспоминали о Юрке всякие смешные истории, рассказывали, каким неисправимым он был балагуром, шутником и дуракаваляльщиком. А что мне остается? Уходить с головой в свои переживания? Не дай Бог никому испытывать то, что во мне глубоко спрятано. Главное — у меня есть ощущение, что Юрка жив, а значит, хочется вспоминать самые добрые, самые светлые, самые смешные эпизоды нашей с ним жизни.

Первая встреча: неужели этот урод и есть он?

Юра работал в «Юности» и должен был что-то написать обо мне в рубрику «Дебюты».

Позвонил. Договорились, что он придет в МИИТ на мой концерт, посмотрит меня на сцене, после чего мы поговорим. Его голос в телефоне меня буквально заворожил. Как услышала, внутри вдруг сделалось так — й-ёк! — и все сжалось. Словно манок какой-то. С нетерпением ждала знакомства. Представлялись Ален Делон, Марчелло Мастроянни и Рудольфо Валентино, вместе взятые… Из-за нелепой организационной путаницы на свой концертный выход я опоздала. В результате в концерте не участвовала, но окончания дождалась в надежде встретиться с загадочным журналистом Зерчаниновым. И вот слышу, какой-то человек спрашивает: «Где можно увидеть Клару Новикову?» Смотрю в лестничный пролет и… ужасаюсь. По лестнице поднимается какое-то чудовище: длинные волосы на полулысой голове, растянутый черный свитер ниже колен, протертые рукава…

Церемония бракосочетания. Свидетельница Анна Дмитриева, невеста Клара Новикова, жених Юрий Зерчанинов с дочкой Машей, свидетель Петр Фоменко. Сентябрь 1977 г.
Церемония бракосочетания. Свидетельница Анна Дмитриева, невеста Клара Новикова, жених Юрий Зерчанинов с дочкой Машей, свидетель Петр Фоменко. Сентябрь 1977 г.
Фото: Фото из семейного альбома

«Боже, — думаю, — неужели этот урод и есть обладатель того волшебного голоса?!» Юрка предлагает проводить меня домой и поговорить по дороге. Идем. Зима. А он в легком пальто. И пока добрались до Марьиной Рощи, где я живу в съемной комнате, он не то что продрог — околел. Заходим отогреться в подъезд. Долго стоим возле батареи, разговариваем...

Квартирной хозяйкой у меня была Мария Исааковна — прототипша моей Элеоноры Петровны. Колоритнейшая дама лет шестидесяти. Всегда ухоженная, строгого вида, доброты и обаяния немыслимых. Букву «р» произносила, как смягченную «г». Самым ласкательным ее словом было «дрянь». «Иди сюда, дрянь, накормлю! Я приготовила замечательный супчик…» «Хороша, канашка, — говорила одобрительно, рассматривая себя в зеркало и поглаживая по бедрам. — Но что-то старею: подбородок висит, пузо торчит…

Наверное, тахикардия…» «Дура ты, Кларка! — периодически пеняла мне. — Почему все время сидишь дома? Где твои мужики?! О чем будешь вспоминать в старости?..» Заселяя меня в комнатушку, где мне предстояло жить, безапелляционно констатировала: «Дорогая, из этой комнаты все выходят замуж. И ты выйдешь!» — не обращая никакого внимания на мои заверения в том, что я уже замужем. А когда поняла, что это действительно так (мужем был музыкант, барабанщик Виктор Новиков. — Прим. ред.), истово защищала мою семейную жизнь. Когда я где-то задерживалась, кричала: «Дрянь! Где ты шляешься?! Витька звонил уже пять раз из Киева! Что мне ему говорить, когда опять будет названивать?!» Точно такими же словами встретила меня Мария Исааковна, когда той морозной ночью я наконец пришла домой.

«Ах ты дрянь! — орала. — Что я должна была сочинять твоему мужу?!» — «Не нужно ничего выдумывать, — оправдывалась я, — просто беседовала с журналистом, который будет писать обо мне статью. Он замерз, и мы стояли в подъезде». — «Ка-а-ак?! Зачем, дрянь, морозила мужика?! Что потом делать-то будешь с мороженым? Почему не позвала попить чай?..»

Через несколько дней мне в ЦДРИ подарили два билета на фильм Феллини «8 1/2?». А мне, недавно приехавшей из Киева, и пойти не с кем, никого в Москве не знаю. Позвонила Юре. Он с радостью согласился. После фильма опять пошел провожать. Потом пригласил в «Ленком» на «Тиля». После спектакля вдруг говорит: «Поехали ко мне домой, выпьем водки!» У меня — столбняк: «Да как вы смеете мне такое предлагать?!!»

«Машка родилась, когда Юре было 45 лет, и стала первым его ребенком»
«Машка родилась, когда Юре было 45 лет, и стала первым его ребенком»
Фото: Фото из семейного альбома

А холодрыга на улице дикая. Он хохочет: «Ладно, ладно, но только впредь не будьте провинциальной дурой». Слова «дура» и «провинциальная» меня, конечно, сильно задели, но ехать я все равно категорически отказалась. Хотя жутко любопытно было узнать, что за жизнь он ведет, с какими людьми общается. В другой раз мы поехали к Алене Бокшицкой (журналист, кинокритик и искусствовед. — Прим. ред.) и потом часто бывали в ее замечательном доме. Круг общения меня совершенно ошарашил: Марк Розовский, Аркадий Арканов, Григорий Горин, Инна Чурикова, Юлий Ким, Лия Ахеджакова, Василий Аксенов… Поверить не могла, что я — рядом с такими немыслимыми людьми… Наконец поехали к Юре. Он жил на улице Удальцова. Сказать, что, оказавшись в его квартире, я испытала шок, ужас, оторопь, — ничего не сказать. Вокруг кучи какого-то хлама, со стен свисают куски ободранных обоев, на столе, на полках, на полу — пластинки «Битлз» и пачки сигарет «Пэлл Мэлл», ванная полна пустых бутылок из «Березки» с неведомыми мне заграничными этикетками.

«Да-а, — думаю, — это какие же гульбарии здесь проходят!..» Юра предложил поесть: «Если хотите, возьмите что-нибудь в холодильнике». Открываю дверцу, и… на меня выпадает бюст Ленина. Юрка хохочет. Шутка у него такая — дескать, тело Ленина тоже лежит в холодильнике. Другая шутка — с огурцом: беру его, а это муляж. А из еды — только подсолнечное масло… И это мужчина, который старше меня на 17 лет, то есть если мне 26, то ему уже 43 года!.. Да, Юрка был человек-эпатаж. Абсолютная внутренняя свобода. Из-за границы привозил зашитые под подкладку пальто запрещенные здесь книжки. Мог прийти на встречу Нового года в ресторан в кальсонах.

Надел какую-то доху, а под ней — исподнее и… все. От ужаса я чуть не задохнулась, ртом воздух хватаю, а все вокруг ржут... Или, допустим, мы сидим в гостях у Анны Дмитриевой (известная теннисистка, спортивная журналистка и телеведущая. — Прим. ред.) на дне рождения ее ребенка. На столе среди прочих яств — бутерброды с черной икрой, что тогда было чем-то из ряда вон выходящим. Так что делает Юрка? Подговаривает детей намазать эту икру себе на лица и слизывать друг у друга. И детвора радостно все исполняет. Взрослые — в состоянии ступора… Да уж, непросто мне было свыкнуться с такими зерчаниновскими выходками.

«Я беременная, от Лившица и Левенбука»

Меня как артистку Юра признал сразу, а вот как к женщине, к человеку присматривался долго.

С родителями Полиной Семеновной и Борисом Зиновьевичем. 1978 г.
С родителями Полиной Семеновной и Борисом Зиновьевичем. 1978 г.
Фото: Фото из семейного альбома

Я же с первой встречи была заворожена его необычайностью и колоссальной разносторонностью. И это огромное уважение сохранилось у меня на протяжении всей нашей долгой, почти 40-летней, совместной жизни. Но жилось с Юрой нелегко. Немыслимо сложный был человек... Своего единственного сына папа с мамой воспитали так, что он привык чувствовать себя центром вселенной. Для Юрочки в доме делалось все, что он хотел. Когда мы уже были вместе и приходили домой после очередного кино, театра или дня рождения, для сыночка на столе стоял стакан молока, прикрытый крышечкой, а для меня ничего. Я обижалась. Он тут же кричал на отца: «Папа, ты что?!» Но папа не был приучен к тому, что на свете есть кто-то, кроме Юры. В семье все шло под знаком: это Юрочка любит, а этого Юрочка не любит. Мне приходилось приспосабливаться к такой жизни…

Маму Юры я не застала, она умерла месяца за два до начала наших с ним отношений. По фотографиям видела: очень красивая женщина. Отцу было за восемьдесят. Интеллигент в высшей степени. Окончил юнкерское училище, занимался землеустройством. Пел в храме и в хоре Большого театра — у него потрясающий тенор. Дважды — в 32-м и 37-м — отсидел. Жена вместе с маленьким Юрой ездили к нему в лагеря и жили там в поселении… Такой любви, какая была между родителями Юры, я даже вообразить себе не могла. Каждый день отца начинался с того, что он открывал дверку старинного шкафа, где висел халат мамы, брал рукав этого халата, целовал его и шептал: «Марусенька...» После чего закрывал шкаф. Точно так же он заканчивал день. Иногда мне казалось, что человек не в себе. Но он просто так молился… Когда Юра привел меня в дом, сказал: «Папа, познакомься, это Клара, она будет жить у нас».

А в качестве кого, не сказал. Потом выяснилось, что до меня у Юры тут жила не одна женщина. И все его бабы были артистками. Поэтому папа очень внимательно ко мне присматривался, а я никак не могла понять, почему он за мной следит. Оказалось, Леонид Саныч — я так его называла — оценивал мой вкус, и он его удовлетворил: ему понравилось, как я одеваюсь. Однажды признался мне: «Можно я вам скажу одну вещь? Те, другие Юрины подруги неважными были артистками. А вот вы…» Очень он ожил, когда у нас появилась дочка, и особенно оттого, что в честь Юриной мамы мы назвали ее Машей, хотя родилась она в Татьянин день. Обожал внучку. Когда я уезжала на концерт, Маша жила в комнате деда. Первые ее слова, первые цифры, первые буквы она выучила с ним. Дед начал водить ее в школу, забирал оттуда, по дороге рассказывал обо всем.

«Я понимаю, что детям тяжело. Помогаю им, как могу. Дочка с мужем оба филологи, зарплаты небольшие»
«Я понимаю, что детям тяжело. Помогаю им, как могу. Дочка с мужем оба филологи, зарплаты небольшие»
Фото: Марк Штейнбок

У каждого цветочка останавливался: «Знаешь, почему сюда садится пчелка?.. А сколько будет жить эта бабочка?..» И рассказывал, рассказывал... Благодаря деду девочка знала все. Не стало его, когда Маша оканчивала первый класс. Приходим с ней домой — удивляемся: нигде не горит свет, при том что Леонид Александрович всегда везде оставлял его включенным — боялся темноты. А тут уже сумерки, а в квартире темно. Звоню в дверь — нет ответа. Юры нет в Москве,

уехал в командировку в Румынию. Открываю дверь ключом, зажигаю свет, вхожу в комнату. Вижу Юриного папу: сидит на стуле, но… его уже нет. Чувствую, теряю сознание, но взяла себя в руки. Маша не должна понять, что случилось. Не хочу, чтобы ей было страшно. Отвожу ее в другую комнату, вызываю «скорую»...

На следующий день приехал Юра.
Машка родилась, когда Юре было 45 лет, и стала первым его ребенком. Во время беременности Юрка проявлял не свойственную ему заботу обо мне — выгуливал, например, чтобы я побольше дышала воздухом. Во время прогулок знакомил с неэкскурсионной Москвой — показывал самые неизвестные московские дворы. Для чего мне, с огромным пузом, приходилось пробираться через какие-то помойки, темные дворы, перелезать через заборы, даже речку переходить вброд… Когда подошло время разрешиться, встал вопрос: где? Два Алика, Лившиц и Левенбук, — в прошлом врачи, а тогда всенародно известные ведущие популярной «Радионяни» — безапелляционно заявили: «Только к Коппу! Он главный врач роддома и наш друг, скажешь, что от нас». Прихожу к Коппу и с порога сообщаю: «Я беременная, от Лившица и Левенбука…»

Вряд ли когда-нибудь еще он так смеялся на своей работе… Рожала я Машку тяжело, долго, 18 часов. Когда наконец разродилась и наступило облегчение, почувствовала, что дико проголодалась. Звоню Юрке: «Я есть хочу!» И он, который накануне вытоптал на снегу под окнами роддома: «Рыжуля, я тебя люблю!» — приносит мне… булку и кефир. В то время как остальным восьми женщинам, лежащим со мной в палате, мужья таскают разные деликатесы, что-то варят, пекут, котлетки делают паровые. Я рыдала. Хорошо, что его двоюродная сестра сварила мне куриный бульон… Дальше — все то же самое. Летом вывезла полугодовалую Машу в дом отдыха. Ко всем отдыхающим женщинам с детьми регулярно приезжают мужья с продуктами, а мой появляется один раз в неделю. Он, как обычно, занят работой.

«Юра привел меня в дом, сказал: «Папа, это Клара, она будет жить у нас». Потом выяснилось, что до меня у Юры тут жила не одна женщина...»
«Юра привел меня в дом, сказал: «Папа, это Клара, она будет жить у нас». Потом выяснилось, что до меня у Юры тут жила не одна женщина...»
Фото: Марк Штейнбок

«Ну как, перебесилась?»

Юра вообще жил в облаках. Ничего вокруг себя не замечал. Не хотел. Как же это меня обижало! Допустим, полночи стою у плиты, колдую над обедом, стараюсь, чтобы получилось вкусно, необычно. Накрываю красиво стол и жду, что это оценят. А почему нет? Когда выхожу на сцену, меня же оценивают. А кулинария, по-моему, — тоже своего рода творчество. Но Юрке не до того, он в это время сочиняет какую-то статью или пишет очередную книжку. «Юр, ты только что съел борщ и ничего мне не сказал. А между прочим, я готовила его несколько часов». — «Да? Я даже не заметил». — «Вот как?!» Хватаю кастрюлю и… выливаю. Тоже характер… Да-а, иногда находила коса на камень. Особенно злило, если он начинал кричать: «Дура! Хоть понимаешь, что ты идиотка?!» Понимала, что ничего обидного в это не

вкладывалось, но все равно я воспринимала это как хамство.

Причем причина-то ссор всегда пустяковая, самая элементарная. «Юр, ты не вымыл руки. Садишься за стол, а тут — ребенок. Зачем дурной пример показывать?» Все, начинается. «Мальвина, ты кухонная идиотка!..» Однажды на день рождения Юрка подарил мне золотые сережки и кольцо. Долго рассказывал о том, как советовался с продавщицей, как она объясняла ему, какой это потрясающий и модный гарнитур. Наконец и мне удалось вставить слово в его восторженный рассказ: «Юра, это, конечно, замечательно, но ведь у меня в ушах дырочек нет». — «Да ты что?! А я и внимания не обратил». — «Неужели не помнишь даже, что я не раз шутила по этому поводу — мол, все нужные дырки Господь уже создал?!» — «Надо же, забыл… А что же теперь делать?» — «Ничего!..» Я жутко оскорбилась. С обидой думала: «Я-то его с ног до головы одеваю и всегда попадаю в точку — ему все нравится.

Ни разу не было такого, чтобы привезла что-то, а он сказал: «Рыжуля, это совсем не мое». И все его любимые запахи выбирала я. Что же это получается?! Почему я о тебе знаю все, а ты обо мне ничего?! Вообще никакого внимания на меня не обращаешь!..» Потом даже кольцо ни разу не надела. Как же меня тогда взбесил этот его неуклюжий подарок! (Со вздохом.) А сейчас вот хочу подарить это внучке, Аньке, — на память… С годами до меня стало доходить: разумеется, Юра обращает на меня внимание, да еще какое, просто его не интересуют всякие мелочи. Но все равно страшно обижалась на эту его невнимательность. Психовала из-за этого, иногда даже демонстративно уходила из дома — в квартиру, которую купила для родителей. Но Юрка тут же звонил: «Рыжуля, ну как, перебесилась?

Знаешь, хочу тебе сказать важную вещь: без тебя некому поливать цветы, они засыхают...» Ну и как после этого я могла не вернуться? Возвращалась, и… все начиналось сначала: снова горой немытая посуда, и мне опять приходится мыть, готовить, стирать, наводить порядок, а он… опять ничего этого не замечает. Хотя мне просто необходимо было, чтобы замечал! Вообще ужасно хотелось вызвать к себе его внимание как к женщине. Заботы хотелось...

Роман с Собчаком

Порой пробовала отомстить — специально пыталась вызвать Юркину ревность к каким-нибудь мужикам. Рассказывала всякие небылицы, при том что на самом деле никогда даже представить не могла, что позволю себе принять чьи-то ухаживания. Хотя ухажеры, особенно по молодости, были очень даже интересные.

Крестины. С дочерью Машей, внуком Андрюшей и внучкой Аней. 25 апреля 2009 г.
Крестины. С дочерью Машей, внуком Андрюшей и внучкой Аней. 25 апреля 2009 г.
Фото: Алексей Горшков

В период, когда мы с Юркой романились, некоторые из них его уже пугали. Его друзья-приятели — а среди них были и коллеги по редакции, и очень близкий друг Петр Фоменко, да и другие его друзья — Аркаша Арканов, Витя Славкин — говорили ему: «Юр, если ты на ней не женишься, женимся мы…» Часто думаю: а действительно, ревновал ли Юрка меня? Наверное, все-таки да. Приревновал же вдруг к Собчаку. Из-за чего? Представления не имею. Я была в Юрмале с маленькой Машей. В том же отеле жили Анатолий Александрович с дочкой Ксюшей и Миша Задорнов. Мы вместе гуляли по берегу моря, говорили обо всем и ни о чем, много шутили, но представить, что у меня могло бы что-то быть с Собчаком, я не могла ни в каких вариантах. Не говоря уж о том, что к нему периодически приезжала жена.

Каждый вечер я звонила Юре и рассказывала о том, какой Собчак замечательный, как интересно с ним общаться. Что уж там Юрка себе нафантазировал, не знаю. Однако он написал мне письмо, где между строк, намеками, высказал и обиду свою, и недовольство двусмысленной, по его мнению, ситуацией. Он вообще никогда ничего не говорил впрямую, особенно в таких случаях… А мне, наверное, все-таки хотелось напрямую, чтобы ревновал по-настоящему, всерьез. Но Юра ко всему относился с иронией... Мне кажется, резко он повел себя только один раз — когда решил увести меня от мужа. Категорично заставил позвонить Виктору и сообщить, что я намерена с ним развестись. Новиков настолько был ошарашен, что на нервной почве даже свалился с температурой. И моя мама его откачивала — он ведь жил с моими родителями. Но развода Витька долго не давал, поэтому регистрироваться в загс мы с Юрой пришли, только когда Маше было уже месяцев семь.

Я сшила дочурке чудесное платьице, и она была прекрасна, как ангелочек. Но на даму-регистраторшу это не произвело никакого впечатления. Она стала нас строго отчитывать: «Что же это вы явились расписываться с ребенком?! Какой пример другим молодоженам показываете?!» Пришлось загнать ее в тупик незатейливым Юркиным вопросом: «Покажите нам, пожалуйста, закон, который запрещает детям присутствовать при бракосочетании своих родителей…» Выйдя из загса, мы очень веселились… Когда Юра уже тяжело болел, он вдруг спросил — замявшись, с долгими паузами после каждого слова: «Рыжуля, скажи, ты любишь меня?» Я ответила: «А разве это непонятно? Я же с тобой всегда и везде…» Сейчас, конечно, как-то по-другому выразила бы свои чувства, но тогда…

Юрка сам приучил меня не говорить напрямую. Вообще многому меня научил…

Прощание с «алыми парусами»

До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что его уже нет и никогда больше не будет… Он всегда говорил: «Слушай, я не знаю, где это сердце находится. Вообще не чувствую его». Курил дико много. И вот возникла проблема с артериями — бляшки, непроходимость... Первый сигнал прозвучал совершенно неожиданно. Прихожу как-то домой. Смотрю, у лифта валяются нарциссы. А я знала, что Юра с утра поехал на отцовскую дачу — там у нас такой домик-скворечник — собрать цветы. Он очень любил по весне нарциссы и всегда привозил их домой. Я решила, что привез очень много и по дороге обронил. Захожу в квартиру. Смотрю, сидит на стуле какой-то совсем «не Юрка» и держит в руках три цветочка.

С мужем Юрием Леонидовичем, внуком Андрюшей и мамой зятя Маргаритой Васильевной. На крестинах. 25 апреля 2009 г.
С мужем Юрием Леонидовичем, внуком Андрюшей и мамой зятя Маргаритой Васильевной. На крестинах. 25 апреля 2009 г.
Фото: Алексей Горшков

Окликаю: «Юра-а!» А он в ответ отрешенно: «Был в Опалихе, сейчас приду...» Пошел в душ, долго не возвращался. Я приготовила какую-то еду, он сел за стол, и тут я замечаю, что Юра не может взять вилку — пытается, но рука падает в тарелку. Вызываю водителя, везу Юру в «Склиф». По дороге он орет: «Дура, я здоров!» Врачам: «Не слушайте вы эту дуру!..» В клинике ставят диагноз: микроинсульт. Какое счастье, что в этот момент я не оказалась на гастролях!.. После обследования доктор говорит: «Срочно нужна операция». Юра ни в какую: «У меня нет времени, я обещал сдать материал!» Я умоляю: «Юра, ты не имеешь права! Это же необходимо, тебе станет легче. Поверь, я тебя вылечу». Он решается. Сделали одну операцию, через некоторое время — вторую.

Потом сказали, что нужно делать еще одну, очень серьезную: вставлять четыре шунта и клапан. Ему разрезали грудь… Многие не верили, что Юру удастся спасти. Но я знала, что вытащу. И вытащила! Через четыре месяца после операции он уже не только ходил, но даже пробовал играть в теннис. Говорил радостно: «Рыжуля, я начал нормально дышать, свободно поднимаюсь по лестнице…» Но вдруг с ним стало происходить что-то странное. Звонит мне Маша: «Папа чихает, его знобит». Приезжаю, он говорит: «Я простыл». А сам трясется, как в лихорадке. «Юра, поехали к нашим врачам». — «Ты что, идиотка, какой врач?!» На следующий день ему стало совсем плохо. Я начала звонить в медцентры. Прослушав мой рассказ, медики стали аккуратненько передавать меня друг другу. Все буквально отбрыкивались от нас. И я поняла: это приговор, они не хотят брать человека, который умрет на их глазах.

Звоню Рошалю: «Я не знаю, что делать! Подскажите, пожалуйста!» Леонид Михайлович говорит: «Дайте мне полчаса». За это время договаривается с Боткинской. Юру тут же кладут в реанимацию. Оказалось, что произошло отторжение клапана и начался сепсис. Потом выяснилось, что те лекарства, которые Юрке были прописаны, он не принимал. Не хотел, прятал. Считал себя абсолютно здоровым. «Ты что, идиотка? Я же совсем здоров, на черта мне какие-то таблетки!» Но врачи-то объясняли, что принимать препараты надо пожизненно… Дальше образовался тромб в ноге, и врачи сказали, что Юру нужно срочно оперировать, иначе ногу придется ампутировать. Представить Юрку — спортсмена, конькобежца, теннисиста — без ноги я не могла. Понимала, что так жить он просто не сумеет. Дала добро: «Делайте что надо...»

В этот момент к соседке по реанимации, лежавшей за занавеской, родные приводят батюшку. И Юра вдруг говорит: «Зачем он пришел? Может, мне тоже пора?» Я замахала руками: «Да ты-то здесь при чем?! Там свои дела, у нас — свои. Лучше скажи, что тебе приготовить?..» Хотя знала: он ничего не ест. Он попросил: «Принеси мне лучше «Алые паруса». — «Почему именно эту книгу?» — «Не знаю, — пожал плечами, — хочется…»

После операции Юрка никак не выходит из наркоза. Я схожу с ума, но доктора успокаивают: так бывает… А в это время на Дальнем Востоке открывается театральный фестиваль, в рамках которого давно запланированы гастроли антрепризного спектакля с моим участием «Поздняя любовь». Декорации уже давно отвезены, а это стоит безумных денег. Спрашиваю врачей: «Как мне быть?» Они говорят: «Езжайте, не волнуйтесь, все, что надо, мы сделаем…»

Договариваюсь, что к Юре будут приходить Маша и его двоюродная сестра Наташа, и улетаю на открытие фестиваля. Оттуда постоянно звоню дочке, узнаю, как папа... Перед самым открытием раздается звонок на мой мобильник: «Мария Юрьевна?» — «Нет, Клара Борисовна». — «А вы кем приходитесь Юрию Леонидовичу?» — «Женой». — «Примите соболезнования…» Трубка выпадает из рук, разбивается. Потом мне заклеили ее какой-то фигней. До сих пор не могу отказаться от этого телефона... Дальше, помню, Леня и Аня Каневские, Виторганы прибежали ко мне в гримерку, да вообще все там собрались. Я сказала: «Юры не стало, на сцену не пойду». Не пошла. А на следующий день должен идти спектакль. Декорации на месте, актеры, мои партнеры, приехали, все билеты проданы. Что делать? И еще в голове все время свербит мысль: «Если бы я все бросила, Юрка меня не понял бы, наверняка сказал бы: «Дура, ты чего приперлась, с ума сошла?!»

И действительно, какой смысл мне срываться сейчас? Если бы своим возвращением я смогла поднять Юру, а так… И я осталась. Руководила всем оттуда: что купить, как одеть, где отпевать... Потом играла спектакль. Помню только, что все слова, которые говорила по роли, приобрели совершенно другой смысл, все было про меня: «Я прожила со своим мужем 25 лет. И вдруг его не стало. Я почувствовала себя одинокой и несчастной…»; «Я никогда не кокетничала с мужчинами. Мужчины, которые мне нравились, всегда были старше меня. Мой муж, мир праху его, был старше меня на 25 лет. Но ту жизнь, которую я с ним прожила, я готова пожелать любой женщине...» Когда спектакль закончился, зал молча встал.

«Юра очень радовался нашему третьему внуку. А раньше просто уничтожал Машу своими заявлениями: «Что ты, дура, вместо того чтобы собой заниматься, без конца рожаешь?!» С мужем Юрием Зерчаниновым и зятем Борисом. После крестин. 25 апреля 2009 г.
«Юра очень радовался нашему третьему внуку. А раньше просто уничтожал Машу своими заявлениями: «Что ты, дура, вместо того чтобы собой заниматься, без конца рожаешь?!» С мужем Юрием Зерчаниновым и зятем Борисом. После крестин. 25 апреля 2009 г.
Фото: Алексей Горшков

Долго аплодировали. На следующий день я улетела в Москву. Мы простились с Юрой. Очень светлые были поминки… Ночью я села в самолет и вернулась во Владивосток. Из аэропорта милицейская машина привезла меня прямо на сцену. А я была в такой прострации, что ничего этого не понимала. И никак не могла поверить в произошедшее. Главным для меня было одно: если откажусь, Юрка не поймет... Зрительный зал был набит битком. Потом кто-то говорил мне: «Ваш поступок — настоящий актерский подвиг». Какая глупость! При чем тут подвиг? Я просто не могла не сыграть спектакль, потому что отдавала себе отчет: публика не должна расплачиваться за мои проблемы…

Мои еврейские родители

Думая о близких, ушедших навсегда, надо, наверное, грустить, впадать в отчаяние, но говорю же: я так не могу.

У меня почему-то трагическое непременно соединяется с комическим — как орел и решка в монете… Родители мои прожили вместе пятьдесят с лишним лет. Мама была очень светлым человеком — маленькая, худенькая, рыженькая. Настоящая еврейская мама: в доме все делалось только так, как нравилось папе. За стол никто не садился, пока папа не придет с работы — все ждали его. Лучший кусок — папе… Бывало, мама тихо плакала. «Мама, что случилось?» — «Ничего. Шо такое? Я не могу попереживать?» Иногда говорила: «Я оставила бы его, но ради детей…» Нас было двое: я и мой брат Леня… Папа воевал — прошел Сталинград, Севастополь, был ранен, контужен. Но о войне не говорил никогда и ничего. Когда смотрел военные фильмы , усмехался: «Шо вы знаете? Это бабины сказки». Однажды я спросила: «Папа, ты прошел такую большую войну.

Что ты из нее вынес?» — «Две рубашки, — сказал, — да и то женские…» Он был огромным, красивым и невероятно властным. Моего первого мужа сразу назвал «мужчинкой». «Я понимаю, на скрипке можно сыграть концерт. Но шо можно сыграть на барабане?!» — недоумевал он. Но потом смирился, потому что Витька, когда не пил, был замечателен тем, что умел все делать своими руками… А по поводу Юры, когда тот вышел покурить на балкон, папа сказал: «Ну шо, дочка, поздравляю! Наконец у тебя появился дедушка». Характер у папы был тяжелейший. Мама без конца звонила мне в Москву и жаловалась: «Клара, шо он от меня хочет?! Он меня опять ревнует!» Незадолго до того, как уйти из жизни, опять позвонила с той же жалобой: «Ты понимаешь, у нас во дворе живет мужчина, его зовут Леня. Однажды он увидел, как я тащу авоську с картошкой, и помог мне донести ее до двери.

Я позвонила, дверь открыл папа. Шо с ним было, ты такого себе не представляешь!..» Я звоню папе: «Пап, что ты устраиваешь? Ну нельзя же так. Как можно ревновать маму?! Ей 77 лет». — «Клара, я застал ее в таком виде, шо не могу даже тебе пересказать...» — «Папа, ты с ума сошел?!.» Мамин уход из жизни отец перенес очень тяжело. На похоронах все время душераздирающе кричал: «На кого ты меня оставила?!! Что теперь будет? С кем мне теперь жить?!» — причитал без остановки. Я попыталась остановить: «Пап, умоляю, успокойся. Мы все хотим проститься, дай нам это сделать. Пожалуйста, возьми себя в руки». Беру его за руки, они ледяные — декабрь, на улице снег с дождем... И вдруг папа сжимает мне пальцы, делает такой выразительный взгляд с прищуром и говорит: «Ты видишь вот того мужчину, шо стоит сбоку?

Таки он — это тот самый Леня. Шо я тебе говорил?! И я требую, шобы на поминках его не было!!!» — «Папа, да что с тобой, в самом деле?!.» Когда мы собрались поминать маму, я подошла к этому человеку: «Ленечка, простите меня, пожалуйста. На поминки имеют право прийти все, и вы, разумеется, тоже. Но все же я попрошу вас — держитесь как-нибудь так, чтобы вы не стали раздражителем для папы». И посадила его за стол таким образом, чтобы папа не видел. А он такой совершенно нормальный дядька лет семидесяти. «Не знаю, шо он от меня хочет, — говорит, — но мне так жалко вашу маму…»

Папа ушел из жизни, не дожив несколько месяцев до 90 лет. За ним ухаживали и следили две женщины, которых я наняла. Одна — еврейка, из еврейского центра, которая постоянно жаловалась: «Клара, шо мы имеем с вашим папой, я не знаю, как вам выразить!

«Иногда друзья деликатно интересуются: «Ты не хочешь попробовать скрасить свое одиночество?» Нет, не хочу даже думать об этом»
«Иногда друзья деликатно интересуются: «Ты не хочешь попробовать скрасить свое одиночество?» Нет, не хочу даже думать об этом»
Фото: Марк Штейнбок

Ну вообразите только себе, шо тут было вчера! Попросил помидоров, я пошла на рынок, купила. Принесла — красавцы, один к одному. Так шо вы думаете, ваш папа сказал спасибо? Если вы так подумали, то вы сильно ошиблись. Он стал кричать, как будто его режут: «Почему купила такие?! Они же с хвостиками!» — «Ну так шо? Хвостики — значит, свежие, только что с огорода». — «Но это же лишний вес!!! Грабишь меня?!.» О-ох, слов таких нет, как это выдерживать…» А вторая — православная женщина. Смешно откровенничала со мной: «Я так люблю вашего папу, хожу в церковь, молюсь, прошу за него. Чтоб он жил дольше, а то мне ж еще дочку надо выучить». Смех и грех. Действительно ведь человеку надо было зарабатывать…

Неужели я бабушка?

И я ведь кручусь как белка в колесе, чтобы своих поддерживать.

У Маши третий ребенок родился — Андрюшечка, ему уже скоро будет три года. Хорошо, что Юрка его застал. Очень радовался ему. А раньше просто уничтожал Машу своими заявлениями: «Что ты, дура, вместо того чтобы собой заниматься, без конца рожаешь?!» Я негодовала: «Юра, как это — «дура»? Ты сам дурак, раз говоришь такое!..» Хотя прекрасно понимала, что он просто так сотрясает воздух, для порядка. Когда родился Левка, Юра обожал его, затем отдал свое сердце Ане: «Лева, конечно, умный мальчик, но Аня талантливая». А когда на свет появился Андрюша, стал говорить: «Он развивается гораздо быстрее старших, у него такой пытливый взгляд...» Конечно, помогаю им всем, как могу. Понимаю, что детям тяжело. Оба филологи, зарплаты

небольшие.

Борис — образованнейший человек, преподает в университете античную литературу и древнегреческий язык. Он очень хороший отец, во всем поддерживает Машу. Но конечно же у них бывают раздрызги, потому что Маша — абсолютно Юрина дочь, такая же командирша, как отец, без всяких сю-сю, му-сю. Да еще и по профессии критик, специализируется по французскому театру. Очень талантливая девочка, со знанием иностранных языков, с замечательным слогом, прекрасно пишет… Знаю, что мне надо помочь ей найти работу. Но она не успевает начать работать: то Леву родила, то Аню, теперь Андрюшу... Аньке я во всем потакаю, одеваю ее, пытаюсь организовать ее вкус в смысле одежды и никак не могу поверить, что девчушке скоро 11 лет. А Леве уже четырнадцатый! Такой огромный парень: рост — 185, размер обуви — 45?й.

Когда приходит ко мне в квартиру, занимает все пространство. Куда ни повернусь — везде Левка. Я так его люблю! Едва войдет, снимаю с него все, что на нем надето, включая куртку, и стираю. Он пытается сопротивляться: «Клар, ну это же чистое...» — но я должна быть в этом уверена, поэтому все — в стиральную машину! Наутро он надевает все чистое, выутюженное... Подаю ему еду и вдруг замечаю у себя какую-то шаркающую походку. Я — и вдруг шаркаю?! Неужели уже бабушка? Формально да, но… Какая я бабушка?! Не понимаю я своего возраста.

Когда мне одиноко или что-то не клеится, сама себя вытягиваю за уши... Дел всяких полно: концерты, антреприза, радиоспектакль с Леней Каневским на диск записали. А когда вдруг оказываюсь свободной, немедленно придумываю себе занятия — все время где-то бываю.

Приглашая куда-то, меня обычно спрашивают: «С кем вы будете?» Категорично отвечаю: «Я буду одна». Иногда друзья деликатно интересуются: «Ты не хочешь попробовать скрасить свое одиночество?» Нет, не хочу. И даже не подумываю об этом. Когда я жила у своей замечательной Марии Исааковны, ей было, наверное, столько лет, сколько мне теперь. И как раз в тот период за ней ухаживал какой-то импозантный дяденька — ученый. Я говорила: «Мария Исааковна, вас обхаживает такой прекрасный мужчина, почему же вы не идете за него замуж?» На что она возмущенно отвечала: «Зачем? Стирать чужие рубашки?!» — «Да, но если вы будете жить вместе, рубашки же не будут чужими?» — «Но и своими они уже никогда не станут», — отрезала она… Вот в этой простой, но невероятно мудрой фразе для меня кроется объяснение тому, что происходит сейчас в моей личной жизни...

Однако не исключаю, что и у меня вдруг возникнет какое-то великое чувство. Я, например, уверена в том, что Джульеттой возможно быть и в 80 лет. Потому что и в этом возрасте можно испытывать то же самое, что в пятнадцать. Эмоции не регламентируются годами. И я точно знаю: в нас никуда не деваются девочки. Да, есть данность: опыт, мудрость, взрослые взгляды на жизнь. Но внутри все равно в каждой из нас остается все та же, прежняя, ранимая, девочка. Просто нам, взрослым, умудренным опытом женщинам, стыдно это признать. У меня есть даже песня на эту тему: «Напрасно осенние чувства мы прячем подчас, мы так же готовы к осенним безумствам...»

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Таро-гороскоп на апрель 2024 года для всех знаков зодиака
Апрель станет непростым месяцем. С первых дней Меркурий развернется и пойдет в обратном направлении, поэтому многие знаки окажутся перед выбором или их дела начнут буксовать. Каждому представителю зодиакального круга не помешает помощь или хотя бы совет. Карты Таро укажут правильный путь для каждого, с этими рекомендациями вы сможете избежать проблем и даже выбиться в лидеры.

Таро-гороскоп на апрель 2024 Овен




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог