Мы вернулись. Учеба подошла к концу. В Горьком проездом был Владимиров, и его попросили возглавить экзаменационную комиссию. Я играла в дипломных спектаклях «Много шума из ничего» и «Три сестры». Собрав студентов, Игорь Петрович ткнул пальцем в мою сторону и спросил:
— А вот ты на пуантах умеешь?
— Нет. Но если надо, научусь.
Моим ответом он остался очень доволен. В Театре Ленсовета недавно отыграли премьеру «Левши», где Лариса Луппиан в роли Блохи танцевала на пуантах. Нужна была актриса во второй состав. Владимиров пригласил еще несколько человек, Романа среди них не было. Но верный Рома поехал в Ленинград со мной.
Мне как молодому специалисту полагалось жилье от театра. Но ждать его пришлось почти два года, и мы скитались по коммуналкам. Сначала нашли настоящие хоромы, хоть и в полуподвале. На радостях заплатили хозяевам за год вперед. Скоро выяснилось, что мы серьезно влипли. Соседи по коммуналке были алкашами, муж каждый день гонялся с топором за беременной женой. С трудом выдержали опасное соседство несколько месяцев и съехали. Деньги, естественно, пропали. Долго еще мыкались по Ленинграду, меняя адреса, прежде чем мне дали общежитие.
В «Ленсовете» я сразу же стала вводиться в спектакли «Левша», «Двери хлопают», «Трубадур и его друзья». Как любой новичок бросилась пересматривать весь репертуар. Разумеется, очень хотела увидеть Равиковича. А увидев его на сцене, в ту же секунду влюбилась. Как в артиста, конечно. Его талант и юмор производили ошеломляющее впечатление. В основном он играл возрастные роли — Мармеладова, Санчо Пансу. В мои восемнадцать он казался мне столетним старцем.
На самом деле Равиковичу накануне моего появления в театре исполнилось сорок. Эту дату обычно не отмечают. Но в труппе решили устроить застолье. Игорь Петрович произнес тост в честь именинника. Потом и все остальные наперебой стали говорить о таланте Анатолия Юрьевича, его успешной карьере и прекрасной семье. А тот сидел пригорюнившись и чуть не плакал: «Жизнь кончилась. Мне незачем дальше жить. Ролей особых не будет. Ничего уже не будет... Скучно, скучно!»
Это было в декабре, а первого марта я пришла в театр. Через три месяца после этих слез отчаяния случилось чудо! Как потом шутливо признался Равик: «Ты подействовала на меня как явление молодой жизни у входа в преисподнюю». Пафосно — но верно. Ему казалось, жизнь закончилась, а она — раз! — и началась заново.
Но если бы тогда кто-то сказал, что впереди нас ждет роман, я бы попросту расхохоталась. Равикович был женат, воспитывал девятилетнюю дочку. А я любила Романа, и ничто, как говорится, не предвещало...
Как-то захожу в отдел кадров и застаю там Анатолия Юрьевича, который вовсю любезничает с секретаршей. Вероятно, это была его очередная интрижка.
Сначала Равиковича даже не узнала. Впервые увидела любимого артиста в жизни. Невысокого роста, лысеющий, с черными как смоль бровями и озорными, совершенно молодыми глазами. Мы посмотрели друг на друга, и я вдруг почувствовала, как между нами проскочила искра. С нее-то, наверное, все и началось...