Как Иван Васильевич стал грозным

Жизнь царя до сих пор окутана тайнами и полна загадок.
Ирина Стрельникова
|
26 Августа 2009
Кадр из фильма «Царь». В роли Ивана Грозного — Петр Мамонов
Кадр из фильма «Царь». В роли Ивана Грозного — Петр Мамонов
Фото: ИТАР-ТАСС

Фильм Павла Лунгина «Царь» в широкий прокат еще не вышел, но страсти вокруг него уже разгораются. Ведь там Иван представлен безумцем, устроившим в стране кровавый хаос. Многих, кто привык считать Ивана Грозного царем хоть и жестоким, но все же принесшим много пользы государству, такая трактовка образа ошеломляет. А между тем сюжет очень точно следует реальным событиям...

Удача подвернулась редкая: король Польши Сигизмунд II Август умер, не оставив наследников, и поляки пожелали возвести на престол московского государя Ивана Васильевича.

Одно из первых изображений царя Ивана IV Грозного - портрет-парсуна. Конец XVII в
Одно из первых изображений царя Ивана IV Грозного - портрет-парсуна. Конец XVII в
Фото: РИА «Новости»

Так полувраждебное государство безо всякой войны присоединилось бы к Руси.

Послов из Польши Иван встретил ласково: «Я знаю, что у вас говорят, будто я злой и запальчивый. Но я зол только для тех, кто против меня. А для тех, кто ко мне добр, я не пожалею отдать последнюю рубашку!» Малюта Скуратов, стоявший поблизости, без страха перебил царя: «Казна твоя богата, государь! Найдешь чем жаловать!» Иван, улыбнувшись, продолжал: «Польские паны знают, как богаты были мои предки, а я вдвое богаче их!»
Такие речи послам понравились — получать богатые подарки польские паны любили. Но тут Иван взял да и выкинул штуку: встал с трона, снял с одного из поляков соболью шапку и...

надел на шута: «А ну, поклонись-ка мне по-польски!» Шут стал паясничать, царь дико захохотал, опричники угодливо подхватили... Смеяться Иван прекратил так же внезапно, как начал. Теперь он впал в задумчивую грусть. Послы смиренно ждали, что будет дальше. «Ох, грехи мои тяжкие! — снова заговорил царь. — Душа моя рвется к монастырскому уединению. Недалеко то время, когда уйду я и от вас, и от русских подданных моих и затворюсь в келье...»
Странности царя изрядно смутили послов. Но дело еще можно было поправить, если б в это самое время не прислали Ивану из Персии подарок — слона. Царь пожелал, чтобы слон опустился перед ним на колени, но животное заупрямилось. Тогда Иван, впав в ярость, велел изрубить слона на куски вместе с погонщиком, что тут же, на глазах у польских послов, и проделали опричники. Вольнолюбивые польские паны бежали из Москвы в страхе и рассказали у себя, что Иван совершенно безумен.

Так царь выглядел на самом деле (облик Ивана Грозного воссоздан знаменитым антропологом Герасимовым, исследовавшим его череп)
Так царь выглядел на самом деле (облик Ивана Грозного воссоздан знаменитым антропологом Герасимовым, исследовавшим его череп)
Фото: РИА «Новости»

Через некоторое время польско-литовский трон занял отважный воин Стефан Баторий и двинул войска против Руси, отбирая у нее город за городом...

На благо стране?

Прошло чуть меньше пятисот лет, и о дикости царя подзабыли. Недаром Иван по опросу «Имя России» вошел в первую десятку наиболее значимых исторических персонажей. Ему ставится в заслугу завоевание Казани с Астраханью, а еще Сибири. Опричнину принято считать хоть и жестокой, но необходимой мерой для укрепления государственной власти. Впрочем, такой взгляд на царствование Ивана возник лишь в ХХ веке, с легкой руки Сталина, чувствовавшего большую симпатию к этому царю. Но более ранние историки сходятся на том, что никто другой не причинил России столько вреда, как Иван.

Недаром в Европе была популярна гравюра, где он изображался в виде сказочного чудища, сидящего на горе трупов. Многое повидала Европа во времена Средневековья, но такого, как в России при Иване, пожалуй, не было нигде. Что касается его достижений — это во многом миф. Впрочем, были в начале его царствования 13 счастливых для России лет — как раз те 13 лет, когда Иван страной сам не правил...

Игрушка в чужих руках

По преданию, 25 августа 1530 года, в день, когда Иван родился на свет, разразилась в Москве страшная гроза, а казанская ханша сказала московским гонцам: «Родился у вас царь с двойными зубами: одними он будет есть нас, татар, а другими — вас».

Ивану было всего три года, когда умер его отец, и власть формально перешла к нему, на деле же ее стали рвать друг у друга бояре. Ивана, как живую куклу, наряжали и выводили к иноземным послам, а после отправляли в палаты, где им уже никто не интересовался. «Бывало, мы с братом Юрием играем по-детски, — вспоминал Иван впоследствии, — а князь Иван Шуйский сидит на лавке, локтем опершись на постель отца нашего, да еще ногу на нее положит, а с нами по-властелински обращается, как с рабами». Иван, в отличие от слабоумного младшего брата, рос мальчиком способным. Он чрезвычайно много читал: церковные книги, летописи... Вот только находил он там лишь то, что подтверждало его собственные потаенные мысли: мир погряз в мерзости. Особенно он любил Апокалипсис, то место, где описаны кары грешникам. Грешниками ему представлялись его собственные обидчики, вот хотя бы тот же Шуйский.

Он читал и копил злобу.

Эту злобу Иван рискнул показать, только когда ему исполнилось 13 лет. Набрал отроков-удальцов из знатных семейств, скакал с ними верхом по Москве, топча ради забавы прохожих, пьянствовал и буйствовал. Бывало наряжался в саван и разгуливал по улицам на ходулях, пугая добрых христиан. Он был уверен, что, раз вся власть от Бога, то властелину позволено любое сумасбродство, а всякое недовольство подданного своим властелином — богохульство...

Чтобы придать еще более «божественности» своей власти, в 16 лет он захотел венчаться на царство (до него московские правители именовались великими князьями, а не царями). Для этого придумана была целая история с шапкой и бармами, якобы переданными в XI веке византийским императором Константином Мономахом для его внука, Владимира Мономаха, — в ожидании тех времен, когда появится на Руси достойный правитель (на самом деле шапка Мономаха скорее всего татарского происхождения и при Иване была сильно перелицована).

Иван хвастал, что растлил тысячу дев. В фильме Лунгина это, как и многое другое, показано лишь намеком, но образ дикого правителя впечатляет!
Иван хвастал, что растлил тысячу дев. В фильме Лунгина это, как и многое другое, показано лишь намеком, но образ дикого правителя впечатляет!
Фото: РИА «Новости»

Так он сделался первым русским царем. Примерно в то же время Иван женился на Анастасии Захарьевой-Юрьиной, девушке кроткой и богомольной. Он относился к ней куда теплее, чем к последующим своим женам, но бесчинств своих сразу не оставил...

А вскоре случился в Москве страшный пожар, за какой-то час город выгорел дотла. Разнеслась молва, что всему виной — родственники царя по матери, Глинские. Якобы они вынимали из человеческих трупов сердца, мочили в воде и этою водою кропили московские улицы, и от этого колдовства пошел огонь.

Разъяренная толпа бросилась к царю разыскивать Глинских, и Иван крепко испугался.

Тут явился перед ним священник, назвавшийся Сильвестром, и сказал, что все это — небесная кара, что Иван должен покаяться или погибнуть. Царь плакал и обещал вести отныне праведную, богомольную жизнь… И с тех пор слушался Сильвестра во всем. А бунт удалось усмирить несколькими выстрелами…

И начались для России те самые 13 лет благоденствия и успехов. Кроме Сильвестра, чуть что пугавшего царя чудесами и предзнаменованиями (возможно, липовыми, хотя речь идет о XVI веке, когда чудеса случались на каждом шагу), появился рядом с царем очень способный человек ­— дворянин Адашев. Он-то и затеял покорять Казань и Астрахань и сумел довести дело до победы.

Сам Иван ни в чем не участвовал и в свои 22 года был как дитя, полностью доверяясь своим мудрым советчикам, — он только молился в походной церкви. Лишь однажды, в критический момент, его силой, взяв коня под уздцы, привели под стены осажденной Казани — войско нуждалось в воодушевлении перед штурмом. В те времена царь был кроток как агнец...

…Все изменилось в паломничестве, которое царь предпринял, чтобы помолиться о здравии родившегося недавно наследника — 7-месячного царевича Дмитрия. И хотя некий старец предсказал, что младенец в пути погибнет, решено было все же ехать, вернее плыть на лодке, в Кирилло-Белозерский монастырь. Страшное предзнаменование сбылось. Шаткие сходни, на которые ступила нянька с младенцем в руках, перевернулись, и наследник утонул.

Дальше пришлось ехать молиться за упокой.

В том паломничестве произошла у Ивана одна случайная встреча — с ненавистником Сильвестра священником Вассианом. Тот сказал царю: «Если хочешь быть настоящим самодержцем, не держи около себя никого мудрее тебя самого». Слова поразили Ивана в самое сердце, он поцеловал Вассиану руку и воскликнул: «Если бы отец родной был жив, так и тот не дал бы мне лучшего совета!»

С тех пор Иван стал меняться. Теперь он делал все наперекор своим советчикам. Напрасно Адашев уговаривал его идти на Крым, твердил о благоприятном моменте... «Вы мне ни в чем не давали воли: как обуваться, как спать — все было по вашему желанию. Теперь будет не так!» — отвечал Иван и велел развернуть войска на Ливонию.

Игумен Соловецкого монастыря Филипп был единственным в России человеком, который решился выступить против кровавого безумия... (Кадр из фильма «Царь», в роли Филиппа - Олег Янковский)
Игумен Соловецкого монастыря Филипп был единственным в России человеком, который решился выступить против кровавого безумия... (Кадр из фильма «Царь», в роли Филиппа - Олег Янковский)
Фото: Фото предоставлено компанией-кинопрокатчиком «Наше кино»

Через несколько лет он, окончательно охладев к бывшим любимцам, обвинил Сильвестра в ереси и сплавил в монастырь. А Адашева посадил под стражу, где тот вскоре умер от внезапной и загадочной горячки.

Царь, желая доказать, что полностью освободился от Сильвестровых правил строгого благочестия, бросился теперь в другую крайность. Во дворце не прекращались шумные пиры, на которых разносились «чаши великие», и все должны были пить, пока не упадут. Без всяких границ Иван предавался теперь и чувственным наслаждениям. К этому времени царицы Анастасии уже не было в живых (в ее отравлении мнительный Иван заподозрил все тех же Сильвестра и Адашева). Не прошло и восьми дней, как царь стал подыскивать себе новую жену, и остановился на кабардинской княжне Марии Темрюковне (как сказано в летописи, Иван смотрел черкешенку в числе прочих претенденток и «полубил ее»).

Мария Темрюковна обожала охоту, азартно скакала верхом за жертвой и первая спрыгивала с коня, чтобы всадить зверю нож в горло. По мнению современников, эта царица отличалась бешеной злобой. При ней Иван почувствовал настоящий вкус к кровопролитию. Бывало, бояре, еще помнившие царя другим человеком, отваживались упрекать его — это кончалось для них плохо.

А потом случилось нечто странное. В декабре 1564 года царь вдруг объявил, что не желает больше царствовать, сложил с себя шапку Мономаха, царские бармы и цепь и отбыл в неизвестном направлении. За ним, впрочем, следовало множество возов с драгоценностями. В Москве поднялся вопль и плачь великий — как жить без царя, никто не знал…

Через месяц до столицы дошли известия: государь обнаружился в ста с лишним верстах, в Александровской слободе.

Прислал оттуда грамоту: мол, положил он гнев свой на бояр, да дворян, да приказных людей: «Собрали себе великие богатства, не радят о государе, а когда он захочет их понаказать, архиепископы заступаются за виновных. Поэтому государь поехал поселиться, где Господь Бог наставит». Народ московский возопил и бросился в Александровскую слободу упрашивать царя вернуться. Иван обещал подумать.

И вот 2 февраля он неожиданно объявился в Москве. Увидев государя, люди обмерли — за два месяца он страшно изменился: взгляд сделался беспокоен, черты исказила злоба. Кроме того, 33-летний Иван совершенно оплешивел, даже из бороды, некогда густой и пышной, вылезли почти все волосы.

Иван с Филиппом были друзьями детства. Кадр из фильма «Царь» (Олег Янковский в роли Филиппа и Петр Мамонов в роли Ивана Грозного)
Иван с Филиппом были друзьями детства. Кадр из фильма «Царь» (Олег Янковский в роли Филиппа и Петр Мамонов в роли Ивана Грозного)
Фото: ИТАР-ТАСС

Что с ним случилось в эти два месяца — не знает никто. Ясно только, что его психика пошатнулась. Возможно, это было следствием пьянства. Возможно, дурной болезни. А может, чего-то третьего. Как бы то ни было, Иван объявил, что согласен снова принять власть, но с двумя условиями. Во-первых, чтобы впредь никто ему не мешал наказывать изменников и не смел за них заступаться. Во-вторых, чтобы страна была разделена на две части: земщину и опричнину. «Сам сатана не смог бы выдумать ничего удачнее для порчи человеческой», — писали современники.

Псы государевы

Земщину царь оставил Боярской думе, а себе в личное пользование отвел опричнину, то есть десятка два богатейших городов.

Граждан для своего «государства в государстве» он отбирал сам — шесть тысяч бояр и дворян, которые успели отличиться в буйстве, пьянстве или разврате. Царь раздал им вотчины в опричных землях (прежние владельцы просто выселялись). Сам же с тремястами ближайшими опричниками поселился в Александровской слободе, где завел какую-то дьявольскую пародию на монастырь (его снова как будто охватила тяга к богомолью, но теперь абсолютно безумному, будто перевернутому с ног на голову). Себя Иван самовольно объявил игуменом, пономарем — Малюту Скуратова, а келарем — Вяземского. «Братию» обрядил в рясы (под которыми опричники носили расшитые золотом кафтаны) и шапочки-тафьи. На пояс полагалось вешать длинный нож. Были у опричников и другие опознавательные знаки: притороченные к седлу собачья голова и метла — слугам государевым полагалось, как псам, вынюхивать измену и выметать ее вон.

В полночь царь-«игумен» сам поднимался на колокольню и звонил к всенощной, потом в четыре утра — к заутрени, а в восемь — к обедне.

Богослужение велось по строгому монастырскому уставу, сам Иван так усердствовал в земных поклонах, что на лбу у него вспухла шишка. Еще он сочинял стихиры: на день преставления чудотворца митрополита Петра и в честь Владимирской Божией Матери. Бывало, он сам пел в хоре опричников — у царя был идеальный слух и приятный голос.

Как и положено игумену, в трапезной царь с «братией» за стол не садился, а читал перед обедающими жития святых и поучения святых отцов... «Монахи» при этом объедались дорогими яствами и пили допьяна.

Затем все спускались в подвал, в пыточную, куда каждый день приводили сотни опальных. Опричники в монашеских рясах пытали их и убивали (для этого, собственно, им и нужны были ножи). Люди поражались, глядя на царя в такие минуты: он гомерически хохотал. Иван Васильевич вообще любил убивать, шутя. Опальных монахов сажал на бочку с порохом и взрывал, напутствуя: «Летите на небо!» Однажды Ивану показалась забавной фамилия некоего дворянина Овцына, и он велел повесить его рядом с овцой. Бывало, он для забавы пускал медведей в народ. Или велел зашить кого-нибудь в медвежью шкуру (это называлось «обшить медведно») и травил собаками.

Но чаще всего Иван просто топил опальных в пруду, что у самой стены Александровского кремля. Англичанин Джером Горсей, бывавший в слободе, писал: «Много жертв было потоплено в этом пруду; рыбы в нем питались в изобилии человеческим мясом и оказывались отменно вкусными и пригодными для царского стола».

Практиковались в слободе и иные забавы: туда «на блуд» свозили молодых женщин и девок.

Всего у Ивана, по разным подсчетам, было от шести до восьми жен. Первая из них, царица Анастасия, была женщиной кроткой. Считается, что она благотворно влияла на царя. Гравюра XIX в.
Всего у Ивана, по разным подсчетам, было от шести до восьми жен. Первая из них, царица Анастасия, была женщиной кроткой. Считается, что она благотворно влияла на царя. Гравюра XIX в.
Фото: ROGER-VIOLLET/EAST NEWS

Первому жертва доставалась царю, потом — всей «братии». Бывало, разденут несчастную донага и заставят в таком виде ловить кур. По словам того же Горсея, Иван хвастал, что растлил тысячу дев и передушил тысячу внебрачных детей. Ведь внебрачные дети, как он считал, не угодны Богу! Однажды муж одной изнасилованной попытался жаловаться — и был наказан, тоже в духе царского юмора. Опозоренную жену повесили под потолком в его же доме и две недели не позволяли снимать.

Страна замерла в смертельном страхе. Никто не решался противиться царской воле, и каждый думал, что, может, его самого как-нибудь пронесет. Во всей России нашелся единственный человек, решившийся поднять голос против кровавого безумия...

Образцовый менеджер, святой мученик

Это был игумен Соловецкого монастыря Филипп. История, связанная с ним, и легла в основу фильма «Царь». Это был человек замечательный! Сейчас бы о нем сказали: образцовый менеджер. Ни до него, ни долго еще после в России таких не было. При Филиппе Соловецкий монастырь совершенно расцвел! Там был построен дивной красоты каменный собор, гостиница, больница. Филипп велел осушить болота, завел водяные мельницы, садки для рыбы, солеварни, кирпичный и кожевенный заводы, развел северных оленей.

Кроме того, он был большим поклонником механизации и придумал посевной агрегат, позволивший одному человеку сеять за семерых.

Тем временем в Москве митрополит Афанасий, не смевший возражать царю, но и не в силах более смотреть на его злодеяния, тихо и без лишнего шума сложил с себя сан и уехал в Чудов монастырь. Неизвестно, чем руководствовался Иван, призвав на его место соловецкого игумена. В фильме Лунгина это объясняется тем, что Иван с Филиппом были друзьями детства. Действительно, Филипп (в миру его звали Федором Колычевым) был сыном боярина, близкого к отцу Ивана, великому князю Василию Ивановичу. Но после смерти венценосного покровителя род Колычевых угодил в опалу и был удален из Москвы, Ивану было тогда 5—6 лет, и вряд ли он успел запомнить юного Колычева...

Как бы то ни было, Филипп был вызван в Москву и первым делом…

решительно отказался от сана митрополита. Но царь настаивал, и Филипп сказал: «Я повинуюсь твоей воле, Государь, но оставь опричнину, иначе мне быть в митрополитах невозможно». Царь жаловался, что кругом враги и изменники, Филипп возражал: «Опомнись, никто не замышляет против твоей державы». В конце концов Филипп все-таки уступил и рукоположился в сан. Видимо, царь дал ему какую-то надежду на то, что кровопролитие в стране прекратится.

Некоторое время Иван действительно воздерживался от казней, но потом потихоньку принялся за старое. Филипп бросился к нему за объяснениями, царь ответил: «Молчи, отче, молчи и благословляй нас по нашему изволению!»

«Наше молчание ведет тебя к греху, а страну нашу к гибели», — качал головой Филипп.

Отношения накалялись, но Иван все медлил дать волю своему гневу. В его парадоксальном характере было медлить с казнью врагов своих, отыгрываясь на ком угодно другом. Вот так и с Филиппом — люди, близкие к митрополиту, гибли один за другим, а виновник царского гнева оставался невредим. Филипп сам пошел навстречу гибели. Однажды, когда Иван, приехав в Москву из слободы, подошел в Успенском соборе к митрополиту за благословением, тот... отвернулся от Ивана. Кто-то из опричников воскликнул: «Владыка! Царь Иван Васильевич требует благословения от тебя». Тогда Филипп сказал: «Не узнаю царя ни по одежде, ни по делам его! Государь, кому ты думаешь угодить, вырядившись монахом?

Мы здесь приносим бескровную жертву, а ты проливаешь христианскую кровь. У всех народов есть закон и правда, защита от злых и милосердие, только на Руси их нет. Опомнись, взыщется от рук твоих невинная кровь!»

«Филипп, — сверкнул глазами царь, — ты испытываешь мое благодушие». Митрополит ответил: «Я пришелец на земле. Буду стоять за истину, хотя бы пришлось принять лютую смерть...»

На Соловки от царя были посланы люди, подговорившие монахов оклеветать бывшего своего игумена, обвинив в стяжательстве. Был собран церковный собор, на котором Филиппа осудили. Одним из ярых обвинителей стал новгородский архиепископ Пимен, надеявшийся получить митрополичий сан (его надежда оказалась напрасной). С Филиппа сорвали митру, вывели на улицу, заметая за ним след метлами, посадили на дровни, забили ноги в колодки и увезли в монастырь, в Тверь.

По дороге опричники теми же метлами били Филиппа, а народ бежал следом и плакал. Напоследок мстительный царь велел отрубить голову племяннику низложенного митрополита, Ивану Колычеву, и послал пленнику «в подарок».

И только через год царь решился, наконец, расправиться с самим Филиппом: подослал верного своего слугу Малюту Скуратова, и тот задушил святителя подушкой. С этого злодеяния началось самое, пожалуй, безумное предприятие Ивана — поход с опустошительной войной на собственную страну.

Безумный поход

Новгород Иван ненавидел давно, а еще Псков и Тверь — эти города, согласно летописям, которые в детстве так любил читать Иван, при его предках не очень-то охотно шли под власть Московского княжества.

В фильме показана вторая его жена Мария Темрюковна (в ее роли — Рамиля Искандер), славившаяся бешеной злобой
В фильме показана вторая его жена Мария Темрюковна (в ее роли — Рамиля Искандер), славившаяся бешеной злобой
Фото: PHOTOXPRESS.RU

Теперь царю вздумалось рассчитаться за дела столетней давности. Начал он с Твери. Избавившись от Филиппа, царь сначала разорил город (опричники крушили дома, уничтожали запасы, сжигали у купцов товары), а потом «понаказал» жителей. Убивали всех, кто попадался на пути. То же самое Иван повторил в Торжке. Там, впрочем, он сам едва избежал гибели: ворвался в местную тюрьму, захотел потешиться казнями заключенных, да на него бросились пленные татарские царевичи. Малюта в последний момент успел заслонить собою царя и был тяжело ранен. Эти татарские царевичи были чуть ли не единственными во всей России, кто хоть попытался сопротивляться...

Наконец, 6 января 1570 года опричное войско во главе с царем вошло в Новгород. К царскому седлу была приторочена серебряная собачья голова немецкой работы, непрерывно щелкавшая зубами. По обычаю новгородский архиепископ Пимен (тот самый, что обвинял Филиппа на процессе) с крестами и иконами встречал государя на волховском мосту. Царь не стал целовать креста из рук архиепископа, сказав: «Ты, злочестивец, хочешь Великий Новгород отдать польскому королю, ты не пастырь, а волк, изменник и нашему царскому венцу досадитель». Впрочем, приказал служить обедню и молился. А помолившись, приступил к тому, зачем пришел. Начал с купцов. В летописи осталась запись о казни некоего Федора Сыркова, человека в Новгороде уважаемого, мецената и составителя церковных книг. Его сначала бросили в ледяную воду, затем вытащили (царь насмешливо спросил, не видал ли Сырков что-нибудь в реке, и тот ответил, что видал чертей, которые ждут не дождутся Ивана).

Тогда купца поставили на колени в котел и сварили на медленном огне.

Перебив купцов, опричники принялись за бояр и дворян. Их терзали, по выражению летописца, «неисповедимыми муками», в том числе поджигали «мудростью огненной» — специальным составом, изобретенным для этого случая самим Иваном (он действительно был чрезвычайно одарен). А их женам связывали назад руки с ногами, той же веревкой привязывали к ним детей и бросали с моста в Волхов. Царю все это напоминало его любимые сцены из Апокалипсиса: падение грешников в пучину Ада...

Покончив со знатью, царь принялся за простых новгородцев — их казнили человек по 500 в день.

Пять недель царь свирепствовал в Новгороде. Погибло около 20 тысяч жителей.. Между прочим, вода в Волхове под мостом никогда не замерзает до конца: новгородцы говорят, что это со времен Ивановых казней...

Из города уезжали таким порядком: впереди архиепископ Пимен, в скоморошьей шапке, сидя на кобыле задом наперед и играя на дуде. За ним — хохочущий царь. Так и въехали во Псков — следующий пункт назначения. Там жители уже все знали и успели приготовиться к смерти: исповедовались, причастились и… накрыли на площади богатые столы для гостей. Ивана приятно поразил вид псковичей, безмолвно лежавших на земле ниц. И тут к царю подошел полуголый босой человек в веригах — это был юродивый Никола по прозвищу Салос, в зубах он держал кусок сырого мяса.

«Что же ты, Божий человек, ешь мясо в пост?» — спросил Иван. «А разве ты сам не ешь человечье мясо?» — возразил Никола. Поразительно, но это спасло город: царь ушел, никого не казнив, а только ограбив Псков.

Расплата

Но остановиться Иван уже не мог: его безумие все усиливалось. Бывало, царь трясся в припадках, а на губах у него выступала пена. Его преследовали кошмары, мерещились картины все более и более грандиозного заговора. С врагами царь расправился давно. С теми, кто был нейтрален, тоже. Теперь оставались друзья. Иван вдруг объявил изменниками верхушку опричнины: отца и сына Басмановых, Висковатого, «келаря» Вяземского... В них, взявших с его же собственного позволения большую волю, ему теперь мерещились ненавистные тени Сильвестра и Адашева.

Скуратова его гнев на этот раз не постиг — видимо, Иван был благодарен ему за случай в Торжке.

И вот на Красной площади было поставлено 18 виселиц и еще множество всевозможных приспособлений: котлы с кипящей водой, огромные сковороды для жарки живьем, острые железные когти, клещи, веревки для перетирания тела пополам… Народ, увидев все эти приготовления, в ужасе разбежался по домам.

Между прочим, именно этой сценой заканчивается фильм Лунгина. Царь сидит на троне посреди пустынной площади и растерянно повторяет: «Где мой народ? Где мой народ?» Но это в кино, а в жизни было не так. Иван послал гонцов кричать по улицам: «Идите без страха, государь обещает вам милость!»

Люди нехотя стали собираться у места казни. «Праведно ли я караю лютыми муками изменников? Отвечайте!» — крикнул царь народу. «Будь здоров и благополучен! — зашумела испуганная толпа. — Преступникам и злодеям — достойная казнь!» Вывели осужденных: каждому досталась своя, особая казнь. Басманова-сына царь помиловал, велев тому обезглавить своего отца...

Казалось, людоедскому безумию Ивана не будет конца. Но через год ему стало не до массовых казней. К незатухающей Ливонской войне, приносившей одни неудачи, прибавилась еще одна: под Москвой вдруг объявился крымский хан Девлет-Гирей со своей ордой. Это было так неожиданно, что сам Иван едва не угодил в плен, еле успел уехать в Серпухов. Узнав, что царя в столице нет, татары не стали брать Москву — просто подожгли. В Кремле взорвался пороховой склад, и город, едва восстановившийся после первого пожара, сгорел вновь.

Гонимые пламенем, жители бросились к воротам, образовалась давка, а тут налетели татары с саблями — всего погибло тогда до 80 тысяч москвичей. По словам очевидцев, Москва-река была так запружена телами, что течение прекратилось.

Девлет-Гирей по этому поводу написал Ивану издевательское письмо: «Я Москву сжег и опустошил, много людей саблей побил, а других в полон взял, все хотел венца твоего и головы, а ты убежал! Когда бы у тебя был стыд, ты бы пришел и встал против меня. Отдай же мне Казань и Астрахань». Дело едва удалось уладить обещанием отдать требуемое… через год — а там уж, на счастье России, в Крымском ханстве начались нелады, и новый поход Девлет-Гирея на Москву провалился.

Картина В.Шварца «Иван Грозный у тела убитого им сына» (1864 г.)
Картина В.Шварца «Иван Грозный у тела убитого им сына» (1864 г.)
Фото: РИА «Новости»

Опасность миновала, и Иван стал уже набираться прежней самоуверенности, как вдруг с ним случилась такая беда, о которой он и помыслить не мог!

Поминальный синодик

Когда умерла царица Мария Темрюковна, царь стал выбирать себе новую жену. Со всей России свозились к нему девки на смотрины — за утайку дочери старше 12 лет боярам и дворянам грозила казнь. Среди двух тысяч кандидаток Иван выбрал Марфу Собакину, но она заболела накануне свадьбы. Царь все же велел вести ее, полуживую, под венец ­— через несколько дней новобрачная умерла. Иван недолго колебался, кого обвинить в ее отравлении: брата покойной Марии Темрюковны или Малюту Скуратова — расправился с обоими, первого посадив на кол, а второго отправив на верную смерть, на безнадежный штурм одной из ливонских крепостей.

И сразу стал улаживать дело с новой женитьбой. По церковным правилам больше трех раз жениться не полагалось, и Ивану пришлось собрать церковный собор, чтобы получить разрешение на четвертый брак — во искупление греха ему запретили причащаться три года. Царь, впрочем, с тех пор вообще никогда не причащался, поскольку за четвертым вскоре последовал пятый брак, за ним шестой (всего, по разным подсчетам, царь женился то ли шесть, то ли семь, то ли восемь раз)… Разрешения он больше ни у кого не спрашивал. Жены быстро надоедали, и в первый же год супружества он избавлялся от них. Одну, Марию Долгорукую, утопил на другой день после свадьбы, заподозрив в неверности (в память этого события Иван велел провести на позолоченных куполах церкви в Александровской слободе черные полосы). Других сплавлял в монастырь.

Царицы сменяли друг друга так часто, что просто не успевали рожать детей...

Царь не особо заботился об этом, поскольку имел от первой жены — Анастасии, двух сыновей. Младший из них, Федор, правда, был слабоумным, но старший, Иван, вполне годился в наследники престола. Царевич Иван Иванович казнил наравне с отцом, ходил с ним на Новгород и вообще принимал участие во всех делах. Правда, мнительность иной раз заставляла царя сомневаться в верности сына, и в такие минуты над царевичем нависала страшная гроза. Но все же царь помнил, что других наследников у него нет.

И вот в приступе гнева Иван Васильевич убил сына. Ссора вышла из-за того, что царь застал его жену не вполне одетой: беременная царевна была в одной рубашке вместо трех, полагавшихся по этикету, и государь избил ее железным посохом (вскоре царевна выкинула ребенка).

Царевич вступился было за жену, но и сам попал под удар отцовского посоха, да очень неудачно, виском. Пролежав несколько дней без сознания, он умер.

Горю Ивана не было предела! Он даже стал испытывать нечто вроде раскаяния, и не только за убийство сына, но и за остальные свои дела. Составил поминальный синодик жертв. Кого не мог припомнить, обозначил просто: «Их же ты, Господи, знаешь!» И велел молиться за убиенных в монастырях. При этом царь нет-нет да и не удерживался от соблазна пополнить синодик именами очередных казнимых. Он, впрочем, даже не считал это главным своим грехом ­— куда больше Иван ставил себе в вину сребролюбие...

И все же с престолонаследием нужно было что-то решать. Очередная супруга, Мария Нагая, родила сына Дмитрия, но Иван его как наследника не рассматривал — видимо, потому, что считал свой брак не вполне законным. Вот и надумал жениться еще раз на какой-нибудь принцессе крови, которая подарила бы ему сына, законного пусть не по церковным, но хотя бы по династическим законам...

Ивану пришло в голову даже посвататься к английской королеве-девственнице Елизавете. На случай возможных возражений, что он, мол, женат, Иван велел своему послу сказать: «Царица Мария из семьи неродовитой, ее и прогнать недолго». Но Елизавета отказалась под тем предлогом, что она сама давно замужем... за Британией. Обругав королеву в письме отборной площадной бранью и попеняв ей на то, что правит не сама, как установлено Богом, а при участии парламента, Иван тут же предложил новый вариант: отдать ему в жены родственницу Елизаветы, Марию Гастингс, графиню Гоптингтонскую.

Но и родственницу свою королева не отдала, сославшись на то, что, дескать, графиня немолода, некрасива и вообще болеет.

Ивану и самому, впрочем, поздновато было думать о невестах. В свои пятьдесят с небольшим он выглядел дряхлым старцем — сказывалась бурная и невоздержанная жизнь. Он очень располнел, вернее распух, и от тела его исходило зловоние — результат какого-то страшного гниения. Кроме того, у него так болели ноги, что он не мог ходить — его носили на носилках. Он часто жаловался, но жалобы его были странны. «Изгнан есмь от бояр, самовольства их ради, и скитаюсь по странам», — писал он, сидя у себя в Москве.

Иноземные врачи, которых Иван выписал, не справлялись, и в начале 1584 года он велел привезти из Лапландии знахарей.

Их ловили и тащили к царю силой. Но все, чего Иван от них сумел добиться, — это предсказания его смерти 17 марта того же года. Иван то молился и плакал, то грозил. И вот роковой день настал. С утра Иван почувствовал себя лучше и послал к знахарям сказать: «Предсказание не сбылось, и сегодня вы будете умерщвлены». Те просили дождаться захода солнца.

До захода царь, на их счастье, не дожил: сел за шахматы, стал расставлять фигуры, да все никак не мог пристроить на место короля. Иван рассердился и… свалился в ударе. Он успел только попросить, чтобы его постригли в монахи. Но, пока митрополит добежал до его покоев, Иван умер.

Царскую волю так боялись нарушить, что постриг все же был совершен — над бездыханным телом.

Страну Иван оставил в полном разорении. Население, достигавшее в начале его царствования 5—8 миллионов, заметно сократилось. Все опустело, пашни стояли заброшенные и поросли лесом. Ливонии и Польше в результате проигранной войны отошло немало западных русских земель. В Казани и Астрахани, которые только чудом удалось сохранить, восстали черемисы. Что касается покорения Сибири, то его при Иване просто не было. Казак Ермак Тимофеевич, вопреки запрету царя, боявшегося Сибирского хана Кучума, взял столицу ханства Искер, но вскоре русских оттуда выбили, и присоединение Сибири к России было отложено до лучших времен. Укрепить самодержавную власть Ивану тоже не удалось.

После него трон достался слабоумному Федору, за которого правил Годунов. Федор умер бездетным. Младший сын Ивана, царевич Дмитрий, погиб в Угличе от рук убийц Годунова, династия пресеклась, и наступило в России Смутное время. Примерно в эти годы, между прочим, возникли фольклорные сказания и песни о царе Иване, в которых его называли Грозным — при жизни никто бы не осмелился назвать его иначе, чем Великий...

Что касается митрополита Филиппа — его мощи стали являть чудеса, и при царе Алексее Михайловиче были перевезены в Москву (тогда же митрополит был причислен к лику святых), в Успенский собор, где и поныне покоятся неподалеку от могилы Ивана Грозного в другом соборе Кремля — Архангельском.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог