Анна Тихонова. Вспоминая отца

«Я была уверена, что Тихонова обожают все, но, попав в кинематографическую среду, поняла, что это не так...»
Тихонова Анна
|
08 Февраля 2013
Фото: Fotobank

Я была уверена, что Тихонова обожают все — от простых зрителей до членов правительства, но, попав в кинематографическую среду, поняла, что это не так...

Никак не могу привыкнуть к тому, что папы нет. Иногда кажется: слышу его голос, звук шагов. Скрипнет входная дверь, и в голове проносится: «Это папа вышел на крыльцо покурить».

Даже в восемьдесят отец выкуривал за день пачку «Мальборо». Они часто стояли на крылечке с моим мужем Николаем, дымили и беседовали о жизни, о кино.

Мне философствовать было некогда, вечно крутилась с детьми. Свободное время появлялось только вечером, когда Слава и Гоша укладывались спать. У меня глаза тоже слипались, но я старалась побыть с отцом. Иногда просто сидела рядом. Телевизор почти всегда был включен на спортивном канале. Я приваливалась к папиному плечу, и мы смотрели вместе хоккей или футбол.

Теперь, когда не спится или на сердце тоска, я включаю какой-нибудь матч — негромко, фоном. И сразу успокаиваюсь, как будто снова чувствую рядом родное плечо...

Строительство дома на Николиной горе мы начали в середине девяностых. Я была счастлива, когда у нас появилась дача, по тогдашним меркам — шикарная. Теперь, конечно, небольшой двухэтажный дом из красного кирпича не идет ни в какое сравнение с хоромами, построенными по соседству.

Фото: ИТАР-ТАСС

Но мы никогда никому не завидовали, нас и сейчас все устраивает. И папа говорил: «Здесь как в городской квартире — отопление, ванная. И даже камин!»

Он мечтал жить на природе, наверное потому, что родился и вырос в подмосковном Павловском Посаде. Дача была его любимым детищем. Папа сам разрабатывал проект и покупал стройматериалы.

В одну из первых зим на Николиной горе ему пришлось уехать на съемки. Стояли морозы, и в только что построенном доме лопнули трубы. Позвонили люди, присматривавшие за дачей. Отец тут же примчался и был в шоке, когда увидел обледеневшие и почерневшие стены и полы. После этого случая он старался не оставлять дом без присмотра.

Много лет его доделывал, переделывал. Строил семейное гнездо.

Мы любили жить за городом, особенно летом. В 1997-м у меня появилось собственное жилье, но я постоянно приезжала к родителям. А потом случилась беда. Двенадцать лет назад мама сломала шейку бедра. Упала на улице в гололед. И начался кошмар.

Сейчас страшно вспомнить, что ей пришлось пережить. Все эти бесконечные больницы, операции. По полгода она проводила на больничной койке, совершенно беспомощная. Ей помогала ее старшая сестра Нина — я часто уезжала на съемки, а папе ухаживать за мамой было уже тяжело. Но он все равно мотался в Москву и очень переживал, что не может облегчить ее страдания.

Познакомились родители на «Мосфильме», на дубляже французской картины «Мужчина и женщина»
Познакомились родители на «Мосфильме», на дубляже французской картины «Мужчина и женщина»
Фото: Из архива А.Тихоновой

Сначала маме поставили металлический штырь. Потом его заменили эндопротезом — искусственным суставом. После нескольких лет мучений он так и не прижился. Мама героически боролась. Делала утомительные процедуры, терпела немыслимую боль. Как оказалось, напрасно. Когда нам удалось показать ее крупнейшему специалисту в области эндопротезирования, он сразу удалил злополучный сустав. Мама осталась инвалидом.

Она передвигается на костылях и не может ступить на больную ногу. Но бодрости духа не теряет. Пока был жив папа, она при первой же возможности приезжала к нему на дачу, хотя нуждалась в постоянной медицинской помощи.

Родители никогда не расставались надолго.

Когда я родилась, папе был сорок один год. Он обожал меня, сам стирал пеленки
Когда я родилась, папе был сорок один год. Он обожал меня, сам стирал пеленки
Фото: Из архива А.Тихоновой

Только если мама в очередной раз ложилась в больницу. Но в «желтой» прессе появились сообщения о том, что Вячеслав Тихонов разошелся с женой. Себе оставил дачу, а ей отдал московскую квартиру. Маме приписывали все мыслимые пороки только потому, что она не ходила на светские мероприятия. Мне казалось странным такое преувеличенное внимание к ее персоне. Марк Захаров, например, тоже почти никогда не появляется с женой, он везде с дочерью, и никому нет до этого дела. Когда маму не увидели на папином восьмидесятилетии в Доме кино, пошла очередная волна слухов.

Неужели непонятно, что маме просто невыносимо трудно выбираться куда-то на костылях? А еще тяжелее, что ее увидят в таком состоянии — немощной, старой. Ведь раньше она была очень красивой. Энергичной, деятельной.

Мы снимали домик в Красково. Папа с удовольствием играл со мной и моими подружками
Мы снимали домик в Красково. Папа с удовольствием играл со мной и моими подружками
Фото: Из архива А.Тихоновой

Мама постоянно придумывала себе какие-то дела. Сколько раз бывало — приедет на дачу, посидит несколько дней и сообщает нам с папой, что ей нужно в Москву. Так и курсировала туда-обратно. Организатор по натуре — ей все время надо кем-то руководить. Она и папу нагружала поручениями. В магазины, на рынки ходил чаще всего он. А потом выслушивал упреки: слишком долго пропадал, не то купил... Я удивлялась: почему он это терпит? И однажды спросила. Папа ответил: «Я всегда помню о той любви, которая нас связала. Для меня это свято».

Иногда он, конечно, мог вскипеть. Я знала: если настроение у отца плохое — лучше не приставать. Но маме было важнее настоять на своем. Папа пытался ее урезонить: «Ну хватит об этом! Хватит!» — но она не сдавалась. И тогда его прорывало: «Я сказал — хватит! Сколько можно!» Хлопал дверью и закрывался в кабинете.

И все.

В нем уживались два человек сдержанный и закрытый Вячеслав Васильевич Тихонов, кумир миллионов, и озорной, веселый Слава, известный только близким
В нем уживались два человек сдержанный и закрытый Вячеслав Васильевич Тихонов, кумир миллионов, и озорной, веселый Слава, известный только близким
Фото: Russian Look

Мама сразу успокаивалась и начинала искать пути к примирению. Уговаривала, стоя у двери: «Прости меня, Славочка, я погорячилась. Пойдем чайку попьем! Хочешь чего-нибудь вкусненького?» Папа не мог долго держать оборону. Он был добрым и отходчивым.

Мои родители любили друг друга, и, несмотря на мелкие размолвки и ссоры, речь о разводе между ними никогда не заходила. Некоторым женщинам, близким к Нонне Мордюковой: Ларисе Лужиной, Инне Макаровой и, конечно, сестрам Нонны Викторовны, — трудно с этим смириться. В своих интервью и воспоминаниях они много лет убеждают всех в том, что Вячеслав Тихонов любил только первую жену и был несчастлив с моей мамой. Мне трудно судить, почему они так поступали и продолжают поступать, даже теперь, когда папы нет.

Отдыхать мы ездили втроем. Это фото сделано во время нашей поездки на Иссык-Куль
Отдыхать мы ездили втроем. Это фото сделано во время нашей поездки на Иссык-Куль
Фото: Из архива А.Тихоновой

Может, не знают правды, ревновали отца или из каких-то других своих соображений. Бог им судья. Папа не любил говорить о Мордюковой и много лет не общался с ней даже по телефону. Наверное, не было желания. Сталкиваясь на премьерах или банкетах, они с Нонной Викторовной делали вид, что не замечают друг друга, и старались побыстрее разойтись в разные стороны. Я несколько раз при этом присутствовала. Мордюкова и меня демонстративно не замечала, хотя, конечно, знала, чья я дочка.

Как-то в разговоре я спросила папу:

— Мама — сильная женщина. И Нонна Викторовна тоже. Ты что, специально таких жен выбирал?

— Да никого я не выбирал! — поморщился отец. — Что касается Нонны, то я сам не понял, как и почему мы поженились. Снимались вместе, учились и вдруг оказались мужем и женой. И свадьба у нас была странная. В тесной комнатке в общежитии, с закуской на табуретках. Как началось нескладно, так и пошло. А мама... Знаешь, чем она мне понравилась? Тем, что была не похожа на актрис. Я их уже навидался — разбитных, пьющих и курящих. И не хотел такого «счастья».

Папа рассказывал, какая бурная была у него жизнь с Мордюковой. В доме постоянно собирались шумные компании. А он терпеть не мог гулянки, которые устраивала жена. Мечтал о совсем других отношениях.

Любовь к маме он пронес до конца своей жизни. Конечно, это чувство менялось с годами: из любви-страсти трансформировалось в любовь-привязанность, любовь-привычку.

Но жить без своей Томуси отец просто не мог.

Мама шутит, что сама «наколдовала» себе мужа. В Тихонова она влюбилась в восьмом классе, когда посмотрела с подружкой картину «Чрезвычайное происшествие». Ночью ей приснилось, что у них с Тихоновым роман, она выходит за него замуж. Прошло десять лет, и вещий сон начал сбываться!

Познакомились родители на «Мосфильме». К тому времени мама окончила филфак МГУ, работала в школе на Арбате преподавателем французского и подрабатывала как переводчица. Она делала перевод нескольких сцен фильма «Мужчина и женщина». Режиссером дубляжа была мама ее подружки — Клавдия Коробова. Жана-Луи Трентиньяна озвучивал Тихонов.

Папе тогда было около сорока, маме — двадцать четыре.

С мамой в любимом Красково
С мамой в любимом Красково
Фото: Из архива А.Тихоновой

Она, очень яркая, обаятельная, пользовалась большим успехом у мужчин и даже успела побывать замужем за молодым хирургом Леонидом Чистовым, этот брак быстро распался.

Мама не могла удержаться от взглядов в сторону Тихонова, но когда в перерыве знаменитый артист вдруг подошел к ней и предложил покурить, она от неожиданности и смущения просто потеряла дар речи. Молча взяла сигарету, хотя никогда не курила, и попыталась затянуться. Конечно, тут же закашлялась и залилась краской. Папе это понравилось. Он вспоминал, что сразу понял — эта встреча очень важна для него.

Коробова заметила симпатию Тихонова к переводчице и сообщила папе, что у Тамары есть жених-француз.

Фильм Сергея Бондарчука «Война и мир» пользовался популярностью в Европе
Фильм Сергея Бондарчука «Война и мир» пользовался популярностью в Европе
Фото: ИТАР-ТАСС

С Мишелем мама познакомилась в Сокольниках на международной выставке. Он был потомком белоэмигрантов и блестяще говорил по-русски. В маму влюбился с первого взгляда. Роман продолжался два года. Все это время Мишель писал маме и несколько раз приезжал к ней в Москву, предлагал выйти за него замуж и переехать в Париж. Она поддалась на уговоры, даже получила в нашем МИДе разрешение на брак. Но медлила со свадьбой. В шестидесятые брак с иностранцем был рискованным шагом. Уехав во Францию, мама могла потерять советское гражданство и возможность видеться с родными.

Папа расстроился, услышав о женихе, но решил не отступать. Он уже начал влюбляться в красивую, остроумную и образованную девушку, блестяще знавшую французский.

Отец всю жизнь преклонялся перед людьми, владевшими этим языком. Французский и помог ему завоевать маму.

После показа в Париже фильма «Война и мир» Тихонову приходило много писем от иностранных поклонников. «Вы не поможете мне, Тамарочка? — попросил он. — Так хочется прочитать, что пишут. Но во французском я — ни бум-бум».

И пригласил ее в гости на «Фрунзенскую», в свою однокомнатную квартирку неподалеку от кинотеатра «Горизонт».

Маму поразило, как скромно он жил. Крошечная кухня, совмещенный санузел и… сидячая ванна! Мебели было очень мало. Тихонов после развода все оставил Мордюковой, ушел с одним чемоданчиком. Несколько лет скитался по друзьям и знакомым, пока не получил жилье.

Деликатесов у папы не водилось.

Знаменитый певец и композитор тоже видел эту картину и посчитал за честь сфотографироваться с «Андреем Болконским» и его дочерью
Знаменитый певец и композитор тоже видел эту картину и посчитал за честь сфотографироваться с «Андреем Болконским» и его дочерью
Фото: Из архива А.Тихоновой

Маму он угощал гречневой кашей. После сигарет это стало вторым серьезным испытанием — гречку она с детства ненавидела и только ради любви давилась, но ела! Отец в первую же встречу вскружил ей голову. В свои лучшие годы он производил гипнотическое впечатление на женщин. В детстве я сама это неоднократно наблюдала.

За один вечер влюбленные не управились с переводом писем. Маме пришлось еще раз приехать на «Фрунзенскую» из своего Новогиреево. Было далеко за полночь, когда отец предложил: «Зачем тебе тащиться домой? Чтобы утром ехать обратно в центр? Отсюда до Арбата — два шага. Оставайся у меня».

Окружение Нонны Мордюковой до сих пор  убеждает всех в том, что Тихонов любил только свою первую жену
Окружение Нонны Мордюковой до сих пор убеждает всех в том, что Тихонов любил только свою первую жену
Фото: Russian Look

Уступил даме диван, а сам устроился в кухне на раскладушке. Маме было страшно неловко. Она боялась, что Тихонов станет к ней приставать, и поэтому улеглась не раздеваясь. В платье, с шиньоном на голове. Всю ночь вздрагивала от каждого шороха, кое-как задремала только под утро.

А в семь часов в комнату заглянул Тихонов. И очень удивился: «Ты что это в таком виде? Думала, буду приставать? Зря. Я и не собирался».

Она взглянула в его смеющиеся голубые глаза, и ей захотелось остаться здесь навсегда.

Пятого декабря 1967 года мама окончательно перебралась на «Фрунзенскую». А вскоре из Парижа примчался Мишель. Она призналась, что полюбила другого. Но французу было трудно ее забыть. Он потом еще несколько раз приезжал в Москву.

Мама с ним виделась — с разрешения папы. Он не препятствовал этим встречам, но все равно сходил с ума от ревности. Однажды мама засиделась с Мишелем в ресторане «Прага», а вернувшись домой, обнаружила своего Славочку, никогда не увлекавшегося алкоголем, вусмерть пьяным. Папа бог знает что себе нафантазировал, пока ее не было, и напился с горя.

Он вообще был очень ревнив. Когда мама уезжала в командировки в качестве переводчицы, каждый день звонил и проверял, где его Тамара. В 1976 году ее отправили на Олимпиаду в Монреаль. Члены советской делегации подчинялись жесткой дисциплине. Фиксировали в специальном журнале в штабе все свои приходы и уходы. Маму приставили к одному крупному военачальнику. Однажды вечером наш военный атташе попросил ее свозить этого адмирала на Ниагарский водопад.

Отец  крайне неохотно говорил о Нонне Викторовне и много лет не общался с ней даже по телефону
Отец крайне неохотно говорил о Нонне Викторовне и много лет не общался с ней даже по телефону
Фото: ИТАР-ТАСС

Мама отметилась в штабе и уехала. И тут звонит папа: «Можно Тамару?» — «А она на Ниагарском водопаде с таким-то...» — сообщают ему. Папа в шоке: время позднее, а жена «на экскурсии». Потом они не раз объяснялись и по телефону, и в Москве. Военачальник, узнав, что стал невольным виновником ссоры своего любимого артиста с женой, долго извинялся перед папой. Он Тихонова боготворил.

Несколько месяцев родители жили в гражданском браке. Папа заезжал за мамой в школу на Арбате и каждый раз производил там фурор. Но «аморальное» поведение молодой учительницы беспокоило ее коллег. «Это неприлично, — сказала директриса. — Своей связью вы компрометируете не только себя, но и весь преподавательский коллектив. И какой пример подаете детям?!» Папа долго не решался сделать маме предложение из-за «огромной» разницы в возрасте.

За советом обратился к лучшему другу — Станиславу Ростоцкому, известному ловеласу и знатоку женщин. Тот его благословил: «Ты ее любишь? Ну так не умствуй и женись. Шестнадцать лет — ерунда».

Свадьбу сыграли в ресторане «Прага». Было много известных людей, в том числе — Юрий Владимирович Никулин. Он веселил собравшихся, мастерски исполняя блатные песни. Особым успехом пользовался матерный хит Аркадия Северного «На нары»:

Вот захожу я в магазин,

Ко мне подходит

гражданин —

Легавый, ..., легавый, ..., легавый.

Он говорит: «...

С братом я общалась, когда он приходил к нам в гости. А меня Нонна Викторовна при встрече упорно не замечала
С братом я общалась, когда он приходил к нам в гости. А меня Нонна Викторовна при встрече упорно не замечала
Фото: Russian Look

твою мать!

Попался снова ты опять!»

Попался, ..., попался, ...,

попался!

Новобрачные и гости смеялись до слез.

В двенадцать часов ночи подошел администратор – пора, мол, закругляться. И панибратски говорит Никулину:

— Спойте-ка напоследок песню про легавых!

Юрий Владимирович смерил его взглядом и холодно сказал:

— Я пою только для друзей.

Фото: РИА «Новости»

Наглец смешался, но потом съязвил:

— Не хотите — не надо. Завтра послушаем в записи.

В советское время в таких заведениях, как «Прага», «Националь», «Метрополь», стояла аппаратура для прослушки. КГБ записал и свадьбу Тихонова...

Я появилась на свет, когда папе был уже сорок один год. Он и радовался, и страшно переживал по поводу своего позднего отцовства: «Ты понимаешь, Томуся, какая это ответственность? Мне ведь пошел пятый десяток. Не дай бог, что-нибудь случится, дочку тебе придется растить одной».

Отец обожал меня. Сам стирал пеленки и развешивал их на балконе «однушки». В доме напротив жила мамина знакомая. Она как-то сказала: — Тамара, зря ты заставляешь Славу вешать белье.

— Я не заставляю, — удивилась мама, — он сам.

— Ты что, не понимаешь?

Все его поклонницы ваш балкон разглядывают в бинокль. У них Тихонов всегда под прицелом. Тем более с пеленками!

Одно из самых ранних воспоминаний: папа держит меня на руках у окна и приговаривает:

— Анечка, давай попрощаемся с машинками. Баю-бай, машинки! До завтра!

— Баю-бай, — шепчу я.

За окном темно. Внизу — вереница огоньков от машин, проезжающих по Садовому кольцу. Мы уже переехали с «Фрунзенской» в трехкомнатную квартиру в высотке у Красных ворот.

Если отец был дома, укладывал меня спать всегда он.

Он был мужчиной надежным, домовитым, неплохо готовил. Я очень любила «папину» еду: яичницу с жареным «Бородинским» хлебом и «рыбацкий суп» с сосисками и колбасой. Правда, отведать их мне удавалось не часто. Отец много снимался, но даже когда он отсутствовал, я чувствовала его заботу и любовь. Он присылал письма со смешными картинками, звонил, привозил подарки. И никогда не ругал. Не помню, чтобы меня наказывали: шлепали, ставили в угол, — хотя я была обычным ребенком. И посуду била, и вещи портила, и на стенках рисовала. У меня все обои в комнате были разукрашены каляками-маляками, но родители считали это нормальным: ребенок растет, развивается, постигает мир.

В детстве только один раз папа был со мной строг, когда я чуть не довела до инфаркта бабушку Александру Петровну.

Он не бил, не ругал — просто поговорил. Но как! У него был такой «страшный» голос для особых случаев, от которого меня просто трясло. Случилась эта история летом, я жила на даче в Красково с мамиными родителями.

Мы с подружкой играли в партизан. Прятались на нашем заросшем кустами и сорняками участке и писали друг другу донесения: «Немец читает газету», «Немка пошла в туалет». Это про бабушку и дедушку. Я их не слушалась, не появлялась, когда меня звали. Бабушка с ума сходила. Она была грузная и не могла бегать за внучкой вокруг дома, когда та в очередной раз сидела в засаде.

Создатели фильма «Семнадцать мгновений весны». Крайняя слева — Татьяна Лиознова. Справа — Юлиан Семенов
Создатели фильма «Семнадцать мгновений весны». Крайняя слева — Татьяна Лиознова. Справа — Юлиан Семенов
Фото: Из архива Анны Тихоновой

Однажды у нее из-за меня прихватило сердце, и бабушка, не выдержав, пожаловалась папе. Он сказал только: «Ты жестокая. Разве можно так обращаться с пожилым человеком? Представь на минуту — а если бы от твоих художеств у нее сердце остановилось?»

Я страшно испугалась и папиного голоса, от которого мурашки бежали по спине, и мысли о том, что могла потерять любимую бабу Шуру, — и дала слово больше не безобразничать.

Отец никогда со мной не нежничал, не сюсюкал, но ближе и дороже человека для меня не было. Помню, как замирала от восторга и счастья, когда в воротах дачи появлялась его белая «Волга»: «Ура! Папа приехал!» Если раздавался звонок: «Девчонки, завтра буду в Москве — готовьтесь!» — места себе не находила от радости.

Мама резала салаты, жарила цыпленка табака и папину любимую картошку с луком. Он ел и нахваливал.

Я очень любила скромный деревянный домик, который мы снимали в Красково на протяжении пятнадцати лет. Эти годы — самые счастливые в моей жизни. Родители были молоды и полны сил, друзья наши живы и здоровы. И Григорий Маркович Рималис, заместитель директора Киностудии имени Горького, и режиссер Игорь Гостев, и, конечно, Ростоцкие и Полугаевские (семья знаменитого гроссмейстера). Мы играли в волейбол, устраивали шумные застолья, пели песни, резались в карты. Я в шесть лет уже знала все игры.

В нашей компании взрослые солидные люди резвились как дети. Заводилой был папа. В нем словно существовали два разных человека: серьезный, сдержанный и абсолютно закрытый для посторонних Вячеслав Васильевич Тихонов и веселый, хулиганистый Слава, которого знали только близкие.

Отец обожал розыгрыши.

Из зарубежных поездок привозил смешные игрушки — резиновых мух и тараканов в натуральную величину, «пукалки» в виде подушек на стул и «невыпиваемые» рюмки с водкой. Все это мы с ним потихоньку подсовывали нашим друзьям и наслаждались произведенным эффектом. Гости хохотали, никто не обижался.

Все события мы отмечали только дома. Ресторанов папа избегал. К нему там обязательно приставали поклонники, это его очень раздражало.

Отец любил спокойно посидеть за столом, угостить друзей. Он всегда заботился, чтобы холодильник был забит едой.

Мы на Московском международном кинофестивале
Мы на Московском международном кинофестивале
Фото: Russian Look

Мама возмущалась: «Слава! Ну куда ты столько накупаешь? Сейчас что, война?» А ему хотелось порадовать гостей чем-нибудь вкусным. Завидев Тихонова, продавцы тут же доставали из-под прилавка любой дефицит.

Папа был щедрым человеком. Всем помогал, раздавал деньги взаймы — без отдачи. А сколько квартир и машин для коллег он «пробил», будучи секретарем Союза кинематографистов! К сожалению, многие из тех, кому он помог, об этом давно уже забыли и даже не пришли на его похороны...

Мы жили неплохо, но не особенно богато. Точно так же, как тысячи других семей. Драгоценностей и антиквариата родители не нажили. Мама шила себе туалеты в ателье магазина «Москвичка» на проспекте Калинина. И только иногда кое-что покупала в «Березке».

Там одевались дипломаты и фарцовщики. Мы до их материального уровня не дотягивали. Я поняла это, когда пошла во французскую спецшколу на Арбате. Здесь учились не самые простые дети, но «дипломатических» отпрысков было видно сразу — по портфелям, ручкам, заколкам для волос. И держались они соответствующе — на всех смотрели свысока.

Родители старались меня приодеть. Но у той же Кати Полугаевской в этом смысле было больше возможностей. Ее папа чаще бывал за границей. И платили шахматистам больше, чем артистам. У отца были крошечные суточные, поэтому он обязательно брал с собой какие-нибудь сувениры, водку, икру, чтобы продать их или на что-нибудь обменять. Сейчас я понимаю, как папа ужасно себя при этом чувствовал. Но мама давала поручения, и он старался их выполнить.

Обращался за помощью к женщинам, которые были с ним в поездках: «Как вы думаете, что мне лучше взять Тамарочке? А может быть, вы это померяете? У нее такой же размер».

Отец радовался как ребенок, когда удавалось купить нам что-то красивое. Однажды ему предложили выступить в Сибири за шубу. И он согласился. В результате его обманули. Сказали: «Шубы кончились. Берите меховые шапки на эту же сумму». Делать было нечего — не возвращаться же с пустыми руками. И папа привез целую сумку шапок. Мы их потом дарили и сдавали в комиссионку. Как же нелепо и странно была устроена жизнь!

В детстве я, конечно, многого не понимала. И чувствовала себя дочерью волшебника: «Папа может все. Не зря же ему поклоняются люди!» Помню, идем по Арбату, а вокруг слышится шепот: «Тихонов!

Тихонов!» — «Где? Где?» — «Да вон, смотри!» На него показывали пальцем. Вокруг тут же собиралась толпа.

Когда мы уже жили в доме Министерства обороны на улице Рылеева у метро «Кропоткинская», у нашего подъезда постоянно дежурили женщины, влюбленные в отца. Некоторые приезжали с детьми и встречали его криками: «Это ваш ребенок! Смотрите, как похож!» Консьержке даже приходилось вызывать милицию, чтобы утихомирить особенно буйных.

Отец довольно спокойно реагировал на проявления народной любви. Давал автографы. Вежливо улыбался. Никогда не говорил: «Оставьте меня в покое!» Но он не был скромнягой-отшельником, как любили о нем писать в последние годы.

Тихонов знал себе цену и вел себя как настоящая звезда. Терпел восторги поклонников, но если они ему надоедали или ситуация не соответствовала настроению, очень твердо ставил людей на место.

Папины фанатки ко мне, к счастью, не приставали. А маме часто говорили гадости — и в спину, и по телефону. Родители вели учет особенно наглых телефонных хулиганок. Узнавали через милицию их номера. Когда «рассекреченная» звонила в следующий раз, ей говорили: «У нас есть ваш номер, будете и дальше хулиганить — обратимся в милицию и вам отключат телефон». В старой записной книжке до сих пор сохранился список на букву «д» — «дурочки».

Осознание того, что я не просто Анечка, а дочка Тихонова, ко мне пришло еще в садике. Сейчас трудно себе представить масштабы папиной популярности.

Отец опекал меня как маленькую, на банкетах старался подложить самое вкусненькое
Отец опекал меня как маленькую, на банкетах старался подложить самое вкусненькое
Фото: ИТАР-ТАСС

Кино было одной из немногих радостей советских людей. А Тихонов — одним из самых любимых артистов. Когда он появлялся в детском саду, воспитательницы расцветали. А дети смотрели с недоумением и интересом: что это за папа такой особенный у Ани?

Поблажек дочке Тихонова не делали, но одна девочка почему-то меня невзлюбила. Отнимала игрушки, дразнила. И однажды я заявила родителям, что больше в сад не пойду. Отец отправился со мной — разбираться. Отвел мою мучительницу в сторонку и стал ей что-то выговаривать своим «страшным» голосом. Я слышала только обрывки фраз: «Ты хочешь, чтобы я поговорил с твоими родителями?.. Смотри, если будешь обижать Аню...» С тех пор девчонка перестала меня доводить.

В школе меня не дразнили, но иногда подначивали.

Когда получала «пятерку», двоечницы и завистницы могли крикнуть: «Конечно, ей пятерочки ставят, она же дочка Тихонова!» Я старалась не реагировать на эти выпады.

Училась я хорошо, но паинькой никогда не была. Бывало, прогуливала уроки с подружкой. Если об этом становилось известно дома, мне попадало от мамы. Я не хотела признавать свою вину, вспыхивала ссора. Папа не выносил скандалов и старался гасить наши конфликты. Когда мама начинала жаловаться:

— Аня меня не слушается, грубит! — он говорил: — Ты сама виновата, Тамара, все исходит от тебя.

Если двое не могут договориться, виноват тот, кто старше и мудрее.

Он всегда был на моей стороне. Для любимой Аннушки готов был достать Луну с неба. Лет в пятнадцать я «влюбилась» в необыкновенно популярного тогда Тото Кутуньо. Когда певец приехал в Москву на гастроли, папа достал билеты на его концерт, а в антракте провел за сцену! И вот стою я перед Кутуньо с букетом и — о ужас! — не могу выдавить из себя ни слова... Папа просит: «Скажи что-нибудь по-французски! Ты же можешь!» А у меня язык отнялся от страха. Хорошо что прибежал переводчик, стал знакомить Кутуньо с папой:

— Это наша звезда — Вячеслав Тихонов, который играл князя Андрея в фильме «Война и мир». А это его дочь.

— О-о! — заулыбался Тото. — Великий фильм, великий актер! Для меня большая честь познакомиться с вами!

Мы сфотографировались на память. Подарили певцу цветы и пошли в зал.

Кутуньо вышел с нашим букетом и обратился к публике: «Только что я познакомился с чудесной русской девушкой и хочу посвятить ей свою следующую песню». Положил цветы на рояль и запел Et si tu n’existais pas. (Эту песню, написанную Тото, когда-то пел Джо Дассен.) Я залилась слезами. Отец, глядя на меня, расстроился: «Ну вот, приехали. Будешь плакать — на концерт больше не поведу!» Но, конечно, он еще не раз ходил со мной и на концерты, и в театры — в «Современник» на спектакли с Нееловой, в «Ленком». Любимым нашим спектаклем был захаровский «Юнона» и «Авось». Мы побывали на нем множество раз.

Раньше всех остальных папиных фильмов я посмотрела «Семнадцать мгновений весны».

Папа всегда меня поддерживал, даже в непростых моих личных отношениях
Папа всегда меня поддерживал, даже в непростых моих личных отношениях
Фото: Из архива А.Тихоновой

Мне было года четыре, но я помню, как плакала в конце, когда Штирлиц сидит на пригорке на фоне березовой рощи и за кадром звучит грустная-грустная музыка.

Я часто ревела на папиных картинах — и дома, и в кино. Оттого, что папа не рядом, а мне хотелось, чтобы он был со мной. А еще я каждый раз отчаянно сопереживала его героям. Особенно в фильме «Белый Бим Черное ухо». Этой трогательной историей мы с подружкой «проверяли» других девочек. Если плачет, значит, «наш человек», если нет — не наш, недобрый и черствый. Как-то в Красково большой компанией смотрели «Бима» по телевизору. Все плакали, а одна девочка не проронила ни слезинки.

Ночью мы с подружкой подбросили ей под калитку дохлую мышь! Это был знак наивысшего презрения!

Когда я рыдала на папиных фильмах, бабушка с дедушкой пытались меня успокоить: «Ну что ты, Ань, как маленькая! Это же кино!» А я отказывалась верить, что все понарошку, потому что не разделяла папу на экране и папу в жизни. Страдания героев воспринимала как его собственные муки. В каждом фильме отец действительно перевоплощался, становился другим. И не случайно у него в жизни часто проскальзывало что-то от Штирлица, что-то от Андрея Болконского — интонации, жесты, поворот головы.

Я рано почувствовала себя артисткой. Все детство занималась танцами, играла в школьной самодеятельности. В десятом классе ходила во ВГИК к Сергею Федоровичу Бондарчуку.

Он разрешил присутствовать на занятиях по актерскому мастерству, чтобы у меня было представление об учебе и будущей профессии.

Отец не хотел, чтобы я поступала в театральный. Он считал меня слишком чувствительной для этой зависимой и тяжелой профессии. Говорил, что двух артистов с фамилией Тихонов для нашего кино уже вполне достаточно.

Со своим братом Владимиром Тихоновым я общалась мало. Но иногда он приходил к нам на Рылеева. Мама не препятствовала. Это неправда, что она запрещала мужу общаться с сыном. Мама к Володе нормально относилась, всегда накрывала на стол. Они сидели вместе, разговаривали.

Брат был красивым и очень обаятельным.

Он мне нравился. Но что-то в нем пугало. Я его дичилась. Может быть, потому, что Володя был старше на девятнадцать лет?

Иногда они уходили с папой в кабинет и что-то обсуждали за закрытой дверью. Я не вникала в тонкости их взаимоотношений, но видела, что с сыном папа совсем другой. Со мной он был свой, родной. А с Володей — слишком строгий, жесткий. В его голосе я слышала недовольство и раздражение. Он за что-то сердился на сына.

Слухи, ходившие в то время по Москве, о том, что у Тихонова-младшего проблемы с алкоголем и наркотиками, до меня не доходили. Брат прекрасно выглядел. Со мной вел себя приветливо. Старался наладить контакт: «Привет, сестренка! Как поживаешь? Ты уже совсем большая стала.

Мы с мамой едем на Николину гору
Мы с мамой едем на Николину гору
Фото: Из архива А.Тихоновой

Говорят, собираешься в артистки? Ну что же, дело хорошее».

Рассказывал, как учился в «Щуке», показывал этюды.

У меня было странное чувство после его смерти летом 1990 года. Как будто я что-то предчувствовала. Буквально за неделю или две до этого печального события вдруг решила, что нам надо обязательно подружиться: «Раньше я была маленькая. А теперь взрослая. И тоже занимаюсь актерской профессией. Будем общаться на равных». Я тогда окончила ВГИК, начала сниматься. И тут брата не стало...

Наташа Варлей, его первая жена, ездила за медицинским заключением после Володиной смерти. Она рассказывала мне, что в его крови не было ни алкоголя, ни наркотиков. При этом до сих пор многие считают, что мой брат умер от передозировки.

Странная история. Но разгадки тайны, очевидно, уже не найти.

Отец очень переживал потерю Володи, но молчал, прятал эмоции. И потом не говорил со мной о брате. После его смерти эта тема у нас в семье была закрыта навсегда. Только однажды папа обронил: «Человек он был хороший, очень добрый и порядочный».

Папа и сам был удивительно порядочен, терпеть не мог, когда люди о ком-то злословили. Даже по пустякам. Иногда мы с мамой или бабушка могли отпустить реплику в адрес какой-нибудь актрисы в телевизоре. Папа это жестко пресекал: «Как так можно! Это нехорошо!» А сына он хвалил за то, что тот никогда ни про одного человека не говорил плохо. Не жаловался.

Мы вместе ходили на похороны. Я смутно помню, как все было, потому что боялась за папу.

Видела, что ему тяжело. Он не отпускал мою руку. Как будто только мое присутствие давало ему силы выдержать эту муку...

Я поступала в «Щуку» и Школу-студию МХАТ, но в результате стала студенткой ВГИКа. И нашла в институте свою первую любовь.

Николай Вороновский учился на параллельном потоке. Я обратила на него внимание на показе студенческого спектакля «Трехгрошовая опера», где он играл Мэкки-Ножа. Коля был очень хорош. Высокий, статный, с длинными волосами. Вскоре мы познакомились и стали встречаться. Николай был старше на семь лет и уже кое-что повидал в жизни. Отслужил в армии, женился. В институт поступил, что называется, с улицы. Связей и влиятельных родителей у красивого и талантливого парня не было.

Однажды я заболела и он пришел меня навестить.

Разулся в прихожей. Поставил на коврик кроссовки. Отец вышел в коридор, увидел их и обомлел. У Коли очень большой размер ноги. Я представила папе хозяина кроссовок, он переменился в лице. Когда Коля ушел, спросил у меня: «Что это за «снежный человек»? Огромный, лохматый».

Я объяснила. Родители нервничали, потому что у меня это был первый серьезный роман. Я была безумно влюблена. Однажды соврала, что еду к Кате Полугаевской, у нее и заночую, а сама рванула к Коле в общежитие. Был поздний вечер, когда я решила позвонить Кате, узнать, все ли в порядке. Пошли с Колей на вахту, звоним, а она в ужасе кричит: «Анька, хватай машину и мчись ко мне! Сюда едет твой отец!

Дачу папа построил в середине 1990-х. Он мечтал, что это будет наше семейное гнездо
Дачу папа построил в середине 1990-х. Он мечтал, что это будет наше семейное гнездо
Фото: Андрей Эрштрем

Он обо всем догадался!»

Папа позвонил Кате и попросил меня к телефону. Подруга соврала, что я не могу подойти. «А может быть, ее просто нет? — спросил папа. — Ладно, я сейчас подъеду».

Мы поймали такси и как сумасшедшие помчались к Катьке.

Подъезжаем и видим папину «Волгу» у подъезда. Отец стоит рядом. Ждет нас. Мы вылезаем с Колей, подходим к нему. Он смотрит на меня бешеными глазами и бьет по щеке. Я — в слезы. Папа рявкает: «Садись в машину!» И идет на Колю с угрожающим видом. Тот пятится. Бежит к нашему такси, захлопывает дверь и кричит водителю:

— Гони отсюда!

— А кто это? — удивляется тот. — Вроде лицо знакомое. На Штирлица похож.

— Так это Штирлиц и есть! Быстрей давай! — просит Коля, и они срываются с места...

Пока мы ехали домой, папа молчал. Я понимала: он страшно зол из-за того, что я наврала. Это был единственный случай, когда отец меня ударил. Но я не обиделась. Получила за дело.

Родители волновались напрасно. Первое чувство редко заканчивается браком. И наши с Колей отношения к концу учебы во ВГИКе как-то сами сошли на нет. Однажды мы объяснились, и все закончилось. Коля уехал за границу.

Карьера моя складывалась неплохо. Я рано начала сниматься и была постоянно занята. Мы с папой всегда и везде появлялись вдвоем: на фестивалях, премьерах — и почему-то вызывали этим ненависть некоторых коллег.

Помню, ныне покойный Михаил Андреевич Глузский прошипел нам в спину: «Ой...

Сладкая парочка пришла!»

На одном из банкетов за столом рядом с нами оказался артист Л. Папа за мной ухаживает, по своему обыкновению, кладет в тарелку самое вкусное: «Вот тебе кусочек рыбки. И колбаску обязательно попробуй». И вдруг этот Л., передразнивая его, говорит противным голосом своей соседке Ларисе Голубкиной: «Возьми рыбки, деточка! Ну возьми же кусочек!» Я смотрю на папу — слышал или нет? По лицу непонятно. Акцентировать его внимание на этом выпаде я не стала. Зачем лишний раз трепать ему нервы? У меня уже был неудачный опыт.

Однажды на собрании дачного товарищества в Заречье, где я представляла нашу семью, на меня ни с того ни с сего налетел очень сердитый Василий Ливанов (он тоже там живет):

— Ты почему не здороваешься?!

Что за неуважение!

Я в растерянности пролепетала:

— Да я и не думала, что вы меня знаете...

А дома со смехом обмолвилась об этой сцене папе. Он возмутился. Через несколько дней, встретив Ливанова, сказал:

— Негоже, Вася, так вести себя с молодой женщиной!

Июнь 2005-го. Отец и Коля встречают меня из роддома
Июнь 2005-го. Отец и Коля встречают меня из роддома
Фото: Андрей Эрштрем

Тот сразу на попятную:

— Да что я... Да я ничего такого не говорил...

Конфликт был исчерпан, но папа все равно сильно расстроился. И я ругала себя за то, что проболталась.

Я не сразу поняла, что на некоторых людей действую как красная тряпка на быка. Папе они не решались открыто говорить гадости и отыгрывались на дочери. Для меня стало открытием, что отца недолюбливают некоторые актеры и режиссеры. Я была уверена, что Тихонова обожают абсолютно все — от самых простых зрителей до членов правительства, но, попав в кинематографическую среду, поняла, что это не так. Даже Татьяна Лиознова ревновала папу к его славе. Мама рассказывала, как съемочная группа «Семнадцати мгновений весны» ездила в свое время в Югославию в связи с показом сериала.

Папа брал ее с собой. Вокруг Тихонова был страшный ажиотаж. В фойе гостиниц ставили таблички «Здесь остановился Штирлиц!» А Татьяну Михайловну в лицо не знали и почти не замечали. Папа на всех эфирах и встречах со зрителями старался ее выделить, выдвинуть на первый план: «А вот это — наш замечательный режиссер!» Напрасно. Лиознова стала избегать публичных мероприятий и прятаться в номере, ссылаясь на усталость или головную боль. Татьяна Михайловна не высказывала папе никаких претензий, но начала общаться с ним подчеркнуто сухо, и было видно, что она обижена.

Меня всегда очень ранили малейшие проявления недоброжелательности по отношению к папе. Я думала: «За что они так? Отец никому никогда не делал зла! Слова плохого ни о ком не сказал!» И однажды поняла: некоторые люди не терпят тех, кто хоть чем-то лучше и удачливее, чем они.

А папа был типичным баловнем судьбы, да еще без какой бы то ни было «червоточинки». Он не пил, не имел любовниц, не проигрывал деньги в казино, дистанцировался от киношной тусовки, не примыкал ни к каким группировкам и кланам и был немым укором тем, кто не мог похвастаться безупречной репутацией, крепкой семьей и любящей дочерью. Его не принимали, потому что он был другим. «Слишком хорошим», — как с сожалением сказала одна журналистка.

Папа видел отношение некоторых коллег и, думаю, страдал, но никогда не говорил со мной об этом. Уже после его смерти я нашла тетрадку. А в ней — короткую запись: «Мне тяжело жить. И морально, и физически». Уверена, написал он так не только потому, что был стар и болен.

Отец остро переживал свое одиночество в профессиональной среде.

Мне и маме тоже часто доставалось рикошетом от недругов отца. Нас и сейчас не хотят оставить в покое. Придумывают гадости и небылицы о том, что мы не можем поделить квартиру и дачу, что я выгоняю маму на улицу. Комментировать этот бред я не собираюсь.

Кино «кончилось» в середине девяностых. Как большинство артистов, мы с отцом остались без работы. Мне казалось, что он мог попросить роль у кого-нибудь из друзей и знакомых, но папа считал это унизительным. Сторонился «чернухи» и пошлости, хлынувших на экран, и жил только творческими вечерами, с которыми постоянно ездил по стране. Зарабатывал немного. Еще в 1988-м со своим другом, актером Юрием Чекулаевым, организовал творческое объединение на Киностудии имени Горького, впоследствии превратившееся в студию «Актер кино».

Фото: Из архива А.Тихоновой

Но Тихонов был только «вывеской», художественным руководителем. Ему платили небольшую зарплату, а бизнесом занимались совсем другие люди.

Я удивлялась, как странно они это делают. Не подбирают сценарии для отца, не снимают его в своих проектах. Одно имя Тихонова в те годы гарантировало коммерческий успех. Но только раз ему предложили главную роль в фильме «Вместо меня». Ее потом сыграл Олег Стриженов. Отец отказался. Наотрез. Я говорила:

— Зря ты это сделал. Материал неплохой.

— Я не могу предать своего зрителя и играть аморального типа, — сказал он. — Штирлиц и Андрей Болконский не могут опуститься до такой пошлости и гадости.

Когда дела на студии пошли совсем плохо, я решила спасать предприятие, созданное отцом. И стала директором «Актера кино». Мы работаем вместе, я и муж... Николай Вороновский.

Я ничего не слышала о Коле на протяжении двенадцати лет. Он жил и работал в Канаде. Ставил там шоу-программы. И вдруг звонок: «Здравствуй, Аня. Это я. Может, встретимся?»

Как ни странно, я не удивилась, будто знала, что он обязательно вернется в мою жизнь. Мы стали встречаться, и я поняла, что люблю Николая по-прежнему. Он говорил, что все эти годы не мог меня забыть.

И буквально через неделю сделал предложение. Вскоре мы расписались. Живем вместе уже почти десять лет. Коля стал мне опорой.

Семнадцатого февраля 2002 года мы обвенчались в Елоховском соборе. У мамы случилось очередное обострение болезни, ноги совсем отказали. Папа «отдувался» за двоих. Он в этот день светился от счастья. Радовался, что я наконец сделала выбор.

С папой, единственным, я делилась даже тем, что не могла рассказать маме или подругам. Много лет назад у меня были серьезные отношения с одним человеком. Мучительные и запутанные. Папа за меня переживал, понимал, что это не тот мужчина, который мне нужен. Но не знал, как помочь. Однажды мы ехали в машине. Я спросила у папы совета, и он с грустной и какой-то виноватой улыбкой сказал: «Ну что же делать?

Что же делать, Анюта? Не знаю... Машиной, что ли, его задавить? Сяду в тюрьму...» Удивительно, но после этих папиных слов я успокоилась, как в детстве, когда он качал меня на руках.

Внуков я родила папе в июне 2005-го, сразу двоих — Вячеслава и Георгия. Мы с Колей назвали их в честь наших отцов. Мальчишки у нас совсем разные. Слава крупнее. А Гошка — шустрый, тот еще хитрован. И оба — страшные хулиганы. Везде лезут, все ломают, обдирают. Скоро папину дачу разнесут.

После родов родители запретили мне приезжать в Заречье: «Тут собака, кошка, не дай бог, что случится. А в городе и удобств больше, и поликлиника рядом. Первое время дети должны быть в Москве».

Только с внуками он иногда становился прежним Тихоновым...
Только с внуками он иногда становился прежним Тихоновым...
Фото: Андрей Эрштрем

Когда мальчишкам исполнилось три месяца, папа приехал к нам. Мы усадили его на диван и дали подержать внуков. Он испуганно прижал их к себе: «Господи, какие они маленькие!»

Потом, когда дети переехали на дачу, я часто видела у него это растерянное и испуганное выражение лица. Он не знал, как обращаться с малышами. И страшно за них боялся. Часто повторял: «Берегите мальчишек! Берегите мальчишек!»

Сначала мы жили на даче только летом. Зимой перебирались в Москву. К отцу ездили на выходные — прибирались, привозили продукты, готовили еду.

Однажды папу всерьез прихватило. К счастью, мы с Колей оказались на даче. Хотели уехать в воскресенье, но из-за пробок — а может, по какому-то наитию — остались до понедельника. А утром папа закричал из своей комнаты: «Коля!

Коля! Что-то грудь давит!»

Мы вызвали «скорую», и она отвезла отца в санаторий «Сосны» на Николиной горе. Там неплохие врачи. Отцу сразу сделали кардиограмму и поставили диагноз — инфаркт. Та же «скорая» повезла его в Москву, в ЦКБ. По дороге врач тихонько сказал мужу: «Можем не довезти».

Коля оставил отца в ЦКБ и, страшно расстроенный, вернулся на дачу. Они были очень близки. Муж относился к тестю как к родному отцу. Колин отец умер шесть лет назад. Внезапно. Пошел на рынок, упал и умер. Ему не было и семидесяти. Муж долго не мог оправиться от этой утраты...

В тот раз диагноз, к счастью, не подтвердился. Но мы с Колей решили поселиться с папой. Чувствовали, что его уже нельзя оставлять одного.

Пару раз я пыталась предложить отцу переехать в город, но он и слышать об этом не хотел. Прирос к своему дому корнями, как старое дерево...

Прошлой осенью я забила тревогу. Папа очень сдал. Теперь он подолгу спал и стал безразличен ко многим вещам, интересовавшим его раньше. Вел себя нормально. Ел, гулял. Но вставал в два-три часа дня. В половине четвертого завтракал. И все — нехотя, с уговорами. Вывести отца из депрессии уже никто не мог. Раньше его поддерживали друзья и воспоминания о прошлом. Но постепенно все ушли: Ростоцкий, Гостев, Полугаевский... Из того времени с ним осталась только мама. Родители часто сидели летом на крылечке, о чем-то тихо беседовали.

Но теперь уже и прошлое перестало поддерживать папу. Мама рассказала: «Если позапрошлым летом мы очень много вспоминали, то теперь больше молчали.

Просто сидели рядом. Однажды я спросила: «Помнишь, как ты снимался на Дону, у Бондарчука? Тебе дали выходной, и мы поехали на озеро. Жарили шашлыки и целовались в камышах». Папа насупился: «Ты меня с кем-то путаешь». Я онемела. Не знала, что подумать. Пошутил он или забыл?»

Мама волновалась за папу, но ничего не могла сделать. Ей едва хватало сил справляться с собственными проблемами. То и дело ее клали в больницу.

— Давай обследуемся в ЦКБ, — предлагала я отцу.

— Зачем? — удивлялся он. — У меня ничего не болит.

— Хорошо, тогда съездим в поликлинику.

Одна из последних папиных фотографий. На крыльце нашего дома на Николиной горе
Одна из последних папиных фотографий. На крыльце нашего дома на Николиной горе
Фото: Из архива А.Тихоновой

Ты давно не был у врача.

— Не был — и не надо. Меня ничего не беспокоит.

Раньше папа ко мне прислушивался. А теперь не было ни малейшей возможности на него повлиять. Иногда казалось, он перечит специально, из какого-то детского упрямства. Если я просила о чем-то, часто отвечал: «Нет».

В ноябре прошлого года я несколько раз вызывала «скорую». Кардиограмма была неважная, и отцу посоветовали лечь в больницу. Он отказался.

— Мы вас предупреждаем, это может плохо кончиться, — сказали врачи очередной кардиобригады.

— Чему быть, тому не миновать, — слабо улыбнулся отец.

Он разговаривал с медиками с едва заметной издевкой. Они взяли расписку — отказ от госпитализации — и уехали.

Я почуяла беду за два месяца до папиной смерти и сделала все, что могла. У отца уже не было ни сил, ни желания бороться за жизнь.

Он даже не пил лекарств. Очередной врач спросил, что он принимает. Папа показал на тумбочку. Тот выдвинул ящик и увидел неначатые упаковки, задвинутые в дальний угол.

— Почему ты ничего не принимаешь? — огорчилась я.

— Сколько же можно! — огрызнулся папа.

— Сколько нужно! Ты должен пить эти препараты все время. И урологические, и сердечные.

Я стала сама приносить отцу горсть таблеток и следить, чтобы он их принял. Папа нехотя глотал разноцветные пилюли и умоляюще смотрел на меня своими голубыми глазами, будто спрашивая: «Ну что ты пристала?»

Однажды за завтраком я опять начала уговоры:

— Когда ты все-таки ляжешь в больницу? Тебе же сказали, дома оставаться опасно!

— Пожил и хватит, — сказал папа очень твердым голосом князя Болконского. Упрямо и надменно. — Восемьдесят один уже, пора о душе подумать.

Разговор этот состоялся за десять дней до его смерти.

А потом отцу стало плохо, но не с сердцем.

Это была урология. Мы с мамой испугались (она была на даче), у него уже случались такие приступы. Я позвонила врачу в поликлинику, хотела посоветоваться. Перечислила препараты, которые у нас есть, сказала, что в прошлый раз папа принимал одно сильнодействующее средство.

«Не надо, — сказал врач, — подождите сутки, и так все пройдет».

А ждать уже было нельзя. Папу пошатывало. Когда он ложился спать, мама сказала: «Слава, ты ночью не вставай. Если понадобится, лучше позови кого-нибудь».

Папа не послушался, встал и сам пошел в туалет. Упал и всю ночь пролежал на полу. Спускаюсь утром из спальни, а он лежит! Я испугалась, а потом смотрю — живой, просто спит. Вызвали «скорую».

Внуки часто его вспоминают. Мы не стали обманывать детей, говорить, что дедушка уехал. Гоша и Слава уже большие, все понимают
Внуки часто его вспоминают. Мы не стали обманывать детей, говорить, что дедушка уехал. Гоша и Слава уже большие, все понимают
Фото: Андрей Эрштрем

Мама, стоя на костылях, смотрела, как мы с Колей поднимаем отца, по ее щекам текли слезы.

Она предчувствовала смерть папы. Специально приехала на дачу, чтобы быть рядом с ним. В последние дни он очень ослаб, почти не вставал с постели и отказывался от еды. Ей приходилось уговаривать его как ребенка: «Ну пожалуйста, Славочка, съешь хотя бы сырничек, ну хоть кусочек!»

Потом она сказала мне: «Когда Славу посадили в кресло, чтобы отнести в машину, он с такой грустью посмотрел на меня. Я поняла – прощается...»

«Неотложка» отвезла папу в Кунцево, в ЦКБ. Я поехала с ним. Мама и Коля остались с детьми. Отец все время был в полусне. Иногда открывал глаза, видел, что я сижу рядом, и опять куда- то уплывал.

Мне не понравилось поведение врачей.

У них был очень озабоченный вид, но при этом они говорили, что все нормально. Отца положили в реанимацию, мне велели ехать домой: «Завтра позвоните». Звоню утром и слышу, что состояние тяжелое.

— Как тяжелое?! Вчера вы говорили совсем другое!

— Вчера все было не так серьезно. А ночью отказали почки.

Я, рыдая, бегу к маме. Узнав, что произошло, она обреченно прошептала: «Это конец...»

Папу подключили к аппарату. Еще четыре дня он был жив. Я поехала в ЦКБ вместе с Колей. Ноги не слушались, голова кружилась... Мне накапали успокоительного, и я смогла войти в палату.

Села рядом с кроватью и взяла его за руку. Отец был весь в проводах. В артерию на шее ему вводили какую-то специальную жидкость. Он долго не мог разлепить веки, но наконец открыл глаза.

— Дочка пришла, Анюта...

Я обрадовалась:

— Ну, как ты? Лучше?

Вел он себя странно. Разговаривал медленно и не очень связно, как будто терял мысль. То со мной, а то с кем-то еще, как в бреду:

— Посмотри, какие здесь работают благородные люди!

— Где здесь?

— Здесь, в кино!

Мне стало страшно. А папа вдруг спрашивает:

— Где мама? Где мама?

— Мама на даче, — заплакала я.

Руки его все время двигались. Он пытался снять провода и тянулся руками к животу. Я позвала сестру: «По-моему, у него что-то с кишечником».

Она никак не отреагировала, только поправила провода. Я еще посидела, дождалась, когда папа уснул, и ушла.

На следующий день звонят из ЦКБ: «У Вячеслава Васильевича перитонит. Готовим к операции».

Я была в шоке. Врачи говорили, что у отца нет ничего серьезного, а ему с каждым днем становилось все хуже!

Фото: РИА «Новости»

У меня началась паника. Я не знала, что делать. Казалось, сплю и вижу весь этот ужас во сне. Мама беспрерывно плакала. Коля старался держаться. Отец уже был без сознания, и разрешение на операцию подписывали мы с мужем.

Бедный мой папочка, он все выдержал — сильнейший наркоз и тяжелую операцию. Я была дома с мамой и детьми, а Коля все это время сидел рядом с операционной и потом подошел к врачу. Тот сказал: «Все прошло очень хорошо».

Муж уехал в полной уверенности, что тесть пойдет на поправку. И нас с мамой успокаивал: «Теперь все будет в порядке!»

Я очень надеялась на чудо. А мама предчувствовала неладное.

Когда папу увезли в больницу, он приснился ей в зеркале. Как будто был уже в зазеркалье, с «той» стороны.

Прошел еще один день. Папа лежал в реанимации на искусственной вентиляции легких. Врачи не делали никаких прогнозов, сказали, надо подождать. Утром в пятницу четвертого декабря я, как обычно, занималась детьми. Одного повезла на машине на занятия в Одинцово, другого — в детский сад. В час дня мы втроем подъехали к дому. Смотрю: мама сидит на крыльце раздетая. На морозе! У меня сердце упало.

— Мама, что случилось?!

— Что-то мне нехорошо стало, — отвечает она. — Пришлось выйти на воздух. Пойду позвоню, узнаю про папу.

В больнице сказали: «Вячеслав Васильевич Тихонов умер буквально минуту назад». Мама почувствовала, что ее Славочки больше нет. Мы сели рядом, обнялись и заплакали.

Детей Коля взял на себя, чтобы мы могли побыть наедине со своим горем. Уложив маму, я несколько часов пролежала в спальне ни живая ни мертвая. Напилась лекарств и впала в прострацию. На следующий день как-то взяла себя в руки и в полуобморочном состоянии поехала с Колей в Москву. Надо было заниматься похоронами.

Все расходы взял на себя Союз кинематографистов. Но как же трудно было все организовать! Папа умер под выходные, поэтому оформить необходимые бумаги было невозможно вплоть до вечера понедельника.

В субботу позвонили с Новодевичьего кладбища: «Когда приедете выбирать место?»

А официального разрешения не было. Оно появилось только через два дня. Дата похорон еще не была определена, когда по телевизору объявили, что они состоятся в понедельник. Кто это придумал? У Дома кино начал собираться народ. Мы попросили объяснить людям, что похороны будут во вторник. А в Союзе нас уговаривали назначить их на среду! Так, мол, удобнее. Мама сказала, что это немыслимо, позднее вторника хоронить нельзя. Это уже пятый день. Теперь в Союзе говорят, что это из-за мамы на похоронах Тихонова было мало народу: «В среду пришло бы гораздо больше! Мы не успели всех предупредить!»

На панихиде в Доме кино мы с Колей и мамой сидели на сцене. Я страшно боялась, что ей станет плохо. Но мама наглоталась таблеток и держалась из последних сил.

Рядом с ней все время были двое друзей моего детства. Они поддерживали ее под руки, когда приходилось идти или стоять. Я не могла отделаться от неприятного ощущения, что в потоке людей вижу мало знакомых лиц. Кинематографистов можно было пересчитать по пальцам. «Неужели забыли? — с горечью думала я. — Тихонов не ходил на тусовки, не мелькал в телевизоре, и его просто списали в архив?» Сердце сжималось от боли и обиды. Но все, кто по-настоящему любил папу, пришли. И мне хочется сказать им спасибо — Сергею Соловьеву, Алексею Петренко, Виктору Ракову, Эльдару Рязанову... Многим папиным коллегам уже тяжело ходить на похороны, они сами очень немолоды и нездоровы. Я их не виню. А тем, кто помоложе, некогда, у них другие заботы... Люди постоянно приходят на папину могилу. На девять дней я купила лампадку.

Прихожу, а там уже стоит одна, очень красивая. Белая, ажурная, со стеклом, чтобы огонь не погас на ветру. Свеча на могиле все время горит.

Дети меня спрашивали: «А где теперь дедушка? На небе?» Мы на похороны сыновей не брали, но не стали врать, что он уехал. А в Новый год пошли с ними на елку к друзьям. Там был Дед Мороз. Малыши водили хороводы, читали стихи. И вдруг мой Слава громко спросил: «Дед Мороз, а ты не встречал на небе моего дедушку? Как он там, не знаешь? Мы по нему скучаем...»

Дети о нем помнят и думают. Как и все, кто любил папу.

Редакция благодарит за помощь в организации съемок шоу-рум мебели VERANDA SEVEN.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог