«На даче я счастлив. Там тишина! Для многодетного отца это роскошь. Я там преображаюсь: хожу во фронтовой телогрейке на голое тело, в ватных штанах и сапогах. Зимой надеваю нескромную шубу, как у пуэрто-риканского сутенера», — рассказывает Иван Охлобыстин.
Недавно я соорудил мемориал, который посвящается подвигу дачников 1970-х. Возвел на дачном участке тестя и тещи горку из камней, на вершине приварил старую тележку с колесиками, внутри нее устроил цветочную клумбу. С этой тележкой родители Оксанки ездили на дачу лет десять. Жили они в вагончике, а на земле овощи сажали. Потом построили «хижину дядюшки Тыквы из трех кирпичиков». Люди они скромные… Вот в этот домик я и стал ездить много лет назад во время жениховства. Условий на даче, конечно, никаких. Но в силу любви, наивности и идеализма нам все это нравилось. Через год после женитьбы меня поставили к мангалу. Я стал суперспециалистом по замачиванию и прожариванию шашлыков. Каждый день у нас в гостях были какие-то люди: космонавты, уголовники, менты, рок-н-ролльщики, журналисты, артисты. Все как-то размещались и превращались в одну компанию.
Шло время, семья росла, дача ветшала. Копить в большой семье невозможно. Я должен был все время, как квартирмейстер военный, вливания делать — от копеечных до рублевых. Нас это не беспокоило, а даже нравилось. Мы считали, что очень нарядно живем. Это все напоминало нечто цыганско-таборное, индейское. Дети не балованные. Нам с Оксанкой прикольно. При этом, когда я получал очередной гонорар за что-то, я Оксанку тусил. Потому что если ты не уделяешь должное внимание женщине, она начнет уделять внимание тебе, и тогда кирдык. Как-то полетели в Венецию — и не экономили. Не хотелось, чтобы моя лебедица думала о деньгах. Привезли оттуда мы маски и Савву. Савве одиннадцать лет. Наш младший — венецианец… А потом пришли «Интерны», и я более или менее систематизировал заработки. Отдал долги, помог близким, чем мог. А потом подумал, что, пока есть финансовая возможность, нужно перестроить дачу для тестя с тещей, чтобы они кайфанули в красивом доме. Начали смотреть, кто что строит. И я выбрал строительную компанию «Зодчий».
— Почему?
— Ну во-первых, как у человека деревенского (а я до пятого класса жил в деревне), глаз у меня наметан. Я понимаю, что будет стоять, а что нет. В «Зодчем» прекрасно разбираются в своем деле. А еще они готовы слушать. Я не хотел претендовать на роль архитектора. Подумал: люди строят, люди знают, как вбивать эти сваи, как класть бревна, у них уже все отработано. Я попросил каталог самых распространенных моделей, понравился дом «Сварог». Он рассчитан на то, что ты можешь там зимовать. Мы выбрали отличный вариант — деревянный дом, который стоит на 70 бетонных сваях. Но при этом я попросил кое-что изменить: протянуть веранду по всему фасаду, чтобы можно было кофейничать на воздухе. У нас получился такой техасский дом, где ковбой может сидеть, положив ноги на перила. Еще мы увеличили комнату на первом этаже, где живут родители. В комнате Оксаны одно окно выходит на улицу, второе — внутрь. Его можно закрыть занавесочкой, а можно открыть и просматривать все пространство дома, наблюдать зону у стола, у печки. Кстати, именно Оксанка придумала, что в доме обязательно должна быть русская печка. Я-то хотел поставить цивилизованные буржуйки разных объемов. Они красивенькие, при них сидеть с бокалом вина хорошо. Но с точки зрения быта они никакущие. Я теперь фанат русских печек — и дом греют, и готовить в них прекрасно. Но это отдельная архитектура: две с половиной тысячи кирпичей — красные, белые. Пирамида Хеопса… Но вообще, в доме изменения минимальные. Я же понимаю, что нельзя общую конструкцию разрушать. Главный принцип оформления — дерево натуральное, массивное. Кровати кованые, сундуки для одежды, мебель деревянная массивная, чтобы лет через триста на ней мои прапраправнуки баловались.
— Дом быстро построили?
— В мае начали, к концу лета закончили. К осени мы уже жили там. Зимой я туда ездил один с удовольствием. Приезжал, откапывал дорожку, затапливал печку... На даче я счастлив. Там тишина! Для многодетного отца это роскошь. Я могу сосредоточиться, попечатать, поиграть в компьютерные игры, книжки почитать. Это все на волчьих шкурах. Покупал их, когда ездил выступать на Север, их продают рядом с дорогами. Потом в ателье попросил сшить покрывало. У меня прямо свое логово на даче. Я там преображаюсь: хожу во фронтовой телогрейке на голое тело, в ватных штанах и сапогах. Зимой надеваю нескромную шубу, как у пуэрто-риканского сутенера, — из темного морского котика, с роскошным воротником из американского тушкана или барсука. В городе такое не наденешь, а там прекрасно.
— Вы живете в Троице-Лыково в муниципальном доме для многодетных семей. Его придется оставить, когда вашему младшему Савве исполнится 18 лет…
— Нас это не пугает. Я бы хотел жить на даче. Нам с Оксанкой там хорошо. Дом очень практичен. Я строил его с расчетом на то, что там могут остановиться и ближайшие друзья, и родственники. Если много людей будет, на всякий случай мы построили летний домик и назвали эту территорию Сайгон. Там тренажер стоит, водка, банок двести консервов с кониной (самое вкусное и долго хранящееся мясо) и фасоль в томате, которую мы ели с семьей в трудные времена.
— У вас все предельно практично…
— Но есть вещи и необязательные, непрактичные, можно сказать, роскошь.
— Что же это?
— Телескоп. Ночью я выхожу на балкончик и рассматриваю в него звезды… Но самая большая роскошь — то, что меня на даче никто не видит. Можно расслабиться и походить в трениках. А я не люблю, чтобы глаза критикующие на меня смотрели. Хочу видеть только влюбленные глаза своей семьи. Мечтаю: вот дети вырастут, и мы с Оксанкой окончательно переберемся на дачу. Купим себе корейские мечи дзяни, сделаем площадочку отдельную и будем рубиться на мечах.
