— Ира, у тебя есть телефон Рязанова? Хочу проверить, вдруг это розыгрыш.
— Ты с ума сошел? Уже поздно.
— Ничего, я извинюсь.
Когда он дозвонился, Эльдар Александрович хохотал до слез: «Спи спокойно. Это был я».
Равик на радостях достал из холодильника початую бутылку водки, и мы тихонько, чтобы не разбудить Лизу, выпили за его успех.
А в театре никто из коллег не бросился к Толе на шею с поздравлениями: в «Ленсовете» происходили перемены, увы, не в лучшую сторону. Хотя и театр стал академическим, и Владимиров получил звание народного артиста СССР, спектаклей уровня «Дульсинеи Тобосской» или «Укрощения строптивой» уже не выходило.
Тогда художественные руководители просто так не покидали своих постов. Их могли лишь снять, и только сверху. И однажды Леонид Дьячков пошел в управление культуры с жалобой: мол, Владимиров выпивает, он такой-сякой, ужасно себя ведет, назначьте меня, я могу возглавить коллектив. Естественно, Игорю Петровичу об этом «походе» доложили. И в результате из театра ушел сам Дьячков.
Владимиров болел, ставил все меньше и меньше, пытался влить новую кровь, сделав ставку на своих выпускников. Соратники, с которыми он строил театр, ему, казалось, уже не нужны. А мне было двадцать девять, я считала себя опытной, зрелой артисткой. Мне хотелось играть...
Отношения окончательно испортились, когда Толина старшая дочь решила поступать в театральный. Владимиров, который как раз набирал курс, все ждал, когда же Равик попросит взять к себе Машу. Но Толя категорически не хотел, чтобы девочка стала актрисой, и просить не стал. В результате Машу не приняли. Она окончила режиссерский факультет в институте культуры. Сейчас работает в школе, преподает эстетическое воспитание, ставит спектакли.
Обстановка в «Ленсовете» накалялась. И тут я случайно узнала, что Анжелика Неволина переходит из Театра комедии к Додину. А мы с ней одноплановые актрисы. И я тут же сказала Равику: «Все, уходим в «Комедию»...
Заявление «по собственному желанию» мы подали, когда Владимиров был в отъезде. Директор стал отговаривать: «Зачем, Ира?! Вас же сейчас будут на звание подавать». Для него, партийного функционера, наш поступок выглядел так, будто мы из страны навсегда уезжать собрались. А Игорь Петрович, вернувшись, пришел в ярость. Одно дело, когда ты сам артистов увольняешь, другое — если уходят от тебя. Собрали профсоюзное собрание. Толя благоразумно туда не пошел, а я сидела в зале и поражалась: неужели такое возможно в театре, которому ты отдал одиннадцать лет?! Все считали своим долгом выступить и осудить нас. Друг Равика, тот самый, который любезно делился ключами, кричал громче всех. Выступал и один молодой артист. Клеймил нас, развалившись в кресле и фактически положив ноги на стол. А ведь когда-то ухлестывал за мной, объяснялся в любви...
Я сыграла в последний раз в «Малыше и Карлсоне...» и полетела в Баку со спектаклем Театра комедии «Все о Еве». Никакого зазора не было...
Психологи говорят, что каждая семья переживает кризис через семь лет после свадьбы. И у нас не все было безоблачно. Когда мы еще только собирались пожениться, Равика пугали: «Подожди, лет через шесть-семь она тебя бросит, вот увидишь!» Я влюбилась как раз через семь лет.
