Александр Суворов: страшны те раны, что наносят свои

Иногда он впадал в немилость, и его подвергали самому страшному наказанию — не пускали на войну.
Ирина Стрельникова
|
23 Июня 2011
Фото: Итар-Тасс

В Швейцарии, в местах, где Суворов с армией совершил свой легендарный переход, местные жители до сих пор встречают его... привидение. Говорят даже, что он сделался местным воплощением духа гор Рюбецаля, который помогает путникам пройти через самые непроходимые места, но злых заманивает в пропасть. Там, на перевале Сен-Готард, есть и памятник Суворову: сам он на коне, а рядом — его друг, швейцарец Антонио Гамма…

Два старика, русский и швейцарец, грелись у очага в альпийской деревушке.

Обоим под семьдесят, но они бодры и здоровы. Один — прославленный фельдмаршал, другой — крестьянин, но они ладили… «Почему из Италии вы не пошли в Швиц, как ходят все — в обход гор, через озеро Комо?» — «У меня нет времени, Антонио. По ту сторону Альп нас ждут. Генерал Римский-Корсаков, а с ним — 27 тысяч русских. Они в отчаянном положении! Австрийцы не хотят воевать в Швейцарии, отделываются обещаниями и отговорками. Союзники, называется! Помощи от них и в Италии было мало: я потерял треть своих людей, отбирая у врага город за городом, а они только и делали, что устраивали совещания да составляли никому не нужные планы сражений, которые потом никто не исполнял.

И теперь, когда враг в Италии почти добит, надо бы скорым маршем двинуться на Марсель. А там уж — и Париж, виктория, виват! Так они выдумали разделить союзную армию… Они, мол, остаются в Италии, а нам — тащись в Швейцарию и воюй там в одиночку против 70 тысяч французов». — «А что же ваш император? Он согласился?» — «А, не спрашивай. Что император? Только и толку, что прислал нам для поднятия боевого духа своего сына — великого князя Константина, которого мне же теперь надо оберегать по дороге. Эти умники из Венского гофкригсрата наговорили императору невесть что, а сами только и думают, что о собственной выгоде. Мы должны были, освободив Неаполь, вернуть власть неаполитанскому королю, так почему это до сих пор не сделано? Зато австрийцы рассадили в каждом городе своих комиссаров». — «У нас сказали бы, что вы таскали для них каштаны из огня», — кивал Антонио. «А у нас это называется: загребать жар чужими руками», — кивнул Суворов…

У них было время поговорить: Суворов прожил в доме Антонио пять дней, когда на подступах к Альпам дожидался обещанных австрийцами мулов, провианта и горных пушек (австрийцы и здесь подвели, прислав только половину обещанного и с задержкой в четыре дня).

Антонио, потрясенный грандиозным планом вести армию напрямик, через Альпы, как за 2000 лет до них шел легендарный полководец Ганнибал, решил оставить дом, семью и идти с «Алессандро Сувара». Им должно быть легче, чем Ганнибалу, — дороги-то за 2000 лет стали лучше, во всяком случае, если верить австрийской карте… И действительно, дорога, по которой они шли первые три дня, была не слишком трудной.

Только вот чем выше они поднимались, тем холоднее становилось, да и дождь лил не переставая. Солдаты продрогли в своих летних мундирах. Странно было думать, что еще неделю назад они изнывали от итальянского зноя. Под вечер третьего дня дорога уперлась в величественный Сен-Готард, вершина которого терялась в облаках. Французов не было видно, но разведка донесла: они здесь, засели чуть выше по склону, за придорожными камнями. Глядя на гору, что им предстояло штурмовать, суворовское войско приуныло — это было видно по лицам... Суворов разгневался, приказал... копать могилу. Встав на краю, он заговорил: «Если вы боитесь идти за мной — я более не отец ваш. Тогда мне — смерть. Похороните меня здесь!» Эти слова привели солдат в неописуемый ужас: «Помилуй, отец родной!

Мы пойдем за тобой!» Суворов продолжил: «Братцы! Завтра нам предстоит одолеть эту гору. Одолеем — путь на Швиц, к нашим, открыт. Мы — русские! Бог нас водит — он нам генерал! Кого убьет — царство небесное. Кто жив останется — тому честь и слава!» «Слава, слава! Ура!» — подхватили солдаты…

Утром пошли на штурм, но выбить французов с тропы удалось только к вечеру, третьей атакой. Те, оставаясь невидимыми и неуязвимыми, преспокойно сидели за камнями и обстреливали дорогу, которая была у них как на ладони вместе с карабкающимися по ней русскими. Дело помог решить князь Багратион (тот самый, что через 13 лет прославится при Бородине), сумевший со своим отрядом забраться вверх по крутым скалам и обойти противника с фланга. Много солдат полегло под французской картечью в этот день, но все-таки они одолели!

На вершине встали лагерем на ночлег. «Теперь, братцы, — все, теперь путь на Швиц нам открыт — на карте эта дорога отмечена как легкопроходимая. Завтра будем на месте», — подбадривал уставших людей Суворов... «Алессандро, погляди, ведь это французы?» — спросил Антонио, вглядываясь в факельные огни, движущиеся вдалеке по горной гряде. «Да, они, — кивнул Суворов. — Почему же они не встали на ночлег где-то поблизости, куда бегут?»

Это выяснилось на следующий день, когда дорогу преградил утес. Сквозь него проходил длинный узкий туннель — Урзернская дыра. Сунулись туда — грянул пушечный выстрел. Что ж, французы за ночь успели подготовиться: пушка, направленная в туннель, — остроумно... Послали разведку.

Оказалось, что за туннелем дорога огибает гору и идет через каменный мост над рекой (местные прозвали его Чертов мост), но одна его арка разобрана, а на той стороне реки залегли французские стрелки.

Одно было хорошо — враг с той стороны туннеля не видит русских, и Суворов этим воспользовался. С одной стороны от него громоздилась отвесная каменная стена, с другой — грохоча, ворочая по дну каменные глыбы, бешено неслась река. Он послал по отряду и вверх, на скалы, и вниз, в воду… Там был брод, но многих сбил с ног и унес бурный ледяной поток… Зато те, кто выбрался, спрятались в засаде… Тут сверху раздалось долгожданное «Ура!» — это отряд «скалолазов» напал на французов с той стороны туннеля. Суворов бросился в проем, за ним — остальные, и через полчаса он был уже у Чертова моста. Неподалеку стоял какой-то сарай — его разобрали, связали офицерскими шарфами несколько бревен и перекинули через разрушенную часть моста.

Памятник Суворову в Швейцарии на Сен-Готарде
Памятник Суворову в Швейцарии на Сен-Готарде
Фото: Фото автора

Французы принялись было стрелять, но им в тыл из засады бросились те, кто перешел реку вброд.

Пока суворовские солдаты по одному переходили через скользкие бревна да переводили коней и мулов, прошел весь день, отброшенный противник успел далеко отойти и бог весть какие еще готовил сюрпризы.

Сюрприз приподнесла и австрийская карта: обозначенной там дороги на Швиц вдоль Люцернского озера не существовало... «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — крякнул Суворов. — Черти-австрийцы»...

Что ж! Зато была охотничья тропа — 18 верст, по отвесным скалам и глубокому снегу.

Императору Павлу Суворов в письме так описал дальнейшее: «Напоследок надлежало восходить на снежную гору Биншнерберг, скалистою крутизною все прочие превышающую: много людей с величайшим стремлением летели в преисподние пучины, где многие убивались, а многие спасались». Лошадей вели под уздцы, но все равно то и дело они поскальзывались и срывались вниз, увлекая за собой всех, кто шел рядом. Любая неосторожность, неверный шаг грозили гибелью. Великий князь Константин безропотно следовал с остальными, а за ним вели мула, груженного серебряным столовым сервизом. Когда мул свалился в расщелину, пришлось останавливаться, доставать бесценный сервиз…

Ночь застала их на переходе. Кое-как разбили лагерь на тропе. Развели костры, спасаясь от пронизывающего холода.

Суворов переходил от костра к костру, стараясь приободрить людей. Увидев хмурых, запел неожиданно звонким для своих лет тенорком: «Что с девушкой сделалось, что с красной случилося?» В ответ — хохот… Взятый в горы провиант давно вышел, но солдаты наскребли муки по ранцам, напекли лепешек. Милорадович (будущий генерал-губернатор Петербурга, через 26 лет его смертельно ранят декабристы на Сенатской площади) попросил у своих солдат такую лепешку и сам хотел поделиться с ними сыром — последним, чем он располагал. Солдаты не взяли — они не знали, что это такое, и за характерный запах сочли тухлятиной...

На другой день они, наконец, спустились в Муотенскую долину. И тут выяснилось, что никакого Римского-Корсакова здесь уже нет — накануне он был разбит и обращен в бегство. И ладно бы превосходящими силами, но в деле участвовало только 18-тысяч французов из армии маршала Массена — против 27 тысяч русских, из которых удалось спасти только 13 тысяч, остальные убиты или в плену!

«Уму непостижимо!» — гневался Суворов.

В этот самый момент Массена хвастался пленным русским офицерам: «Завтра я приведу к вам и Суворова, и великого князя Константина! Их армия слишком утомлена, чтобы сражаться». Но когда дело дошло до сражения — плена едва избежал сам Массена (унтер-офицер Иван Махотин схватил его и сдернул с лошади. На помощь командующему бросился французский офицер, и за те несколько секунд, которые понадобились Махотину, чтобы проткнуть того штыком, Массена вырвался, оставив в руках суворовского воина свой золотой эполет). Французы бежали, оставив Суворову орудия, знамена и 1200 пленных (в том числе одного генерала).

Но... Надо было смотреть правде в глаза. Суворов был здесь один против многократно превосходившего противника, силы армии истощены, помощи ждать неоткуда. Оставалось только пробиваться домой, в Россию. И он снова повел свою армию в горы — теперь уже на Восток… И снова тяжелейший переход и бои в горах с поджидавшими в засаде французами. Был момент, когда Суворов в отчаянии схватился за свои седые волосы и воскликнул: «Говорят, что мне всегда везло! Но никак не скажешь о человеке перед его гибелью, что ему всегда везло». Они все-таки прорвались… На пути к заснеженному перевалу Паникс высотой 2400 метров пришлось бросить пушки. Пленных французов повели дальше, забрав у них сапоги в пользу тех русских, кто лишился подошв на Сен-Готарде.

Где нельзя было пройти на ногах — спускались на ягодицах, почти как с горки на Святках, только без саней и лавируя, чтобы не упасть в пропасть. Но всему на свете приходит конец — пришел он и 17-дневному швейцарскому походу Суворова. Александр Васильевич отправился в него с 22-тысячной армией, а вернулся с 14 тысячами. Выйдя на равнину, он распрощался с Антонио Гамма и отправил его домой. Зато повстречался, наконец, с остатками армии Римского-Корсакова. Но что толку? Компания была кончена: император Павел, разобравшись, наконец, в интриге австрийцев, рассердился, разорвал союз и вышел из войны…

Суворова повсюду встречали как триумфатора: в Богемии, в Северной Австрии, в Чехии, в Польше — носили на руках, знатные особы добивались встречи с ним, в его честь давали балы и банкеты, его именовали новым Ганнибалом, явившим миру чудо воинской доблести!

В. Суриков. «Переход Суворова через Альпы»
В. Суриков. «Переход Суворова через Альпы»
Фото: GETTY IMAGES/FOTOBANK.RU

Но сам Суворов грустил: война кончилась, и не так, как могла бы. А счастлив он бывал только на войне...

ВОЙНА

Его дед Иван Григорьевич при Петре Великом служил писарем в Преображенском полку и удостоился великой чести сделаться царю кумом — Петр крестил его сына Василия и предрек младенцу великое военное будущее. Пророчество, впрочем, не сбылось: Василий Иванович служил тихо и недолго, при первой возможности испросил бессрочный отпуск и уехал к себе в имение, формально продолжая числиться в Преображенском полку. Военной службы он не любил и своего единственного сына Александра в военные отдавать не собирался.

Он даже, при его-то связях, не записал мальчика в полк, как это делали решительно все! Дворянам полагалось служить в армии, начиная с рядовых, в положенное время их производили сначала в унтер-офицеры, потом в офицеры. Но на практике этот закон обходили, записывая в солдаты новорожденных. Маленький дворянин, подрастая, рос и в чинах. Иные дослуживались таким образом до полковников, ни разу не побывав в своем полку, и выходили в отставку. Был также случай, когда одна дама пожаловалась знакомому генералу, что ей дорого платить за гувернантку — и тот зачислил гувернантку ротмистром…

Саша Суворов рос серьезным, не слишком шумным мальчиком, к тому же он выглядел слабым и хилым — казалось, какой из него военный? С родителями он большей частью помалкивал и только однажды поразил их.

Услыхал за обедом разглагольствования одного гостя: «Если Бог есть, то покажите мне, где он?» — и вдруг серьезно и с глубоким чувством сказал: «Покажите мне сначала, где его нет»… Свои дни он проводил в старой дедовской библиотеке, но родителям и в голову не приходило поинтересоваться, что он там читает.

Правда открылась, когда к ним в имение заехал бывший сослуживец Василия Суворова — генерал Ганнибал, знаменитый арап Петра Великого. Он заговорил с мальчиком и обнаружил у того немалые знания по стратегии, военной истории и вообще — большую склонность к военному делу. Отец подивился, но препятствовать не стал — так Суворов, наконец, был записан в гвардию, на 12 лет позже сверстников. А в 15 лет прибыл в полк — рядовым, поскольку срок выслуги еще не подошел.

Однажды он стоял на часах в Петергофе и с ним заговорила прогуливавшаяся императрица Елизавета, спросила, как зовут, выяснилось, что она знает его отца.

Под конец государыня протянула серебряный рубль, но Суворов объяснил, что караульный устав запрещает часовому брать деньги. Елизавета похвалила его и положила рубль на землю: «Как сменишься — возьми».

Лишь в 24 года он был произведен в офицеры, в то время как кое-кто из его сверстников уже носил генеральские эполеты. Позже Суворов говорил: «Я не прыгал в чинах смолоду, зато прыгаю теперь». По-настоящему выдвинуться ему удалось только к 40 годам, в войне с поляками, к которым тогда присоединился весьма опасный для русских союзник — великий гетман литовский граф Огинский со своим войском.

Поляки, любившие Огинского, воспряли духом и даже прочили ему польскую корону. Необходимо было срочно что-то предпринимать. Суворова главнокомандующий определил в резерв. А он возьми да и кинься в бой без спросу, собственными силами, всего с 900 солдатами против 5 тысяч у Огинского. И полностью разгромил врага! Русские потеряли 80 человек убитыми, поляки — 1000, да еще 700 были захвачены в плен вместе с обозами и пушками, а сам Огинский бежал за границу. Реляция о победе пришла в Петербург одной почтой с жалобой главнокомандующего.

Так повторялось множество раз. Насколько исполнительным Суворов был солдатом, настолько же непокорным сделался генералом. В Турецкую войну вопреки приказу ждать соединения с остальными полками он своими силами взял крепость Туртукай и написал оттуда фельдмаршалу Румянцеву: «Ваше сиятельство!

Мы победили. Слава Богу, слава вам». Но Румянцев шутить не любил и отдал Александра Васильевича под суд — его приговорили к смертной казни, но пришла реляция от императрицы Екатерины: «Победителей не судят» (после этого случая выражение, вычитанное ею из древних источников, сделалось в России крылатым).

Она щедро одаривала Суворова, и в деле награждений между ними вечно разыгрывалась целая игра совершенно в духе их куртуазного времени. Как-то раз императрица послала Александру Васильевичу с курьером 5000 рублей, из которых рубль он отдал курьеру, а 4999 вернул обратно с заверениями, что и без того осыпан ласками щедрой властительницы.

Екатерина мигом догадалась, что это значит, и на другой день послала Суворову 30 000 рублей. В другой раз, когда она пожелала наградить его и спросила, что он хочет, Суворов ответил: «Матушка, оплати мои долги». — «Много ли?» — «Много, матушка, три рубля с полтиной квартирному хозяину». Шутка понравилась, а настоящие наградные царица передала герою чуть позже.

Иной раз он впадал в немилость — главным образом стараниями царицыных фаворитов, ревновавших Суворова к славе, и тогда Александр Васильевич подвергался самому страшному наказанию — его не пускали на войну, а отправляли вместо этого наблюдать за укреплениями каких-нибудь дальних гарнизонов. Там он, впрочем, тоже времени даром не терял, а учил солдат, да так, что это мало отличалось от войны. То поднимет их среди ночи и заставит идти под дождем, по слякоти, трое суток кряду ускоренным маршем.

Памятник Суворову, открытый в мае 2011 года в итальянском Ломелло
Памятник Суворову, открытый в мае 2011 года в итальянском Ломелло
Фото: Фото автора

То устроит учебный бой, поразительно похожий на настоящий: отряды несутся друг на друга с поднятыми саблями, штыками, повсюду пушечный дым… Однажды Суворов велел взять штурмом монастырь. Императрице пожаловались, но наказания не последовало.

Он учил солдат никогда и ни при каких обстоятельствах не отступать: выстраивал их фронтом и оставлял в таком положении на несколько часов: разрешалось переминаться с ноги на ногу и даже продвинуться вперед на пару-тройку шагов, но назад — ни на сантиметр! Однажды Суворов без всякого предупреждения понесся верхом прямо в толпу своих людей, как будто бы желая затоптать их — один офицер в последний момент скомандовал: «Расступись! — и тут же был арестован.

Бывало, тренировались и в ружейной стрельбе — главным образом, чтоб приучить лошадей не бояться выстрелов. Но вообще Суворов стрельбы не любил: слишком несовершенны были ружья, заряжать долго, пуля летит недалеко. «Солдат стреляет редко, да метко; штыком колет крепко; пуля дура, штык молодец; солдат бережет пулю на три дня...» — сыпал афоризмами Александр Васильевич…

В результате его армия сделалась практически непобедимой. Бывало, Суворов выигрывал сражения, как он говорил, — «ногами», то есть преодолев своим фирменным быстрым маршем чудовищное расстояние и появившись перед противником, когда тот его никак не ждал. Быстрота, глазомер и натиск — вот был рецепт войны по-суворовски. Докладывали ему, к примеру, что неподалеку — вражеские гусары.

«Тем лучше, ведь их мы и ищем», — отвечал Суворов. «Не прикажете ли узнать, сколько их?» — «Не нужно, мы пришли бить их, а не считать». Храбростью он отличался поразительной: однажды его разбудили среди ночи — нужно было уходить, по дому палила вражеская артиллерия. «Подите прочь, — рассердился Суворов, — я спать хочу!» Он много раз бывал ранен: в ногу, в шею, в грудь чуть-чуть пониже сердца... Но все это, по его мнению, были пустяки: «Настоящие раны я получал только в домашней жизни…»

МИР

В декабре 1773 года 43-летний Суворов пишет своему начальнику Румянцеву: «Вчера имел я неожидаемое мною благополучие — быть обрученным с Варварою Ивановною Прозоровскою».

Характер письма довольно точно отразил суть самого события: все произошло почти случайно. Престарелый отец сказал Суворову, что пора жениться и произвести на свет наследников, вот он и женился. Его невесте едва минуло 20 лет. Они ни в чем не совпадали: он сухонький, маленького роста, с рано постаревшим, морщинистым лицом — она высокая, дородная красавица. Он подвижный, как ртуть, она — медлительная, плавная. Он чрезвычайно начитан, остер умом — она ленива, малообразованна. Он привычек самых простых, солдатских — она любит роскошь и светские удовольствия. Он встает засветло, обливается ледяной водой, скачет верхом для тренировки — она спит до полудня.

Лет шесть они прожили мирно, впрочем, и виделись не часто. А потом Суворов подал прошение о разводе: «Презрев приличия и честь, супруга моя предалась неистовым беззакониям, таскаясь днем и ночью под видом якобы прогуливания с двоюродным племянником моим С.-Петербургского драгунского полка премьер-майором Николаем Сергеевым, сыном Суворовым, по пустым садам и прочим глухим местам».

В дело вмешалась императрица, сочувственно относившаяся к прихотям женского сердца: бракоразводный процесс удалось остановить.

Был совершен обряд возобновления брачных уз: Суворов в солдатском мундире и Варвара Ивановна в простом домашнем платье публично покаялись, священник прочел над ними разрешительную молитву — и все пошло по-старому. Включая прогулки Варвары Ивановны с молодыми красавцами — во всяком случае, через четыре года Александр Васильевич встретил жену под руку с одним из них.

И снова в консисторию полетело прошение о разводе: «Будучи прощена, она мною принята была в сожитие, но сделала прелюбодеяние с Казанского пехотного полка секунд-майором Иваном Ефремовым, сыном Сырохновым». В деле было отказано за отсутствием внятных улик, тогда Суворов просто разъехался с супругой, назначив ей нищенский пенсион в 1200 рублей в год. Сына, родившегося вскоре после разрыва (а Варвара Ивановна прогуливалась с секунд-майором будучи беременной), Суворов не признал и до 15 лет отказывался видеть — только в последние два года жизни сердце старика смягчилось, и Аркадий Суворов был прижат к отцовской груди. А вот девятилетнюю дочь Наталью он сразу забрал у жены и отдал в Смольный институт. Все писал ей письма с войны: «Здравствуй, душа моя Суворочка. На Ильин день была у нас с турками драка посильнее той, когда вы в Смольном друг друга за уши дерете.

Мы танцевали, играли, бросали свинцовым большим горохом да железными кеглями величиной с твою голову; у нас были такие длинные булавки да ножницы: рука и голова не попадайся, тотчас отрежут... У меня теперь в боку картеча, на руке от пули дырочка, да подо мною лошади оторвало мордочку!»

Суворов и всегда слыл чудаком, но после разрыва с женой он стал выкидывать уже совсем странные штуки. Посреди важного разговора мог запрыгать на одной ноге, запеть петухом. Однажды в Вене, на улице, вышел из кареты и при дамах стал оправляться, будто он со своими солдатами в походе. Если Суворову кто-то не нравился — удержу не было никакого. Некий штаб-офицер Энгельгардт за обедом у Александра Васильевича неосторожно усмехнулся, глядя, как по старинке разносятся гостям блюда — по чинам.

Александр Суворов
Александр Суворов
Фото: РИА-Новости

Суворов заметил, вскочил из-за стола, стал кричать: «Воняет, откройте окна! За столом — вонючка!» Однажды за что-то подобное Суворова даже вызвал на дуэль граф Нащокин, а когда Александр Васильевич отказался, назвав дуэль глупостью, дал пощечину. С тех пор Суворов, встречая Нащокина, всякий раз делал вид, что хочет убежать, и вопил: «Боюсь, боюсь, он сердитый, дерется». Придворных Суворов обожал расспрашивать, за что им дан тот или иной орден, и с нарочитым удивлением качал головой: «Не слыхивал о таком подвиге, не слыхивал…» То вдруг принимался раскланиваться с дворцовым истопником, поясняя, что заводит полезные связи: «Сегодня он истопник, а завтра может стать Бог знает чем!» Все это с мудрым смирением переносила Екатерина, но когда ее не стало и императором сделался Павел, дела Суворова пошли плохо.

Павел любил упорядоченность и строгость, и у него имелись собственные представления о том, какой должна быть армия.

Еще цесаревичем у себя в Гатчине он завел несколько полков пехоты и муштровал по прусскому образцу. У него на гауптвахту сажали за недостаточную длину косичек на париках. Воцарившись, Павел заставил жить по-своему весь Петербург: присутственные места теперь открывались в 5 утра, а в 9 вечера по столичным улицам проходили солдаты и били в колотушку, чтобы жители гасили свет и ложились спать.

Суворовское военное искусство — вдохновенное, дерзкое, лишенное строгой системы, казалось Павлу дикостью и скифством.

К тому же ему доносили, как Суворов издевался над новой военной формой, копировавшей прусскую: «Пудра не порох, букля не пушка, коса не тесак и я не немец, а природный русак. А прусаки под своей формой — вшивые, и даже плащ их зовется вшивец, а из-под париков воняет головной вонью, и ноги гниют в штиблетах — дрянь, дрянь!» Однажды Александр Васильевич устроил императору целое представление, делая вид, что не может сесть в карету из-за введенного Павлом новшества: длинной шпаги — заходил то с одной стороны, то с другой, и все шпага цеплялась за дверцы.

Дело кончилось отставкой. Суворов рассчитывал поселиться в своем подмосковном имении — но туда явился фельдъегерь с высочайшим приказом отправляться в дальние новгородские деревни и не выезжать оттуда без особого распоряжения государя.

«Сколько времени мне дается на сборы?» — осведомился Суворов. «Четыре часа». — «Слишком много! Я и турок бить собирался за час!» Так Александр Васильевич на старости лет оказался фактически в ссылке, в своем северном имении Кончанском. За его перемещениями и перепиской следил специально приставленный к нему полицейский чиновник и однажды даже арестовал суворовских офицеров, приехавших навестить бывшего начальника.

Понемногу Суворов втянулся в сельскую жизнь: с утра любил звонить на колокольне к заутрене, пел на клиросе. Днем занимался хозяйством, причем много внимания уделял тому, чтобы его крепостные плодились и размножались. Узнает, что в какой-то деревне парней больше, чем девок, — велит купить: «Лица не разбирать, лишь бы здоровы были.

Девиц отправлять на подводах, без нарядов, одних за другими, как возят кур, но очень сохранно». По вечерам Суворов читал, особенно интересовался, что пишут о победах Наполеона, приговаривал: «Пора, пора унять мальчика — далеко шагает!»

Однажды нарочный из Петербурга привез пакет с надписью: «Фельдмаршалу графу Суворову». «Письмо не ко мне, — усмехнулся Александр Васильевич. — Фельдмаршалам надлежит быть при армии, а не под стражею в деревне!» Пришлось императору посылать новое письмо… Дело было важное: Суворова звали возглавить союзную русско-австрийскую армию в Италии — об этом просил Павла австрийский император Франц. «Вот каковы русские — везде пригождаются!» — хвастался царь… По дороге Суворов заехал в Санкт-Петербург, бросился к ногам государя, заплакал…

Император тоже прослезился, обнимая старика. Казалось, мир восстановлен навеки. На прощание Павел сказал Суворову: «Знаю, по моему порядку тебе воевать не по нутру. Так воюй как знаешь!» Дальше были громкие победы в Италии, героический переход через Альпы… Через снежные кручи Суворов прошел невредимым, а по дороге в Россию простудился — у его камердинера Прошки, служившего при нем всю жизнь (и тоже отнюдь не молодевшего), однажды прихватило спину, и он не протопил как следует спальню Суворова где-то в Чехии. Болезнь оказалась серьезнее, чем казалось вначале, и с каждым днем Суворову делалось хуже. Узнав об этом, император выслал ему навстречу своих лекарей: «Молю Бога, да возвратит мне героя Суворова. По приезде вашем в столицу узнаете вы признательность к вам Государя, которая, однако ж, не сравняется с вашими великими заслугами, оказанными мне и государству».

Известно было, что скульптору уже заказан памятник для Марсова поля, на коем Суворов предстанет прекрасным полуобнаженным юным богом в римской каске и с мечом (увы, этому памятнику, хотя он и был установлен в срок, не суждено было стать прижизненным). И вдруг, когда до въезда Александра Васильевича в Петербург оставались считаные часы, что-то случилось. Никто не знает, из-за чего грянула новая гроза. Причины, изложенные в царском письме, звучат весьма неубедительно: «Господин генералиссимус, князь Италийский, граф Суворов-Рымникский. Дошло до сведения моего, что во время командования вами войсками моими за границею имели вы при себе генерала, коего называли дежурным, вопреки уставу. Удивляясь оному, повелеваю вам уведомить меня, что вас понудило сие сделать».

Видимо, кто-то что-то наговорил Павлу на Суворова, а император вообще был склонен к резким перепадам настроения… Как бы то ни было, но все приготовления к торжественной встрече были отменены. Триумфатор въехал в столицу 20 апреля 1800 года поздно вечером, совершенно больной. На другой день к нему явился вице-канцлер Ростопчин с письмом от французского короля в изгнании — тот жаловал Суворову какой-то орден… Александр Васильевич уже с трудом осознавал происходящее: «Почему французский король пишет из Митавы? Он же должен быть в Париже»…

Жизнь угасала в нем более двух недель. В день похорон скорбящая толпа так запрудила улицы, что император Павел, возвращаясь со смотра гусар и лейб-казаков, не смог проехать к себе во дворец.

Пришлось стоять и вместе со всеми ждать траурного кортежа. Какая-то женщина, вставшая на цыпочки, чтобы лучше видеть, сама того не замечая, облокотилась на царские стремена. Рядом навзрыд заплакал офицер…

Когда катафалк подвезли к воротам Александро-Невской лавры, показалось, что балдахин слишком высок. Хотели было снять, но один суворовский офицер сказал: «Оставьте! Александр Васильевич пройдет, как и везде проходил». Так и вышло...

...Тем вечером у себя во дворце император Павел все ходил по кабинету, все думал о чем-то да восклицал: «Жаль, жаль…»

P. S. В мае 2011 года в итальянском Ломелло открыли памятник Суворову (всего их в мире — больше 20). Мэр города объяснил, что русская армия за всю историю Италии была единственной, которая приходила освобождать, а не завоевывать.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог