«Мы встретились в кафе. Я вошел, спустился по ступенькам. Место было незнакомым. Он сидел у стойки бара. Тихая музыка, в меру ритмичная, была приятна. Я сделал пару шагов. Хлопнул по плечу. Он обернулся: «О, дружище, привет». Лицо было оживленным и красным. Он не только пришел раньше, он раньше начал.
Первые две-три рюмки действовали на него благоприятно. Он становился веселым, остроумным, сыпал мудреными цитатами. Задача сводилась к тому, чтобы не дать ему продолжить. Задача, которую мне ни разу не удалось выполнить. После всплеска радости и свободы маятник начинал двигаться вниз. Ему вспоминалась счастливая беззаботность детства, как мы играли в войну, катались на великах, играли в теннис, как все было хорошо, родители были живы, мы были полны надежд, будущее было прекрасным. Фазу ностальгии он успешно преодолевал парой хороших порций виски и оказывался в периоде отчаяния и страхов.
Страна погибла, культура утрачена, выхода нет. Поток изящной словесности постепенно приобретал ненормативный вид, он озлоблялся и мрачнел с каждым глотком. Переходил к злобной критике правительства и существующих порядков, затем начинались оскорбления всех и всякого, кто попадал в поле зрения, в редких случаях это не заканчивалось дракой. После этого он скачком уходил в себя и проваливался в получасовое оцепенение. Затем он возвращался в сознание и как ни в чем не бывало покидал место своего пробуждения, если, конечно, удавалось отстоять его от намерения окружающих сдать его в милицию, в вытрезвитель или психушку, а иногда во все три места сразу.
К счастью, такое с ним случалось не более двух-трех раз в год и длилось не более четырех часов. Такой, по Лескову, мини-чертогон. В прочее время это был милейший, застенчивый человек.
Мы пересели за столик. Он захватил с собой бокал с коричневой жидкостью, шумно поставил его на столик, периодически взбалтывал содержимое.
Я решил действовать по-другому, заказал официанту воды.
«Воды? — переспросил приятель. — Что с тобой, ты заболел?» «Нет, — сказал я, — может, ты забыл, ты позвонил, сказал, что у тебя проблема. Тебе нужен совет. Как я могу давать советы, если напьюсь». «А зачем напиваться, — сказал он, — напиваться не надо». Я чуть не расхохотался. «И это говоришь мне ты?» Он отмахнулся: «В душе русского человека живет метафизическая идея, о которой он сам толком не знает, но чувствует, что она есть, он стремится ее познать, а она не дается ему — мешает сознание. Сознание не дает. Сознание обременено бытом, требованиями дня, страхами о несостоятельности — не только в деле, несостоятельности личностной. Сознательно русский человек себя недолюбливает, он подозревает смутное свое ничтожество в практическом, бытовом смысле, непригодность свою для обыденной жизни. Потому что он велик, он больше обыденности, потому он и не вписывается в нее. От этого и тоска русского человека. Ему нужно немного отключить сознание, чтобы не мешало. Чтобы он раскрылся и получил шанс как следует разобраться в своем метафизическом назначении. Вот для чего водка нужна. Вот ее тайная причина. Вот почему мы пьем. Ты знаешь, что водка по-латыни — «аква витэ» — вода жизни, живая вода». Не успел я вмешаться, как он отхлебнул из своего объемистого стакана. «Немного внешней жизни в жизнь внутреннюю», — сказал он.
Я внутри посетовал, что мой план не пить вместе с ним не работал. Я сказал: «Ты говорил, что не пьешь один». — «Я не отказываюсь, я не пью». Он решительно отодвинул стакан в сторону. Я открыл рот, чтобы вернуть его к цели нашей встречи. Вдруг ни с того ни с сего он заявил: «Страна, где мы живем, никакого отношения к России не имеет». Я был изумлен. «Россия кончилась в семнадцатом году, но началось это гораздо раньше, с появлением нигилистов, с момента, когда взорвали Александра II». Он стал оглядываться, обвел помещение широким жестом: «Где славные традиции дворянства, где честь, порядочность, долг?» Я не сразу понял, что он проскочил в следующую стадию, и разозлился: «А что ты оглядываешься? Ты с себя начни, в себе это поищи». Он не слушал: «Ты думаешь, мы говорим на русском языке? Нет, перед нами его жалкое подобие, его бледный призрак, настоящее тело его давно умерло». Я перебил: «Ты не против, если от твоего имени сделаю угощение?» — «То есть?» Я подозвал официанта. «Будьте добры, — я показал на стакан виски, — вылейте это, пожалуйста, в раковину». Он потерял дар слова. Я сказал: «Понимаешь, мы спускаем в воду только самую гадость, то, что нам не нужно, так давай хоть раз угостим водопровод чем-то достойным — воду жизни отправим в воду».
Я не давал ему опомниться: «Или ты расскажешь мне, что случилось, или я встану и выйду отсюда». — «Тут вот какое дело. Мой сын, Андрей, ты его знаешь, взял и уехал в Америку». — «Зачем?» — «Работать, учиться». — «Так что же, пусть едет». — «Ничего себе «пусть едет». Он один у меня. С женой мы расстались давно. Ни у него, ни у меня никого роднее нет. А случись с ним что-нибудь?» — «Случиться может везде». — «Не скажи, дома и стены помогают. А там? Он в сложном положении. А я не могу ему финансово помочь». — «Не можешь финансово, духовно помоги». — «Как это?» — «Молись за него, посылай ему свою поддержку по почте». — «По какой почте?» — «По мысленной». — «А такая существует?» — «А как же. Не по ней ли ты получил предчувствие о смерти матери или был предварительно извещен о потере работы?» — «Почта почтой, но, понимаешь, я человек чувствительный, я волнуюсь, как он там? Выживет ли, не заболеет ли, не случится ли с ним какой беды?» — «Хорошо, есть радикальный способ покончить с волнениями. Вот посмотри на свою руку. У основания большого пальца видишь глубокую прямую линию? Вот она, — я показал. — Это линия твоего сына. Вот что ты можешь сказать о своем сыне по этой линии?» — «Я?» — «Ты, ты». — «Я думал, это ты должен говорить». — «Ты сам все прекрасно поймешь, метод нагляден до предела.
Видишь, линия твердая, ясная, глубокая, как ты думаешь — это хорошо?» — «Не знаю». — «А если бы линия была тонкая, разорванная, кривая, неопрятная на вид? Если мы сравним две такие линии: одну — здоровую, розовую, глубокую, как у тебя, другую — темную, разорванную, кривую, тонкую, какая лучше?» — «Думаю, первая». — «Правильно. Видишь, линия пересечена поперечной — это трудный период для сына, как сейчас, но разве это как-то влияет на линию?» — «Нет». — «Верно, линия остается превосходной и после пересечения. О чем это говорит? Что твоего сына не сломят никакие трудности, никакие обстоятельства не остановят, он добьется хорошего положения, заработает денег, впишется в среду, проживет долго и умрет своей смертью. Видишь, как просто». Он расслабился, я взял его под руку и вытащил на воздух».
На рис. 4 изображена зеленым линия сына нашего героя. Как было отмечено, она прямая, глубокая, и пересечение, отмеченное на рис. 4 красным, не ломает линию. Прогноз благоприятный.
