«Был май. Солнечная погода. Окно кухни выходило на улицу. Я собрала кухонные ножи, сложила в сумку. Вышла. Дул приятный ветерок. Пахло молодой зеленью и свежей землей. Еще минут десять — и зацветут каштаны. Подкатил, громыхая и со звоном, трамвай. Через полчаса я была на рынке. Синие, зеленые палатки, толпы людей будто бессмысленно ходят в разных направлениях. Подхожу к небольшой будке. В оконном проеме загорелое, почти черное усатое лицо. Достаю ножи: «Поточите, пожалуйста». Он кивает, запускает точильную машину. Она нудно воет, ножи визжат, взрываются искрами. Я оглядываюсь. Идут две женщины. Слышу обрывок фразы: «Давно пора закрыть этот рынок. Тут место церкви, а не торгашам этим». Я смотрю дальше — через вход рынка на улицу, улица круто идет к набережной. Я думаю еще о чем-то неясном мне самой. «Готово», — точильщик возвращает ножи. Я расплачиваюсь. Возвращаюсь домой. Открываю холодильник, достаю котлеты. Они заморожены. Я кладу их на пакет, чтобы не примерзли к тарелке. Но одна все-таки примерзла. Я беру самый большой нож, пытаюсь поддеть ее лезвием, оно соскакивает.
Острый, очень острый нож входит в палец. Брызжет кровь. Сразу приходит боль. Не могу унять кровь. Потом сильно зажимаю рану большим пальцем, ложусь и лежу час с поднятым вверх пальцем. Мысли набегают, перемешивают былое и настоящее. Я тридцать лет жила с мамой в одной квартире. Мама умерла. Я выставила квартиру на продажу. Мне хочется уехать из этого города. Кровь остановилась. Через два дня иду к стоматологу поставить пломбу. Полгода назад я делала тут коронку. Под коронкой кровоточило, болело. Когда я обратилась с жалобой, врач сказал: это у вас прикус неправильный. И вот я снова здесь. Сажусь в кресло. Врач — молодая женщина, Жанна, я ее не знаю. После некоторых манипуляций она включает бормашину. Узкий, плотный, глухой звук. Мне в память въехала картинка точильного станка на рынке. Вдруг обжигает язык. Лицо врача белеет. Она выключает бормашину, выбегает из кабинета. Дверь приоткрыта, стучат ее каблучки, она вбегает назад с доктором-мужчиной. «Вот», — говорит, она, указывая на меня. Мой рот заполняется чем-то соленым. «Еще секунда — вену бы задела — и все». Я не очень понимаю, о чем речь. Мужчина в белом халате осматривает, произносит: «Швы надо наложить на язык». Поворачивается к Жанне. «Я не умею», — отвечает Жанна.
«Учись», — отвечает тот. Они вдвоем накладывают мне швы на язык. «На сегодня все, — говорит Жанна. — Придете через неделю, швы снимем». Швы сами сошли на следующий день. Язык болел два месяца. Тем не менее, я опять иду к Жанне. Пломбу надо ставить. Зуб был верхний. Жанна пломбирует канал. Я почувствовала сильную боль глубоко в десне. Но боль быстро проходит. Жанна ставит пломбу. Я прихожу домой и чувствую: что-то не так. Беспокоит странная боль: она имеет нитевидную конфигурацию. От угла носа вниз до нижней челюсти, потом поворачивает и следует по краю скулы в сторону уха, прямоугольно изгибается на полпути, идет к глазу.
И эта дорожка ноет, ноет и днем, и ночью. Я хожу из угла в угол. Есть только одно спасение: сажусь за стол, открываю тетрадь, начинаю писать, и воображение уносит меня прочь от этого мира. Ручка едва поспевает за моими грезами. Убегаю, возвожу за собой кирпичные стены слов, раскидываю лабиринт мыслей, чтобы запутать след, чтобы боль потерялась в его бесчисленных тупиках.
Через пару дней возвращаюсь в клинику. Мне говорят: «Все пройдет, выпейте анальгину». Не проходит. Вдруг начинает болеть и слезиться глаз.
Иду к окулисту. «Конъюнктивит», — заключает он, выписывает капли. Капаю. Не помогает. Из глаза начинает непрерывно течь. Я держу миску у глаза, в нее со звоном падают капли. Вновь проделываю путь в поликлинику. Окулист хмурится: «Дело нехорошее. У вас аденовирусная инфекция». Иду в лабораторию. Диагноз не подтверждается. Но и не ставится. Что с глазом — неизвестно. Через неделю на веке появляется маленькая опухоль. Она растет. «Надо удалять», — говорит глазник. Мне делают операцию. После хирург мимоходом роняет: «Я там два сосуда задел, но это ерунда». Я вышла в коридор, чтобы прийти в себя. У меня повязка на глазу, но замотано полголовы. Я провожу рукой по повязке. Возвращаю руку, на ней что-то липкое, подношу к другому глазу: она вся в крови. Мимо идет санитарка, глядя на меня, всплескивает руками: «Вам что, голову пробили?» «Нет, два сосуда задели», — соображаю я. Потом два месяца лечили сосуды. Глаз был черно-красный. Слава Богу, зрение не пострадало. Все это время меня мучила, как я думала, зубная боль. Я отправилась на компьютерную томографию. «У вас инородное тело в гайморовой пазухе, — объявил врач. — По всей видимости, фрагмент пломбировочного материала». Я отправилась в стоматологическую клинику с результатами. Меня не хотели слушать. И даже угрожали. Тут объявился покупатель на квартиру, и я уезжаю в другой город.
Оставляю за собой: детство, школу, занятия гимнастикой, восемь операций на позвоночнике, неудавшуюся жизнь родителей, работу в институте и еще многое, многое. Боль уехала со мной. И это большая ошибка с ее стороны. Потому что я все равно справлюсь с ней и с ее причиной».
Линия жизни на обеих руках имеет три вилочки (рис. 4, красный), нижний фрагмент линии образует перекрест с ветвью от вилочки (рис. 4, оранжевый). Это сказывается на здоровье обладателя. Линия жизни (рис. 4, зеленый) имела дополнительную внутреннюю линию — обычно называемую линией Марса (рис. 4, синий). Линия Марса многозначна — здесь она сообщает обладателю необходимую энергию для преодоления болезней и выживания. Полагают, она сообщает стойкость и также указывает на некую одаренность. Строение пальцев — обратите внимание на длинный мизинец — предполагает литературное дарование. Следует обратить внимание еще на один знак. Линия головы (рис. 4, коричневый), линия сердца (желтый) и линия жизни (зеленый) сходятся в истоке. Это один из симптомов нарушений системы самосохранения. Одно из толкований традиции — периоды невезения.
