Каждый день просыпалась в шесть утра, от непроходящей усталости едва сдерживая слезы, в семь уже ехала из Ивантеевки электричкой на тренировку в Москву. Потом мчалась в школу. Уроки заканчивались — опять каток. В перерыве исхитрялась как-то делать домашние задания. Возвращалась затемно, мама встречала меня на перроне. Поздним вечером я падала в кровать и засыпала. Были, конечно, и срывы — рыдала в подушку. Но так, чтобы мама не услышала, — ведь я могла ее расстроить, а ей и так тяжело.
Мне было лет четырнадцать, когда отец вернулся в семью. Он как мог участвовал в моей жизни, помогал делать уроки, провожал на тренировки. Словно торопился дать то, чего не успел за предыдущие годы. Но папе не суждено было надолго остаться с нами — он заболел раком и вскоре умер. Ни тогда, ни сейчас, спустя годы, я и мама не держали на отца зла. Он уходил из семьи видимо потому, что боялся ответственности. Мы простили ему его слабость... Надо уметь прощать.
— В девяностые распалась страна — и вы отправились в Америку.
— Да, это было в 1994-м. Вместе с Авербухом, с которым к тому времени уже два года выступали в паре, уехали к нашим тренерам — Наталье Линичук и Геннадию Карпоносову.
Неверно думать, будто мы там как сыр в масле катались. Я получила серьезную травму ноги — повредила коленную чашечку, она еле держалась, чудом избежала инвалидности. Были и бытовые сложности, неустроенность давила — жили-то мы в спортивном общежитии. Но зато я имела возможность по-прежнему помогать маме и брату, присылать им какие-то деньги, что, конечно, очень важно. Ведь в России в то время работы было не найти: люди месяцами сидели без зарплаты и никаких перспектив. В спорте и вовсе никому ни до кого дела не было.
