Дамы в театре взывали к рассудку:
— Неужели не смущает разница в возрасте? Соловьев на восемь лет моложе! Зачем тебе сдался сопляк?
Отшучивалась:
— У меня такие рост и внешность, что пионеры заигрывают, думают — ровесница.
Потом стали говорить, будто Саша поспорил, заключил пари, что разобьет «такую роскошную семью». На подобные измышления были способны только те, кто совсем не знал Соловьева — самого искреннего из людей. Апогеем стало предложение известного артиста, умело совмещавшего семью и любовницу, тоже игравшую в нашем театре:
— Люсь, а давай придумаем Соловьеву какую-нибудь провинность и посадим лет на пять.
Пока он зону топчет, у тебя с Колей, глядишь, все наладится.
— А давай мы лучше тебя посадим. Танька за это время наконец нормального мужика найдет, замуж выйдет, детей нарожает. Как тебе такой вариант? Смотрю, не нравится?
Между тем для Соловьева и придумывать ничего не надо было — со своим обостренным чувством справедливости он постоянно влипал в истории. Как-то, проводив до дома, Саша долго меня не отпускал. Держал за руку, твердил: «Люблю, люблю». А метрах в пяти от нас стояли трое мужчин — хорошо одетые, при шляпах — и матерились как сапожники. Соловьев сделал замечание:
— Ребята, здесь женщина. Я вас очень прошу не выражаться.
Один, не оборачиваясь, процедил:
— Да пошел ты со своей ...!
Зря он это сказал, ох зря! Саша взлетел как мотылек, раскрутился... Большой батман — и у хама челюсть на сторону, следующий пируэт — второй на тротуаре отдыхает. Третьему тоже мало не показалось.
...Ситуация с любовным треугольником разрешилась, когда выяснилось: у геометрической фигуры есть еще один, четвертый угол. Однажды раздается телефонный звонок, беру трубку.
— Людмила Владимировна? Беспокоит такая-то. Хочу открыть вам глаза и задать только один вопрос: как вы можете жить с Колей?
— Хм-м... Вероятно, так же, как и вы — старым казачьим способом.
— Я от него в положении, плохо себя почувствовала, позвонила Коле, а он, представляете, даже не пришел!
— Непременно ему за это попеняю.
Когда стала рассказывать о звонке, муж растерялся, побагровел. Но скоро справился с собой: «Да, нам нужно наконец поговорить на эту тему».
Сели, поговорили. Прошло немного времени, и Николай заявил, что собирается жениться и нам нужно разменять квартиру. Так под моим первым браком была подведена черта.
В середине девяностых жена и дочка Коли отбыли в Израиль. Он уезжать отказался: «Куда я, русский артист, поеду? Да и на кого мать оставлю?»
Коли не стало весной 2005 года. За день до смерти, будто предчувствуя свой уход, он позвонил и мы долго разговаривали.
Прощаясь, сказал: «Гнилова, хочу, чтобы ты знала: я тебя люблю. И всегда любил только тебя».
С Кашириным мы познакомились на репетиции детских новогодних утренников в Колонном зале. Он уже окончил Щукинское училище и работал в «Ленкоме», а я была студенткой театральной студии при ЦДТ. Репетиции шли полным ходом, а мне все никак не удавалось на них вырваться: то озвучка мультфильма, то генеральный прогон спектакля в ЦДТ. А потом и вовсе заболела. Простыла так, что на губах выскочили четыре лихорадки, на глазах — по огромному ячменю. Лежу с температурой под одеялом — звонок: «Если завтра не придете на репетицию, будем искать другую актрису!» На следующий день шагаю по коридору с длинными рядами стульев, на которых сидят коллеги из разных театров, и слышу за спиной шепот:
— Ужас какой!
Кто это?
— Актриса из детского театра Гнилова.
— Боже, она еще и Гнилова!
Прошествовала мимо не дрогнув: «Подождите, дорогие! Вот лихорадки пройдут, посмотрим, кто ужас, а кто — нет».
Уже отыграли с десяток елок, все успели подружиться, когда одна из актрис спросила:
— Люся, ты где встречаешь Новый год?
— Дома. Меня родители никуда не пускают.
— Хочешь, я с ними поговорю? — вдруг предложил Коля.
